Зачем нужна ностальгия
Наше представление о
Мы чувствуем ностальгию, когда думаем о прошлом: об аромате пышек, которые пекли в детстве вместе с бабушкой, или о недавнем отпуске. Часто она является реакцией на стресс, неопределенность, одиночество и потерю опоры.
В непростые времена мысли о счастливом прошлом помогают успокоиться и получить надежду на будущее.
Ностальгия ярко проявляется у эмигрантов: люди оторваны от знакомых пространств и привычной культурной среды, где все, от интонаций в разговорах до смены сезонов, шло по сценариям, усвоенным с детства. Человек словно существует отдельно от объективной реальности: с одной стороны навязчивые воспоминания, с другой — новые условия, еще не сформировавшие у него новые реакции. Подобные чувства люди испытывают и оставаясь на одном месте, если привычный уклад резко меняется.
На первый взгляд, ностальгия помогает:
- людям — преодолевать стресс и неопределенность;
- брендам — продавать: обновленное «хорошо забытое старое» продвигать легче, чем новый продукт (отсюда успех многочисленных «народных музеев» социалистического быта, столичного Музея советских игровых автоматов, да даже бесконечных инкарнаций айфона);
- политикам — направлять: многие выстраивают на тоске по прошлому целые политические кампании (вспомнить хотя бы долгоиграющий слоган Make America Great Again).
Однако есть данные, что эмоциональный опыт от ностальгических переживаний может варьироваться от позитивного к негативному в зависимости от того, как прошел день у человека. То есть когда мы чувствуем себя одинокими или подавленными, погружение в прошлые, даже позитивные воспоминания скорее
Ловушка памяти
Если посмотреть на ностальгию за пределами личного опыта, может показаться, что все мы попались в ее ловушку.
Массовая культура производит бесконечное количество ремейков, байопиков, трибьютов, воссоединений и юбилейных туров, старых песен о главном и главных песен о старом. Мода постоянно отсылает к предыдущим десятилетиям — то клеши и блузы 70-х, то гоп-стиль 90-х, то гламур нулевых с джинсами с очень низкой посадкой. Дизайн не гнушается отсылками к ретрофутуризму, может даже показаться, что весь вопрос будущего теперь — вариации на тему ретрофутуризма (своего рода ностальгия по будущему, которого никогда не существовало).
Культурный продукт питается ностальгией, бесконечно воспроизводя образы прошлого, но также и конструирует их. Так, большинство из нас представляют себе жизнь в XVII веке по кино об этом времени, или иконописца Андрея Рублева — по одноименному художественному фильму Тарковского. А после фильмов про балы с веерами и диадемами не грех и взгрустнуть, что старые добрые времена роскошного ампира (и крепостного права) закончились.
Ключевая уловка и большая проблема ностальгии — мы ностальгируем по тому, чего на самом деле никогда не существовало.
Точнее так: мы ностальгируем не по определенным вещам и событиям, а по времени и нашим ощущениям от него, отполированным памятью. Дело не в красном пионерском галстуке или бабушкиных пышках, а в том, что эти события ассоциируются, например, с беззаботностью, легкостью, ощущением счастья, дружбы и поддержки.
В этом и заключается огромное надувательство ностальгии: она опирается на субъективную память — весьма ненадежного рассказчика.
Будущее, которого не было
Что захлопывает ловушку ностальгии — помимо триггеров вроде страха, неопределенности и отрыва от родины?
Во первых, вытеснение воспоминаний. Это важный механизм адаптации: мы можем выталкивать болезненные воспоминания из сознательного в бессознательное. Негативный опыт, полученный в прошлом, в настоящем вспомнится, возможно, лишь в общих чертах (а в крайних случаях психика и вовсе прибегает к отрицанию — отвергает неприятные аспекты реальности).
К тому же гораздо лучше мы запоминаем события с сильной эмоциональной окраской. Да еще склонны редактировать собственные воспоминания так, как нам удобнее, и реконструировать их исходя из эмоций, которые испытываем в настоящий момент.
Память — ненадежный рассказчик, но погружаясь в ностальгию, мы склонны полностью доверять ей. Это как посмотреться в «Зеркало Еиналеж» из «Гарри Поттера», которое всегда показывает то, что хочешь увидеть.
А еще мозг очень любит повторения. «
Мозгу проще возвращаться к чему-либо привычному и хорошо знакомому, поэтому мы готовы пересматривать старые фильмы, а бывает, и возвращаться к партнерам, от которых когда-то уходили (тем более, память уже постаралась отредактировать неприятные воспоминания).
Ностальгировать мы можем не только по вещам, искаженным собственной памятью, но и по вещам, которые вообще никогда не существовали.
Например, тот же ретрофутуризм (когда мы ностальгируем по несостоявшемуся будущему, придуманному в прошлом) в музыке существует как ретровейв. Этот электронный стиль подражает музыке 80-х из научно-фантастических фильмов.
Звучит немного абсурдно — это же примерно как ностальгировать по СССР, основываясь на произведениях соцреализма. Так, погодите.
Back in the U.S.S.R.
Во времена, когда отсылки к советскому прошлому звучат как никогда часто, стоит посмотреть на это явление повнимательнее.
Посткоммунистическую ностальгию выделяют отдельно. Это один из видов социальной ностальгии — создаваемого постфактум мифа о свойственных прошлому явлениях: образе жизни, идеалах и ценностях, общественном строе, отношениях в обществе. Интерес к советскому времени в России начался еще в конце 1990-х: люди были разочарованы проводимыми реформами, а «последнее поколение советских детей» (семидесятники-восьмидесятники) подросло и помнило «много хорошего». Наступившие «тучные двухтысячные» политически мимикрировали под стабильность семидесятых. С середины 2000-х постсоветская ностальгия пришла в глянец, в интернет и в магазины.
«Старые песни о главном», каток возле ГУМа, гастроном №1 и иные вариации на тему «сделано в СССР» — так «продающая ностальгия» эстетизировала советское.
Пришедшее на смену дефициту быстрое потребление, когда вещи и предметы обихода морально устаревают за сезон, породило противовес: вещи из советского прошлого стали восприниматься как «аутентичные», «насыщенные историей» и «вечные». Возросла их символическая ценность, а вместе с этим начался ренессанс у «блошек», комиссионок и гаражных распродаж. Появились и товары «под винтаж», и «возрождение легенд» (например, реинкарнация советских кед «Два мяча» и — совсем недавно — велосипедов «Кама»). Фактические потребительские характеристики играют в этом ренессансе далеко не главную роль. Важнее ощущение поездок шестидесятников на Байкал с гитарами и палаткой или трепет от разодранных на даче коленок.
Сегодня может казаться, что, ностальгируя по советскому прошлому, мы думаем в первую очередь о дружбе народов, социальном равенстве, добрососедстве и прочих «добрых приметах времени». Но на деле мы грустим по воспоминаниям об утраченном детстве — или все тому же неосуществленному будущему. И если вдуматься, подход «видеть только хорошее» — такая же однобокая трактовка прошлого, как и произведения соцреализма, с румянцем и стабильно высоким урожаем: «Я купил журнал «Корея» — там тоже хорошо».
Будущее ностальгии
Говоря о массовом прошлом, часто ссылаются на коллективную память. Так, те, кто вырос в девяностые-нулевые, знают о советском прошлом не благодаря собственному опыту, но через общую, общественную память — совокупность культурно разделяемых представлений о прошлом. Она содержит в себе usable past — прошлое, наполненное символами и пригодное к политическому использованию. Коллективная память создает сама и опирается на исторические мифы, в которых правда и вымысел переплетаются и отправляются в самостоятельное плавание — их можно использовать для достижения политических целей и управления в масштабах больших групп.
Конструирование коллективной памяти сегодня усложняется (или упрощается?) так называемой постправдой (иногда звучит словосочетание «эпоха постправды»): в непрерывном инфопотоке мы скорее поверим не доказанным фактам, а наиболее популярной информации, обращенной к эмоциям и личным убеждениям. Другими словами, людей гораздо проще убедить в чем-то (даже в откровенной лжи), если информация эмоционально заряжена и повторяется достаточно часто.
Правда сама по себе становится не важна. Важно лишь, насколько информация вписывается в наше уже сформированное представление о мире и как апеллирует к нашим эмоциям, чувствам и убеждениям, чтобы вызвать импульсивную реакцию и не оставить пространства для критического осмысления. Убедить себя в том, что раньше было лучше, проще простого, особенно, если это говорит не только внутренний голос, но и СМИ, политики и лидеры мнений.
Говоря о ностальгии, Светлана Бойм, филолог, антрополог, профессор славянской и сравнительной филологии Гарвардского университета и автор книги «Будущее ностальгии» описывает ностальгию реставрирующую и рефлексирующую.
- Реставрирующая ностальгия стремится к воссозданию «славного прошлого». Она сопровождается национальным возрождением, националистическим подъемом, реконструкцией монументов прошлого, изобретением или восстановлением традиций. Реставрирующая ностальгия — «удобный коллективный сценарий для снятия индивидуальной тоски».
Интересно, что реставрирующая ностальгия опирается на две ключевые темы: возвращение к истокам и теорию заговора (изобличение мифического врага, который мешает «нашему» возвращению к истокам и родине, и «нам» нужно объединиться против «него»), что приводит в том числе к исключению несогласных групп («кто не с нами, тот против нас»).
Реставрирующая ностальгия максимально серьезна и опирается на готовые стереотипы и яркую символику, что приводит к забвению реальности, росту опасности возрождения авторитаризма и легитимации символического насилия со стороны властных структур. - В противовес ей рефлексирующая ностальгия стремится не к восстановлению былого равновесия, а к размышлению об истории и обретению новой гибкости и перспективы. Она иронична и проспективна — направлена в будущее. Это своего рода терапия, повторное проживание болезненного опыта, которое помогает осознать свои ошибки, историю, себя самого.
Как на личном, так и на коллективном уровне ностальгия своим нескромным обманом может помочь в проживании непростых моментов, а может причинить вред.
Отличить продуктивную ностальгию внутри себя несложно: если хочется послать весь мир к черту и вернуть «старое-доброе-что-угодно» — это реставрация, которая тянет назад. Если взгляд в прошлое полон юмора и переосмысления, а после него хочется создавать лучшее будущее — это рефлексия.
Характерно, что самый резкий спад постсоветской ностальгии произошел в 2008–2012 годы. Тогда Дмитрий Медведев провозгласил курс на «возвращение в мир»: за те 4 года «индекс ностальгии» снизился с 60% до 49%, в первый (и пока последний раз) он был ниже 50%. И правда, зачем возвращаться в прошлое, когда у нас есть будущее?
Надежду в борьбе за продуктивную ностальгию дают те, кто создает будущее даже в самые непростые времена. После
