Краткая история московских градоначальников. Часть вторая

Нераскаявшийся герой войны

С мая 1812 года по август 1814-го — во время Отечественной войны с Наполеоном — во главе первопрестольной находился человек по имени Федор Васильевич Ростопчин.

Ростопчин был аристократом — службу он начал, по заведенному обычаю, в возрасте 12 лет, капралом в гвардейском Преображенском полку. Уже повзрослев, под началом Суворова штурмовал Измаил. После той войны молодой барин поехал в евротур, учился в Германии, Британии и Нидерландах. В Лондоне увлекся английским боксом. Ростопчин был большой охотник до литературы, написал, в частности, множество антифранцузских пропагандистских памфлетов. 

Главнокомандующим Москвы он стал в разгар войны с Наполеоном и поэтому старался вселить в москвичей спокойствие. Летом 1812-го афиши с памфлетами губернатора распространяли по домам московских семей чуть ли не каждый день. Написанные нарочито простым языком, практически лубочным, адресованы они были в первую очередь простолюдинам. Вот, к примеру, пассаж из письма от 30 августа, уже после Бородинского сражения:

Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно; а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских, и деревенских; я клич кликну дния за два; а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы-тройчатки: француз не тяжелее снопа ржаного. 

31 августа Растопчин встретился с Кутузовым. Тогда же началась эвакуация Москвы. Сам градоначальник оставил свое имущество на разграбление, вывезя лишь казенные деньги, портреты жены и Павла I, шкатулку с ценными документами.

Эвакуация города ознаменовалась казнью — Растопчин приказал остававшимся в Москве горожанам собраться возле его дома (особняк до сих пор стоит на Большой Лубянке, 14), чтобы выслушать разъяснения по поводу сдачи первопрестольной французу.

Туда по его приказу доставили двух заключенных из долговой тюрьмы — француза Мутона и купеческого сына Михаила Верещагина. Последнего арестовали по обвинению в распространении французской пропаганды. Михаил знал языки и служил переводчиком, и его обвинили в тайной публикации воззвания Наполеона. На деле он перевел и прочитал обращение Наполеона к немецким князьям, подняв на улице листовку на немецком. «Вот что пишет злодей француз», — сказал Верещагин домашним. Каким-то образом об этой листовке узнали у него на службе, и дальше по доносу молодого человека арестовали.

В августе сенат постановил — бить Верещагина батогами (вопреки освобождению купцов второй гильдии от телесных наказаний) и сослать в Сибирь. Но Ростопчин распорядился иначе — когда у его дома собралась толпа, он вывел «изменника» под конвоем, закричал: «Вот изменник! От него погибает Москва». Верещагин успел сказать «Грех вашему сиятельству будет», но тут губернатор закричал «Руби!», и жизнь купеческого сына закончилась. Француз Мутон же был Ростопчиным отпущен, чтобы рассказать своим соотечественникам, дескать, Верещагин был «единственным русским, изменившим своему отечеству». 

Александр I знал о деле Верещагина и его гибели. «Повесить или расстрелять было бы лучше», — написал он Ростопчину. Впрочем, впоследствии он беседовал с отцом убитого, лично встретившись с ним, и велел выдать ему 20 тысяч рублей из казны и бриллиантовый перстень. Соучастника Верещагина по делу о французской пропаганде император велел простить. 

Были у Ростопчина и другие интересы. Стоит отметить финансирование строительства управляемого аэростата изобретателя Франца Леппиха. С его помощью планировалось бомбардировать врага с неба. «Летающую лодку» строили в современном Воронцовском парке. Проектом живо интересовались и император, и Кутузов. Но не срослось.

С прискорбием извещаю ваше величество о неудаче Леппиха. Он построил шар, который должен был поднять 50 человек, и назначил час, когда должен был подняться… Прошло 5 дней, и ничего не готово. Вместо 6 часов он употребил целых 3 дня, чтобы наполнить газом шар, который не поднимал и двух человек… Большая машина не готова, и, кажется, надо отказаться от возможности извлечь из нее ту пользу, которую ожидали. <...> Менее всего можно пожалеть об 148 тысячах рублей, потраченных на изготовление шара. Леппих — сумасшедший шарлатан.

Федор Ростопчин

В 1813 году Ростопчин вернулся в выгоревшую Москву и занимался ее восстановлением. К тому же вел следствие о коллаборационистах — москвичах, служивших во французском оккупационном муниципалитете. Город же быстро восстанавливался — почти 5 тыс. домов, более 50% выгоревшего фонда, было восстановлено уже к 1 января 1814 года. В июне губернатор устроил пышные торжества в честь возвращения из Заграничного похода Александра I — царь принял его прохладно и спустя ровно 2 года после убийства Верещагина уволил Ростопчина со службы. Последние годы жизни он провел в Париже. Говорят, так и не раскаялся, но Бог ему судья.

На посту московского военного генерал-губернатора его сменил Александр Петрович Тормасов, участник подавления польского восстания, экс-губернатор Киева и Риги, главнокомандующий русской армией в Грузии, герой Отечественной войны. 

При Тормасове Москва продолжила восстанавливаться — Арбатская, Пятницкая, Тверская и Сретенская части вновь мостились булыжником, заново планировались улицы. При Тормасове на Красной площади был поставлен в 1818 году памятник Минину и Пожарскому. Строились пекарни, дома, больницы, присутственные — то есть административные — здания.

Была отстроена вновь Водовзводная башня Кремля — ее взорвали отступавшие французы. Был заново построен сгоревший Московский университет на Моховой. Были построены Манеж, Губернская гимназия на Волхонке, Синодальная типография на Никольской улице. Наконец, Тормасов заключил в трубу реку Неглинку.

Сын Княгини Усатой

Почти четверть века Москвой правил другой герой наполеоновских баталий, генерал от кавалерии Дмитрий Владимирович Голицын. Он имел также блестящее образование, учился в Страсбургском университете, обучался военному искусству в Париже. 

Случился с ним анекдот — во время взятия Бастилии юный русский студент случайно оказался в толпе черни, бравшей знаменитую тюрьму, и был вынужден «переносить кое-какие вещи с одного места на другое». До конца дней своих он говорил по-русски с французским акцентом, был близорук и всегда носил при себе лорнет.

Голицын был сыном княгини Натальи Петровны Голицыной (Чернышевой). В молодости она была записной красавицей и слыла умнейшей женщиной, но с годами красота ее увяла — у княгини полезли усы и борода. Ум ее, впрочем, оставался прежним. За глаза злые языки называли ее по-французски Princesse Moustache — Княгиня Усатая. Она была баснословно богата, а кроме того, Пушкин опирался на ее образ, описывая свою Пиковую Даму. В общем, московский градоначальник был ее младшим сыном.

При Голицыне в Москве был заложен храм Христа Спасителя, построены здания Большого и Малого театров, Первая Градская больница, Триумфальная арка на Кутузовском. На месте Неглинки Голицын разбил Воскресенский сад.

На старости лет князь заболел, уехал лечиться во Францию, где и умер. Похоронен он в Донском монастыре, осыпанный за долгую и верную службу царю множеством наград и титулов.

Чурбан-паша

Арсений Андреевич Закревский стал военным генерал-губернатором Москвы в 1848 году. Николай I предписал ему искоренять «плевелы вольнодумства и стремление к безначалию» среди молодых людей и высылать лиц, ведущих разговоры против правительства. Этим он и занимался.

Кроме того, ветеран Аустерлица и Бородина беспокоился о городском благоустройстве. При нем ремонтировались московские водопроводы — самотечные, с акведуками, замерзавшие в зимнее время. В конце 1850-х губернатор Закревский начал прокладывать телеграфные линии, при нем перестраивалось и приняло современный вид здание Большого театра.

Закревский успешно справился с холерными эпидемиями, проводил перепись населения города, старался улучшить санитарное состояние Москвы. В годы его руководства постепенно начиналась индустриализация — росло число бумажных, ткацких, чугунных, сальных, химических заводов.

Правовед Борис Чичерин (дядя будущего советского наркома) писал, что Закревский был типичнейший николаевский сатрап:

В 1848 году явился в Москву настоящим типом николаевского генерала, олицетворением всей наглости грубой, невежественной и ничем не сдержанной власти. Он хотел, чтобы все перед ним трепетало, и если дворянству он оказывал некоторое уважение, то с купцами он обращался совершенно как с лакеями. В обществе над губернатором смеялись, потому что он «по-французски не понимал». Шепотом его называли «Чурбан-паша».

«Служу, как прилично званию офицера без фамилии и сколько сил имею. <...> Никогда не могу быть ни большим барином, ни случайным человеком», — писал сам Закревский в одном из писем друзьям. Умер во Флоренции.

Владимир Красно Солнышко

Он был, говорят, настоящий хозяин Москвы — заботливый и ответственный управитель, «отец, батюшка, Красно Солнышко» — так его прозвала молва. Князь Владимир Андреевич Долгоруков был московским генерал-губернатором едва ли не дольше всех — почти 26 лет. 

Единственный из всех градоначальников, он получил звание почетного гражданина Москвы. Назначен на эту должность он был в 1865 году, всего через 4 года после начала Великих реформ и отмены крепостничества. Долгоруковское управление совпало по времени с быстрым превращением Москвы в почти миллионный индустриальный центр великой империи.

При нем стремительно росло городское население, начали действовать земства и городская дума. Городская инфраструктура столкнулась с невиданной доселе нагрузкой, и нужно было открывать новые больницы, роддома, улучшать санитарную обстановку во избежание эпидемий (для этого увеличили в разы штрафы за неуборку мусора со дворов).

При Долгорукове на улицах появились первые электрические фонари, строились новейшие стальные мосты (среди них — Москворецкий, Крымский и Бородинский; в советское время они были перестроены). Строились каменные магазины на Кузнецком Мосту, Петровке и Китай-городе. В 1872 году московские улицы столкнулись с первым общественным транспортом — конкой, конным трамваем. Линия от Страстной площади до Петровского парка получила прозвище Долгоруковская. 

В 1888 году князь позволил москвичам кататься на велосипедах (правда, только ночью и только по бульварам). 

При Долгорукове были открыты Политехнический и Исторический музеи, начали работу женские курсы — первое учреждение высшего образования для женщин в России. 

Сам Владимир Андреевич был человеком, говорят, доверчивым и добросердечным. Помогал многочисленным бедным просителям, обращавшимся к нему лично за помощью, устраивал сборы средств для училищ и приютов, жертвовал значительные суммы на стипендии студентам и пособия инвалидам — ветеранам. Был и «близок к народу» — регулярно без какой-либо охраны гулял пешком по Тверской, любил моцион по парку Эрмитаж, дожидаясь начала оперетты, каждодневно принимал посетителей — вне зависимости от их сословного происхождения. Он был и покровителем искусств, помогал художникам (в частности, дал именную стипендию Исааку Левитану). 

И, конечно, он был большой охотник до праздников. Долгоруков устроил первый в России праздник в честь Пушкина. В 1880 году он открыл на Страстной площади первый памятник поэту (его ругал Лев Толстой, называя статую «кушать подано»). Не знаем, насколько достоверное изображение князя Долгорукова дано в романах о Фандорине, но в фильме «Статский советник» хлебосольного хозяина Москвы невероятно обаятельно исполнил Олег Табаков.

Долгоруков был богат, щедр и жовиален — он лично открывал народные гулянья верхом на белом скакуне, прогуливался по Красной площади по сладкому базару, давал роскошные балы в своем дворце, где шампанское лилось из долбленых ледяных кубов. 

И вдруг старая Москва закончилась. В 1890 году, 31 августа, наутро после молебна по случаю 25-летней годовщины «долгоруковской эпохи» князь вышел из Храма Христа Спасителя, встреченный тысячами москвичей, устроивших ему овацию. Крепкий старик поклонился людям и поехал праздновать. Гуляла Москва 3 дня, вся освещенная электричеством и увеселенная питием и балом на 3 тыс. гостей. Уже в феврале Долгоруков ушел в отставку (говорили, что из-за петербургской интриги) и уехал в Ниццу доживать свой век. Вскоре он умер. В его честь бывший Староживодерный переулок нарекли Владимиро-Долгоруковской улицей (но после большевики назвали ее по имени Красина, и так она зовется до сих пор).

Наступал XX век. Московских градоначальников ждали гибель от бомб террористов (так был убит преемник Долгорукова, великий князь Сергей Александрович), устроение полицейских облав и уличные бои, открытия новых памятников и еще более масштабные празднества, запуски первых трамваев и конок, скандалы автомобильные и прочие, Первая Мировая (Вторая Отечественная) война, проблемы с отоплением, а после — революции, снова смерти и остановление трамваев на несколько лет, вот и все — и губернаторов не стало.