«Десять тысяч шиллингов за пять штук, и не шиллингом больше», — я торгуюсь с продавцом ножей на рынке города Аруша, что на севере Танзании. На часах — около полуночи. Набор обычных кухонных ножей я покупаю в подарок представителям племени Хадза, одним из последних охотников-собирателей на Земле — они редко встречаются с цивилизацией и будут рады бесхитростным столовым приборам, которые ощутимо облегчат им жизнь. Они неохотно общаются с чужаками, но если я найду гида и приеду с подарками, мои шансы вырастут. Десять тысяч танзанийских шиллингов – это чуть больше 300 рублей. Я также покупаю цветные карандаши и мячики для детей племени и несколько крепких веревок — из них Хадза сделают тетиву для луков.
Гида я нашел возле автовокзала — ко мне прицепился потрепанный парень, а полчаса спустя я уже обсуждал с его боссом детали поездки. «Завтра по пути заедем еще в одну деревню за марихуаной, они ее очень любят», — говорит он.
Хадза живут на южном берегу озера Эяси. Аруша — ближайший к озеру город, я приехал сюда на автобусе от озера Виктория, путь занял 11 часов. Изрядно уставший, из последних сил я объяснял моим проводникам, чего хочу: «Мне не нужна туристическая поездка, понимаешь? Я ищу настоящих Хадза. И готов заплатить только за них». Мой собеседник уверенно кивал: «Только настоящие, конечно, других и не бывает».
Хадза неохотно общаются с чужаками, но если я найду гида и приеду с подарками — мои шансы вырастут.
«Знакомство с Хадза» предлагают и местные туристические агентства — цены разнятся от $1500 до $2000 за поездку. Мой гид захотел $400, мы быстро сторговались до $150 и пожали друг другу руки. За 10 дней, что я провел в северных провинциях Танзании, я всего пару раз встречал светлокожих — и это определенно помогло мне сбить цену: коронавирус ощутимо ударил по туристическим доходам танзанийцев.
Я упаковал подарки в рюкзак и уснул под молитву муэдзина — около половины местного населения исповедует ислам, другая половина — католики. Здесь говорят, что правительство специально не называет процент приверженцев той или иной религии — чтобы не отдавать ей приоритет.
В 6 утра меня уже ожидал матовый Land Cruiser. Как и договаривались, сначала мы поехали за марихуаной в деревню племени Масаи. Масаи — самое многочисленное из 120 танзанийских племен, они занимаются скотоводством и активно интегрируются в цивилизацию: многие из них ходят в школы, пользуются интернетом, работают частными гидами на курортах. Все племена в стране так или иначе тесно связаны с цивилизацией. В стороне стоят лишь Хадза — они так и занимаются охотой и собирательством, как и тысячи лет назад. «Википедия» считает, что на сегодняшний день осталось не больше 2000 Хадза, но исследователи склонны говорить о 400 — тех, что остались верны традициям предков, а не занимаются черновой работой для соседних племен или развлекают туристов, наряжаясь в «последних охотников-собирателей Африки» и покуривая марихуану.
«Википедия» считает, что на сегодняшний день осталось не больше 2000 Хадза. Исследователи склонны говорить о 400.
Дорога, по которой мы движемся, проходит между национальными парками Тарангире, Нгоронгоро и тропическим озером Маньяра. Вдалеке то и дело возникает Великая рифтовая долина — непроходимые джунгли, уходящие за линию горизонта. Вдоль дороги прыгают обезьяны, дорогу джипу перебегает пума. В этих местах охота разрешена лишь для Хадза — без специального правительственного декрета племя уже бы давно вымерло от голода.
Через 200 километров асфальтированная дорога закончилась, и мы съехали на проселочную, по которой тряслись больше часа. «А вот и Хадза» — наконец расплылся в улыбке водитель, указывая на десяток человек в соломенных шляпах, усевшихся под скалой. Они пожали нам руки и принялись скручивать самокрутки с марихуаной, которую им передал водитель. Один запел песню, двое других тщетно пытались развести огонь. Я нисколько их не интересовал.
Заметив в десятке метров соломенные хижины, я начал понимать, что настоящими Хадза здесь и не пахло. Настоящее племя не строит домов — они постоянно кочуют с места на место. Я заметил ожог на ноге одного из мужчин и спросил, как он ее получил. «Позавчера ездил на мотоцикле в деревню и обжегся об трубу», — ответил тот и захохотал.
— Это не те Хадза! Я говорил тебе, что так дело не пойдет. Поехали искать настоящих, — сказал я водителю.
Мы начали спорить. Я знал имя живущего в этих краях проводника, помогавшего экспедиции российских антропологов.
— Ты знаком с Момои? — обратился я к переводчику. Он нехотя кивнул, и согласился ему позвонить. Момои ждал нас. Я попрощался с накурившимися африканцами, и в гробовом молчании мы с водителем и проводником отправились к Момои — он жил в 60 километрах к северу.
Мужчина из племени скотоводов Датога, Момои спорил с моими турагентами минут 30 и наконец отправил их восвояси. Я заплатил им сотню вместо обещанных $150, еще $150 отдал моему новому проводнику — он пообещал накормить меня ужином и предложил переночевать в палатке у него на заднем дворе.
— Сразу говорю, что не дам никаких гарантий. Я постараюсь узнать, где сейчас Хадза. Спешить некуда, отправимся на поиски завтра, в 6 утра. Пока можешь погулять по деревне, если что, сразу говори, что живешь у меня. Мой дом все знают, — Момои отправил меня встречать закат в саванну. На следующее утро мы выдвинулись на поиски.
«Сразу говорю, что не дам никаких гарантий. Я постараюсь узнать, где сейчас Хадза».
Момои вырос рядом с племенем Хадза, он знает их язык. И не только их.
— Я знаю шесть языков: суахили, английский и еще четыре местных. Могу общаться со всеми племенами вокруг!
По дороге он несколько раз останавливался и заговаривал с ярко одетыми соплеменниками Датога. Я различал только одно слово: «Хадза».
— Когда я был ребенком, все Хадза жили по-настоящему. Сейчас у большинства остались только название, костюмы и язык. Ну, ты сам вчера таких видел.
В его маленьком джипе не работает ни один из приборов. Мы мчимся по бездорожью, по горному склону. После того как в салон залетает насекомое размером с мышь, он отвечает на мои глупые вопросы.
— А что ты хотел? Мы в дикой саванне. Это территория животных, а не людей. Нет, змей не стоит бояться. Если увидишь — просто стой и не двигайся, она уползет.
По дороге нам попадались деревни Датога и Ираку — соседствующие племена наладили взаимовыгодные сотрудничество: обменивали молоко и мясо на кукурузу и лук. Завидев машину, дети начинали радостно кричать и преследовали машину, стуча по кузову руками.
— Моя жена из племени Ираку. Наши дети — на 50% Датога, на 50% — Ираку. Это упрощает жизнь, везде сойдешь за своего!
По совету Момои мы заехали в одну из деревень за кукурузой, в другой — перемололи ее в муку. «Хадза она точно нужнее, чем марихуана». Мой проводник указал на зеленые склоны неподалеку от бурого — из-за песка — озера Эяси: «Земля Хадза».
Мы заехали в одну из деревень за кукурузой. Хадза она точно нужнее, чем марихуана.
Перед поездкой я выяснил, что Хадза совсем недалеко ушли от стоянок самых первых людей. В 2009 году ученые из Университета Пенсильвании опубликовали исследование: древнейшая ветвь, пережившая наименьшее количество смешиваний, — это народы, говорящие на койсанских языках, к которым принадлежат и Хадза. Другими словами, американцы доказали: Хадза ближе всего к общим предкам всего человечества.
В 50 километрах от озера Эяси, в области Лаэтоли, в 1978 году были обнаружены самые древние следы первых прямоходящих гоминидов, от которых впоследствии и произошел homo sapiens. На данный момент вопрос «кого из гоминидов относить к людям, а кого — нет» остается открытым.
Момои позвонили, он взял трубку и резко свернул влево. Мы проехали пару километров и остановились. Проводник велел выйти из машины: «Дальше ехать совсем сложно. Хадза должны быть где-то здесь». Я надел джинсовую куртку, чтобы не сгореть под полуденным солнцем, натянул рюкзак с подарками, взгромоздил на спину мешок с кукурузной мукой и вслед за проводником пошел в чащу. Через несколько минут вдалеке промелькнула фигура человека. Момои закричал, пытаясь привлечь его внимание.
К нам подошел низкорослый мужчина в потертой бежевой шкуре и дырявых шортах. В его руках были лук и стрелы.
