Впрочем, выводы их исследований вряд ли прибавят трусам храбрости, а безработным — уверенности в светлом будущем. Разве что откроют глаза на то, чего стоит бояться на самом деле.
Мы не рабы?
«С 1998 по 2000 год российская экономика быстро восстанавливалась после кризиса, уровень безработицы сократился с 13 до 9%, но при этом почти 70% работников, боявшихся потерять работу в 1998-м, так же сильно боялись потерять ее и в 2000-м, — приводит цифры Алексей Ощепков. — Позже — с 2000 по 2007 год — безработица упала до 6%, но доля «напуганных» сократилась с 58 лишь до 53%. И ниже 50% уже не опускалась никогда. Это примерно на уровне Латинской Америки, где защита от безработицы в привычном европейском смысле практически отсутствует. Для сравнения: в США или Великобритании доля людей, которые считают вероятной потерю работы, не превышает 10%. Вот мы и задумались, в чем тут дело?»
Ответ, лежащий на поверхности: попробуй проживи на наше пособие по безработице — минимум 850 руб., максимум 4,9 тыс. Умирать голодной смертью желающих нет. Впрочем, зачем же сразу умирать? В конце концов мы не рабы, рабы не мы: уйдя с одной работы, можно устроиться на другую. Психологи даже рекомендуют менять место труда каждые 5–7 лет, чтобы не застаиваться. Вот только российский рынок труда никак не может приспособиться к подобной трудовой мобильности.
«В 1990-е годы россияне впервые в своей личной истории столкнулись с проблемой массовой безработицы, про которую мало что знали, а потому только начинали ее для себя практически осваивать, — говорит Алексей. — В 1992 году социологи впервые провели опрос населения по проблемам занятости, ставший затем регулярным. Тогда, двадцать лет назад, безработица в стране составила 5,2%. Рекордный для России уровень, равный 14,6%, был достигнут в первом квартале 1999 года, однако уже со второго квартала он стал быстро снижаться, реагируя на возобновление экономического роста».
Тогда же, в нулевых, невиданными темпами начала расти зарплата. По данным Росстата, средний доход россиян прибавлял 12–15% ежегодно вплоть до 2008 года. В эти годы российский рынок труда уже казался рынком продавца, в роли которого выступали работники. Все эти достижения широко пропагандировались политиками в стиле «верной дорогой идем, господа-товарищи», но тут грянул кризис 2008 года. Страх безработицы вновь стал темой номер один в разговорах на политических и личных кухнях, и с тех пор он россиян не оставляет.
Пять причин для тревоги
Но почему? Кризис мы пережили, как говорят экономисты, с минимальными потерями. В стране достигнута, кажется, полная и безоговорочная стабильность. Уровень официальной безработицы всего чуть выше 5%. Даже митинги сошли на нет — да и они скорее были протестом сытых, чем голодных и запуганных?
«Причин много, — начинает загибать пальцы Алексей. — Во-первых, люди не верят в эффективность существующей системы социальной защиты, считая, что де-факто она отсутствует. На бумаге та часть этой системы, которая называется законодательством, защищающим людей от увольнения, очень жесткая, и Трудовой кодекс у нас вполне передовой, но... только на бумаге. Пособия по безработице в стране низкие. Профсоюзы декоративные. Суды, мягко говоря, не совсем независимые. Вот человек и боится, потому что понимает: если он потеряет работу, то ему никто не поможет».
Во-вторых, по словам исследователя, в стране растет число трудящихся с так называемым переменным доходом, когда большую часть ежемесячных выплат составляют разного рода премиальные, бонусные и другие необязательные по Трудовому кодексу выплаты. Для работодателя, пуганного кризисами, это возможность при необходимости резко сократить расходы на персонал, а для работника — лишний повод для страха оказаться неугодным, попасть под сокращение. На новой работе, которую еще надо найти, размер этой переменной части неизвестен, да и будет ли она вообще?
В-третьих, страх — удобный инструмент манипулирования. Запуганные люди готовы согласиться на ограничение многих свобод. В частности, прийти в свой выходной на «спецмероприятие» в поддержку власти, отмечаясь в ведомостях, что не прогуляли, закрыть глаза на нарушения на избирательных участках и даже (клевещут, были такие случаи на последних выборах) лично нарушать избирательное законодательство.
В-четвертых, на страхе можно неплохо заработать. Например, подогревая или поддерживая страх безработицы с помощью завышенных прогнозов, министерство, отвечающее за программы занятости и помощи безработным, может претендовать на выделение из бюджета дополнительных средств, тем самым повышая свой административно-политический статус.
В-пятых, на этом страхе могут успешно играть крупные предприятия — как среди своих работников, так и среди высокопоставленных чиновников. Свои, опасаясь безработицы, легче соглашаются на сокращение заработной платы в той или иной форме. Правительство же, боясь социальных протестов, которыми грозят массовые сокращения, готово предложить банкроту очередной спасательный круг. Наиболее яркий пример этого — опыт неоднократного «спасения» «АвтоВАЗа».
В ловушке
«Конечно, голодные бунты не нужны никому. Но, усиливая регуляцию на рынке труда, ужесточая законодательство о защите занятости, власть лишь способствует сокращению количества защищенных рабочих мест (с бессрочными трудовыми контрактами) и увеличению количества мест незащищенных (с временными контрактами или в неформальном секторе), — считает Алексей. — Если работодатель понимает, что в кризис он не сможет никого уволить, то он или вовсе не будет создавать новые рабочие места, или создаст незащищенные — уйдет в тень. И это в свою очередь поддерживает у людей страх безработицы. То есть страх создает спрос на более жесткую защиту, а более жесткая защита отрицательно влияет на занятость. Это ловушка страха, порочный круг, который очень трудно сегодня разорвать».
В итоге каждый месяц страна теряет формальные рабочие места, а неформальных и незащищенных становится больше. Недавно вышел очередной бюллетень Росстата, где показано, что на крупных и средних предприятиях в России сейчас 34,3 млн рабочих мест, а еще месяц назад было 34,4. Для сравнения: в начале нулевых годов соответствующий показатель составлял 42 млн.
«Любые экономические реформы связаны с тем, что люди теряют работу, с одних рабочих мест переходят на другие, — резюмируют авторы исследования. — Если люди этого боятся, то страх людей становится страхом политиков: дескать, народ нас не поймет и не поддержит. Российские власти, блокируя административными методами в ходе кризиса 2008–2009 годов массовые увольнения, оказывая финансовую поддержку крупным предприятиям-банкротам, прекрасно понимали возможные политические риски, связанные с ростом безработицы. Будучи не в состоянии предложить работникам выход в виде новых рабочих мест, они были куда больше озабочены предупреждением распространения массовых протестов. Но эти меры могли дать результат лишь в краткосрочном периоде, они не могли и не могут предотвратить дальнейшее вымывание рабочих мест, а вместе с тем и объективное нарастание незащищенности и подверженности работников рискам рынка труда. Сильный страх закрывает окно для реформ. Чтобы люди их приняли, необходимо системное улучшение предпринимательского климата, которое приведет к созданию новых рабочих мест. Только наличие хороших рабочих мест может убедить людей в том, что оснований для страха нет, что потеря работы не равносильна концу света и даже более того — перед ними могут открыться новые впечатляющие перспективы. Это и есть социальная защита на деле, а не на бумаге. Как гласит русская пословица, страхов много, а жизнь одна».
В стране растет число трудящихся с так называемым переменным доходом, когда большую часть ежемесячных выплат составляют разного рода премиальные, бонусные и другие необязательные по Трудовому кодексу выплаты
Кто трусит больше
Уровень страха зависит и от индивидуальных характеристик самого человека, и от того, где он работает. Можно предположить, делают вывод авторы исследования «Страх безработицы», что самые пугливые (и/или менее компетентные) пытаются найти более защищенные рабочие места — в той же бюджетной сфере.
Во всяком случае, судя по опросам, занятые в государственном секторе боятся потерять работу больше, чем те, кто трудится в частном.
Те, кто работает без трудовой книжки (занятые в неформальном секторе), боятся потерять работу заметно меньше остальных. Возможно, это как раз и говорит о самоотборе работников: «бесстрашные» не стремятся зацепиться за защищенное рабочее место, «пугливые» жаждут обязательно положить куда-то трудовую книжку.
Работники крупных компаний боятся потерять работу больше, чем работники мелких (государственный ли это сектор или частный — значения не имеет). Не исключено, что последние привыкли к частой мобильности, им легче дается смена работы. Видимо, они не из «пугливых».
Страх безработицы сильно варьируется в зависимости от пола и возраста. Больше всего боятся люди в возрасте 46–59 лет. Когда у них появляется альтернативный доход — пенсия, страхи начинают снижаться. Да и любой другой альтернативный доход, например от второй работы, понятным образом снижает страхи.
Чем выше уровень образования, тем слабее страхи.
Жители села боятся больше, чем жители больших городов, особенно Москвы и Петербурга.
Женщины боятся больше, чем мужчины, но новую работу находят быстрее сильного пола.
В СССР не было не только секса, но и безработицы