«На первый отбор поехал даже без шиповок»
— Вы знаете историю, что даже в последнем издании Большой советской энциклопедии в статье про бобслей написано: «В СССР не культивируется»? Правда, вышла она в 1978 году.
— Это потому что началось все только спустя два года. Вся история развивалась на моих глазах. Сам я легкоатлет-спринтер, родом из украинского шахтерского городка Димитров — оттуда же Виктор Бураков, чемпион Олимпиады-80 в Москве в эстафете 4х400 м. Было время, тренировался в группе у знаменитого Игоря Арамовича Тер-Ованесяна, был победителем и призером юниорских первенств СССР. Но к концу 1970-х дважды переболел желтухой, и о легкоатлетической карьере пришлось забыть.
— К тому моменту вы знали, что такое бобслей?
— Смотрел по телевизору трансляции с Олимпиады в Лейк-Плэсиде. Абсолютная экзотика, конечно. Трудно было вообразить, что через считанные месяцы я свяжусь с этим видом спорта. А получилось это случайно. Сидели мы как-то в компании, играли в преферанс...
— Интересная деталь.
— Ну обычная студенческая история. Это весна 1980 года, я уже сосредоточился на учебе и бегал только на вузовских соревнованиях. И кто-то из ребят говорит: «Есть такая тема: в Риге собирают легкоатлетов для занятий бобслеем». После болезни я был совершенно растренирован, но за компанию решил поехать, даже без шиповок. Помню, на Белорусском вокзале нас ждал, как тогда говорили «интуристский» автобус — с двумя водителями, холодильником. В общем, на месте мне нашли экипировку — и я чуть было не прошел в команду. И к отбору следующего года решил готовиться всерьез. Зацепило.
Видео. Олимпийский чемпион Владимир Козлов об ощущениях бобслеистов
— Чем?
— Очень хотелось реализоваться в большом спорте. Когда лежал в больнице, долго перебирал: в какой вид спорта теперь податься? Рассматривал вариант с мотогонками. А тут нечто среднее — и скорость, и легкоатлетические навыки пригодятся. Сборная профсоюзов быстро взяла меня к себе, и все межсезонье я готовился. На всю жизнь запомнил такой эпизод: плыву вдоль берега на олимпийской базе в Сухуме (а плавал по полтора-два часа, не выходя на берег) на фоне заката и говорю себе: «А мне нравится этот вид спорта!» (Смеется.) Короче говоря, отбор я выиграл и попал в сборную СССР.
Однажды в Мелеузе мы с моим первым пилотом Николаем Власовым неправильно вошли в вираж, совершили переворот в воздухе и снова встали на коньки в желоб. После этого Коля пришел ко мне в номер, выставил бутылку и честно сказал: «Извини, Володь, я так больше не могу, я ухожу»
«Коньки делал кузнец перед соревнованиями — за бутылку»
— Что представлял тогда бобслей в стране?
— Решение о развитии этого вида спорта принималось на самом высоком уровне. Насколько я знаю, программу писал главный тренер сборной СССР по санному спорту Сергей Васильевич Алексеев. Вначале был боб. Румынский боб. Уж не знаю, как он к нам попал, наверное, в виде взаимопомощи от братской социалистической страны. Свои первые бобы мы производили, ориентируясь на него. Потом саночники предоставили свою стартовую эстакаду, на которой готовились к Играм-80, кстати, она до сих пор стоит в Москве, в Институте механики на Воробьевых горах. А первую настоящую трассу в башкирском Мелеузе мы лепили из снега своими руками.
— Это как?
— Ну виражи были бетонные, естественно. Лепили по наитию, многие виражи были сконструированы неправильно. И мы на морозе смешивали снег с водой и сами «лепили» виражи. Перед стартом разбивались на группы, и каждая отвечала за свой участок трассы. Представьте себе: на первые чемпионаты страны заявлялось до 60 экипажей! Невероятная цифра по нынешним временам.
— Стойте, а откуда они все брались, если не было элементарной материально-технической базы?
— Обтекатели из эбокситной смолы и стекловолокна делали сами, используя одну матрицу в качестве образца, в остальном помогали «шефы». У каждого региона были свои местные предприятия, которые участвовали в разработке бобов и полозьев. Латвия — это ВЭФ и вагоностроительный завод. Москва — авиационно-конструкторское бюро имени Микояна, Киев — конструкторское бюро Ильюшина, в Красноярске — одно из предприятий, которое делало сталь для коньков. Пример: перед Спартакиадой народов СССР в Мелеузе к каждой команде была прикреплена шефская организация, которая нам помогала ремонтировать и изготавливать новые детали для бобов. Брали старую рессору, договоривались за бутылку с кузнецом, он нам ее выпрямлял, затем слесарь из нее вырезал болванку для конька, после чего с помощью напильников и наждачки мы доводили ее до ума.
— Падали, учитывая неопытность, часто?
— Часто. Чтобы уметь «почувствовать» трассу, нужно иметь опыт наката в два-три года. Я поэтому всегда очень осторожно отношусь к разгоняющим-новичкам. Каков бы ни был у них талант, они через раз будут серьезно ошибаться. В этом правиле нет исключений. Однажды в Мелеузе мы с моим первым пилотом Николаем Власовым неправильно вошли в вираж, совершили переворот в воздухе и снова встали на коньки в желоб. После этого Коля пришел ко мне в номер, выставил бутылку и честно сказал: «Извини, Володь, я так больше не могу, я ухожу».
— А вам когда-нибудь было страшно?
— Самое страшное в бобслее — не падение, а когда не понимаешь, из-за чего произошло это падение.
В Калгари раскидывали листовки на русском языке с текстом «если вы хотите остаться за границей, вот телефоны, по которым вам нужно позвонить»
«Чтобы снять тренера, писали письмо в ЦК партии»
— Когда вы первый раз совершили спуск на «настоящей» трассе?
— На молодежном первенстве Европы в западногерманском Винтерберге в начале 1983 года. Да, такие были времена, что можно было поехать на такой турнир, толком не представляя, что такое классическая санно-бобслейная трасса. А в соперниках — хозяева трассы, сильнейшие в мире на тот момент. Помню, у нас руководителем делегации был старый чекист, который говорил: «Запомните, ребята. Ваши отцы и деды победили их на войне, не подведите и вы».
— А вы когда-нибудь чувствовали себя в лоне врага?
— В Калгари раскидывали листовки на русском языке с текстом «если вы хотите остаться за границей, вот телефоны, по которым вам нужно позвонить». Даже мысли их не было сохранить для истории. В те времена даже знание иностранного языка считалось подозрительным.
— Объясните одну вещь: как наши бобслеисты, еще недавно не представлявшие, как выглядят боб и трассы, выиграли олимпийскую «бронзу» уже в Сараево-84?
— Изначально мы пошли по правильному пути. Во-первых, обратили внимание на разгон. Уже на первых соревнованиях наши экипажи выигрывали у ведущих соперников до одной десятой секунды только на старте. Это очень много. Второй момент — к этому времени на рижском заводе ВЭФ был изготовлен наш советский боб, который не имел аналогов в мире. В первую очередь потому, что у нас разгоняющие не сидели, как тогда было принято, а лежали. Это сразу давало огромный выигрыш в плане аэродинамики.
— За такими чудо-бобами соперники не охотились, случаев промышленного шпионажа не было?
— Конечно, охотились! Поэтому наши бобы были постоянно зачехлены и открывались только перед спусками. Внутреннюю конструкцию держали в строжайшем секрете. Помню смешной случай. Латышский экипаж рассказывал, что к ним как-то подошел швейцарский пилот, олимпийский чемпион, и предложил за их машину ключи от последней модели «Мерседеса». Парень этот был еще известен тем, что его отец возглавлял местную редакцию журнала «Плейбой».
— Сборная СССР по бобслею состояла по преимуществу из двух национальностей: латышей и русских, причем возглавляли команду именно первые. Не ощущали на себе дискриминации?
— Было такое. Если бы не это, я бы поехал разгоняющим Яниса Кипурса еще на Олимпиаду-84, и мы бы боролись за медаль. Но тогдашний главный тренер Роланд Упатниекс посадил в экипаж латыша, и Ян стал только четвертым. В конце концов мы не выдержали и перед Калгари-88 написали коллективное письмо в ЦК партии с просьбой отстранить Упатниекса от сборной. Подписали его, конечно, в основном русские ребята, но были и латыши — тот же Кипурс. Ян понимал, что в этом его шанс победить на Олимпиаде.
Видео. Олимпийский чемпион Владимир Козлов о скандале Калгари-88
«После победы ощутил полную апатию»
— Для вас «золото» в Калгари было неожиданностью?
— Нет, мы с самого начала ехали туда побеждать. Правда, об этом никто из соперников не знал. Идеальная ситуация.
— Как так получилось?
— Во-первых, мы наконец-то составили сильнейший экипаж: Ян был лучшим в команде пилотом, я — лучшим разгоняющим. Мы сумели заполучить себе лучшие коньки из революционного сплава, они изначально были у двойки, которая не попала на Олимпиаду. Эти полозья подходили под любую погоду — хоть минусовую, хоть плюсовую. В условиях Калгари это было более чем кстати. Мы их очень берегли — на предыдущих соревнованиях ставили не больше, чем на два заезда. Лезвия мы охраняли очень тщательно. Это были обязанности разгоняющего — снимать их после соревнований и держать при себе неотлучно, чтобы никаких царапин, случайно или умышленно, на них не могло появиться. Бывали такие случаи, что прямо поперечные насечки на них появлялись — кто-то, видимо, проходил и специально ключом их делал.
— Ходят разные легенды, что бобслеисты иногда подогревали коньки, чтобы набирать разную скорость. Сколько в них правды?
— На соревнованиях существует контрольный полоз. Температура твоих лезвий от него должна отличаться не более чем на четыре градуса. Искусство в том, чтобы он отличался градуса на 3,5 — в этом еще будет немного преимущества. Но помню, инженеры нам писали письма с предложениями сконструировать специальное устройство, которое после разгона уже на самой трассе давало бы электрический разряд в полозья, моментально разогревая их до повышенных температур. До реальных экспериментов не дошло — спрятать такие батареи просто невозможно.
— Соревнования по бобслею на той Олимпиаде запомнились прежде всего своей нервозностью: из-за погоды их часто переносили.
— Нам повезло в первом заезде — мы финишировали, а потом внезапно потеплело, и соперники показали гораздо худшие результаты. Отрыв составил около 0,7 секунды — это пропасть. Фактически нам оставалось в трех оставшихся попытках только грубо не ошибиться. Но потом начались приключения. Результаты третьего заезда отменили из-за того, что ветер нанес песок в желоб трассы. Помню, начал разгон — и как будто в стену уперся. Руководство отмену результатов восприняло однозначно: провокация. Всех свободных от соревнований в нашей делегации выставили вдоль трассы — следить за любыми попытками манипуляций. Очень нервная обстановка. Но мы выдержали.
Это было очень странное время, когда все вокруг разваливалось. Даже из офиса федерации вынесли телефон и факс. И я решил, что пора идти своей дорогой
— Что почувствовали после финиша последнего заезда?
— Ничего. Полная апатия. Только руки не мог как следует разжать, чтобы боб вынести с трассы — из-за конструкции нашей машины я часть дистанции держался буквально на одних руках. Уж на что Кипурс был по-латышски флегматичен, но и он не выдержал: «Володя, ты хоть понимаешь, что мы победили?». Понимать-то я понимал, но от напряжения и усталости радости не чувствовалось. Только спустя два-три дня появились первые эмоции. Но надо еще было готовиться к выступлениям в четверках, в которых мы сенсационно завоевали бронзовые медали.
Видео. Олимпийский чемпион Владимир Козлов об ошибках разгоняющих
«Украденные медали нашли без помощи милиции»
— Говорят, Игры 1988 года были первыми, когда советским медалистам вручили крупные денежные премии, сильно отличавшиеся от того, что было раньше.
— Я получил на руки 6,5 тыс. долл. (за «золото» в двойках и «бронзу» в четверках), а уже дома начислили 18 тыс. руб. Правда, последняя сумма после уплаты налогов сократилась как-то очень сильно — до 12 тыс. Только потратить их в Калгари толком не получилось, настолько мне было не до магазинов.
— Смотрели ваши фотографии перед интервью и обратили внимание, что одна из олимпийских медалей осталась без ушка. Что за история?
— Пару раз медали у меня крали. И каждый раз их удавалось вернуть, причем без помощи милиции. Находились нужные знакомые. Правда, вот одна медаль возвратилась с небольшим сколом.
— На следующей Олимпиаде в Альбервилле вы были в составе, на вас даже оформили аккредитацию, но почему-то в команду не взяли.
— Я знал, что на мое место метят другого человека, поэтому положительной допинг-пробе «А» на предвыездном контроле почти не удивился. Другое дело, что проба «Б» показала, что запрещенного вещества в организме стало в два раза меньше. Как такое возможно? Разбираться мне не хотелось, и я принял решение не ехать.
— Вот так запросто пожертвовали Олимпиадой?
— А зачем туда было ехать — мне, олимпийскому чемпиону, бороться за место в третьем десятке? Наши бобы к тому моменту уже устарели, полозья частично распродали, частично остались у латышей. Это было очень странное время, когда все вокруг разваливалось. Даже из офиса федерации вынесли телефон и факс. И я решил, что пора идти своей дорогой.