Фундаментальные «заморозки»

Акцент госфинансирования научно-исследовательских работ в новом трехлетнем федеральном бюджете смещается на ведущие университеты страны. Перераспределение ассигнований заметно, если сравнить, например, растущие расходы Федеральной целевой программы развития образования (ФЦПРО) до 2015 года и сокращающиеся объемы финансирования грантовых программ Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ) и Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ).

Согласно проекту федерального бюджета, который сейчас находится на рассмотрении в Госдуме, в ближайшие три года финансирование двух основных научных фондов — РФФИ и РГНФ — планируется заморозить на уровне 2010–2011 годов. Это означает фактическое снижение ассигнований на фундаментальные исследования, и не только за счет инфляции. В 2010 году расходы государства на эти два фонда составили 6,6 и 1,1 млрд руб., в 2011-м — 6 и 1 млрд. В 2009-м, бюджет которого верстался еще до активной фазы финансового кризиса, на РФФИ и РГНФ было заложено 7,2 и 1 млрд руб. соответственно.

Примечательно, что и цифру в 6 млрд руководители обоих фондов склонны считать относительной удачей. Изначально расходы на фундаментальную науку в 2012 году планировалось урезать гораздо серьезнее: до 4,3 млрд руб. для РФФИ и 730 млн для РГНФ. Но затем в Белом доме пересмотрели такие планы, возможно, в том числе и потому, что в защиту фондов выступило несколько тысяч российских ученых, в том числе и с мировым именем. Они написали обращение главе государства.

Большинство научных работников страны считает, что финансирование фондов должно не замораживаться, а расти. Примечательно, что именно с такими требованиями в октябре вышли на Пушкинскую площадь представители профсоюза Российской академии наук, советов молодых ученых РАН и Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова (МГУ). Вопрос о размере зарплат самих исследователей в этой акции протеста был отнесен на второй план. Нормально работать ученому в России, по мнению протестующих, можно лишь при выполнении двух требований: повысить финансирование РФФИ хотя бы до 10 млрд руб. в год, а РГНФ — до 1,5 млрд руб. Кроме того, ученые требуют безотлагательно, до конца 2011 года, внести изменения в закон о госзакупках в части, касающейся научных исследований.

«Мы их на улицу не выводили. И выводить не будем», — заявил руководитель РГНФ Владимир Фридлянов, отвечая на вопрос «МН» об отношении фонда к подобным формам протеста ученых. Но недовольство коллег глава фонда понимает — по его словам, «в такой конфигурации получается большой конкурс». «Некоторые гранты фонда рассчитаны на трехлетний срок, в 2012 году будет большое число переходящих проектов, на новые средств останется меньше», — пояснил Фридлянов. В этом году на каждый грант было пять претендентов, в следующем, по его подсчетам, будет 11. Идеалом руководитель РГФН считает конкурс из 3–4 претендентов, а оптимальным объемом годового финансирования фонда 1,5 млрд руб. В то же время Владимир Фридлянов соглашается с чиновниками правительства — «бюджет не резиновый».

Помимо РФФИ и РГНФ сегодня существуют и другие институты финансовой поддержки науки: федеральные целевые программы, президентские гранты, мегагранты. Однако, как пояснил «МН» один из организаторов октябрьской акции протеста, научный сотрудник Физического института им. П.Н. Лебедева РАН (ФИАН) Евгений Онищенко, конкурсный механизм, в частности ФЦП, обладает существенным недостатком. «55% от общей оценки заявки составляет цена, и только 45%, как этого требует закон о госзакупках, — научная квалификация соискателей и качество работы. Из-за этого сплошь и рядом выигрывают заявители, которые не обладают достаточной квалификацией, делают ставку на удешевление своего предложения», — сетует Онищенко.

С федеральными целевыми программами много сложностей, подтвердил «МН» и один из авторов прошлогоднего письма президенту в защиту фондов, старший научный сотрудник НИИ физико-химической биологии им. А.Н. Белозерского МГУ Сергей Дмитриев. Для многомиллионных программ основная проблема, по его словам, «коррупция, затрагивающая самые высокие эшелоны». Откаты порой составляют 50% самого гранта, утверждает Дмитриев. Для программ с более мелкими грантами сложности заключаются в том, что конкурсы организуются по системе госзакупок с ее ориентацией на ценовые показатели, и в чрезмерной забюрократизированности. «В заявке 150 листов, из них непосредственно научная часть — не более 20, все остальное — копии, доверенности, уставы. Огромная пачка документов с подписями, которая еще должна быть прошита по правилам: если не веревками, а скрепками — тут же возвращают, и вот так, по формальным критериям, происходит отбраковка около половины заявок», — рассказал Сергей Дмитриев.

На необходимость делать большой объем никому не нужной работы жалуется и проректор Независимого Московского университета (НМУ), декан факультета математики Высшей школы экономики Сергей Ландо. По его словам, для написания отчетов после получения таких грантов приходится даже переводить статьи, опубликованные в англоязычных журналах, на русский язык. «Оно бы и неплохо, если бы результат кто-нибудь прочитал с профессиональными целями. Но он остается лежать мертвым грузом в сброшюрованных томах отчета. В итоге заметная часть выделенных по гранту средств расходуется не собственно на исследования, а на оформление бесполезных бумаг», — утверждает эксперт.

По словам Ландо, в математике единственный возможный и нужный формат отчета — это научная статья. А многостраничные отчеты не защитят от тех, кто стремится получить доступ к госфинансированию неправедными путями. При нормальной экспертизе всех сомнительных исследователей можно будет отсечь в дальнейшем.

К другим схемам финансирования фундаментальных исследований декан математического факультета ВШЭ, похоже, относится с определенной настороженностью. «Сама по себе идея ФЦП вроде «Научные и педагогические кадры инновационной России» неплоха, — отмечает Сергей Ландо. — Эта программа стимулирует создание научно-образовательных центров в университетах, причем тематика центров задана самым общим образом, и в ее рамках могут развиваться многие уже действующие учебно-исследовательские группы. На практике значительная часть таких центров создается в нестоличных университетах, что должно стимулировать их развитие». И тем не менее об эффективности (или, точнее, о результативности) федеральных целевых программ, по его словам, говорить пока рано — слишком мало времени прошло с начала их реализации. Эксперт также считает, что «при расходовании госсредств через ФЦП накладные расходы чересчур велики, а до непосредственных исполнителей — ученых, преподавателей, аспирантов и студентов — доходит лишь малая часть направляемых на это денег». В Российском фонде фундаментальных исследований, по мнению Ландо, «структура расходов выглядит гораздо более сбалансированной».

Однако с последним утверждением едва ли согласны чиновники как в Минобрнауки, где ратуют за финансирование исследовательских программ университетов, так и в Минфине, закладывающем расходы на фундаментальную науку в бюджет. Впрочем, подробно комментировать цифры в Министерстве финансов не стали. В пресс-службе ведомства «МН» лишь напомнили, что «решение по объемам финансирования РФФИ в размере 6 млрд руб. принималось правительственной комиссией». В ведомстве также обратили внимание на то, что в научных фондах «органами финансового контроля и Генеральной прокуратурой были выявлены нарушения в части расходования бюджетных средств». Защитники фондов не отрицают — аудиторы Счетной палаты в июле действительно насчитали более 6 тыс. «необоснованных загранкомандировок» в РФФИ. Но, как пояснил «МН» Евгений Онищенко из ФИАН, на самом деле речь идет о так называемых тревел-грантах — они выдаются молодым ученым для поездок на международные конференции при условии поддержки со стороны организаторов этих научных мероприятий.

Как считает сотрудник Института теоретической физики имени Ландау, доктор физико-математических наук Михаил Фейгельман, решение оставить финансирование РФФИ на уровне последних двух лет можно объяснить только «непоследовательностью властей». «Действуя в своей логике, они должны были бы вообще уничтожить РФФИ, а они его только медленно придушивают. РФФИ был создан правительством Егора Гайдара, и суть его — в создании условий для самостоятельной работы ученых, качество которой оценивается учеными же. Ясно, что эта концепция идеологически и практически неприемлема для «вертикали власти суверенной демократии», — заявил «МН» Фейгельман. По его мнению, «тот факт, что РФФИ — наиболее эффективный (на рубль затрат) способ финансирования науки — не имеет отношения к принятию решений государственных органов, поскольку существование науки и ученых в России им неинтересно в принципе».

Сергей Ландо предпочитает применительно к фондам использовать слово «результативность», а не «эффективность». «Результативность математического отделения РФФИ за все годы работы фонда, включая последние, мне представляется весьма высокой, хотя ее и трудно подсчитать строго, — ведь грантовые деньги почти никогда не являются единственным источником финансирования. Я не помню точных цифр, но, кажется, чуть ли не половина статей, опубликованных в хороших журналах математиками, работающими в России, поддержана грантами РФФИ. И я не припомню ни одного заметного результата российских математиков за последние 15 лет, полученного без поддержки такого гранта», — заявил «МН» Ландо.

Нельзя сказать, что работа РФФИ вовсе не нуждается в улучшении. Как считает Михаил Фейгельман, в первую очередь для этого надо увеличить финансирование фонда в два раза и «провести научный аудит работы фонда за последние годы с привлечением как экспертов действующих ученых, а также специалистов из аналогичных фондов США, Германии, Нидерландов, Израиля для сравнения и выяснения удач и неудач». Сергей Ландо напомнил, что «при базовой зарплате научного сотрудника РАН около 5 тыс. руб. в месяц в 2006 году поддержка гранта РФФИ в размере 60–70 тыс. руб. в год (а многие получали по 2–3 гранта) была весьма существенным подспорьем». «Сейчас базовые зарплаты заметно выросли — в 4–5 раз, а размеры грантов РФФИ существенных изменений не претерпели. РФФИ вполне мог бы играть свою роль в поддержке науки хотя бы на том же уровне, что в 90-е годы, но для этого его финансирование необходимо увеличивать в разы», — считает эксперт.

Главное достоинство РФФИ в том, что это «единственная системная поддержка науки», уверен Сергей Дмитриев из НИИ физико-химической биологии МГУ. По его мнению, президентские гранты и гранты Минобрнауки носят немассовый характер, от поддержки федеральных и национальных исследовательских университетов выигрывает организация, а не непосредственные исполнители. Размер среднего гранта РФФИ, по подсчетам Дмитриева, составляет около 360 тыс. руб. — для закупки необходимого оборудования этого обычно не хватает, но пока еще в России есть «фанаты, готовые работать по ночам». Если вместо этого они вынуждены будут «бегать за бумажками», собирая подписи для заявки на федеральные программы, велика вероятность, что в итоге лучшие из них найдут возможность проводить исследования за рубежом.

«Условия конкурсов ужесточатся»

Дмитрий Бак
проректор по научной работе Российского государственного гуманитарного университета (РГГУ)

Российский гуманитарный научный фонд (РГНФ) и Российский фонд фундаментальных исследований (РФФИ) — это очень мощное средство для финансирования науки. Выделение денег осуществляется на конкурсной основе, при этом финансируются не организации, а конкретные ученые или исследовательские коллективы.

Я занимаюсь развитием научных исследований в гуманитарном университете, поэтому в большей степени знаком с деятельностью РГНФ. В последние годы ученые РГГУ регулярно выигрывали гранты на реализацию исследовательских проектов, при поддержке фонда организовывали полевые экспедиции, ездили на конференции, готовили к публикации монографии. Решение оставить финансирование научных фондов на прежнем уровне фактически означает уменьшение их бюджета — значительное количество средств съест инфляция.

Следует учесть также, что многие исследовательские проекты, поддержанные грантами, рассчитаны не на один год, а на два или три. Так что на проведение новых конкурсов остается гораздо меньше средств, нежели та сумма, которая заложена в бюджет, — значительная часть денег уйдет на финансирование продолжающихся проектов. Значит, условия конкурсов ужесточатся, рассчитывать на победу сможет, например, не каждая шестая заявка, а каждая десятая, поэтому недовольство ученых легко объяснимо.

Впрочем, есть и иные возможности финансирования науки — например, частные фонды или зарубежные. Тот же РГНФ по многим направлениям работает совместно с Немецким исследовательским сообществом (DFG). Но главное отличие состоит в том, что эти финансовые потоки автономны от государственной политики в области финансирования науки.

Если научные исследования по-прежнему являются приоритетом на государственном уровне — значит, государство должно адекватно отвечать на новейшие вызовы времени. Кроме фондов есть, конечно, еще государственные федеральные целевые программы (ФЦП), предполагающие финансирование науки, — не могу не назвать, например, федеральную целевую программу развития образования или программу «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России». Однако в ФЦП иная структура реализации, целевые программы, как правило, рассчитаны на получение системных, масштабных эффектов в той или иной отрасли, в них более сложная отчетность, иная система договорных отношений, в которые вступают заказчик и исполнитель.

Если мы хотим, чтобы научные исследования в России развивались динамично, необходимо уделять особое внимание укреплению государственных научных фондов, способных оперативно и адресно поддержать самые многообразные научные проекты.

«Даже Нобелевский комитет ошибается»

Анатолий Петровский
проректор по науке Национального исследовательского ядерного университета «МИФИ»

Сегодня у Российского фонда фундаментальных исследований не те деньги, чтобы требовать от него эффективности. До кризиса средний размер одного гранта был 600 тыс. руб., сейчас — 400–500 тыс. Вычтите из этой суммы 3–4% на страховые взносы, еще подоходный налог, разделите на 12 месяцев и посмотрите, что останется. По сути, это смешной грант — он должен составлять хотя бы 1 млн руб. и с учетом инфляции увеличиваться каждый год на 10%. Но в России все происходит наоборот.

Конечно, вопрос финансирования одного фонда нельзя отрывать от единой цепочки — надо рассматривать научную систему в целом, смотреть результативность всех фундаментальных, поисковых и инновационных проектов. Есть, допустим, еще фонд поддержки малого предпринимательства в научно-технической сфере — так называемый «фонд Бортника».

И тем не менее РФФИ — это одна из возможностей поддержать научные исследования, причем на начальном этапе, на котором, кроме государства, денег никто не даст. Это нормальная ситуация для всего мира — никакой бизнес не будет финансировать проект, когда еще непонятно, чем он завершится. Это риск, который должно брать на себя государство, и это его обязанность, если оно заинтересовано в том, чтобы у страны был нормальный научный потенциал. Бессмысленно говорить о технологическом или инновационном потенциале, если у вас нет научного, который создается за счет работы таких фондов, как этот.

На уровне поисковых исследований очень тяжело «попасть в точку». Есть известная за рубежом пропорция: сотня научных идей рождает десять прикладных исследований и в результате на рынке появляется всего одно наукоемкое изделие. Так что чем больше вы сумеете профинансировать исследований и посмотреть, насколько они не тупиковые, — тем больше шансов выйти на те «золотые» инновационные результаты, которые приведут к успеху на рынке. Так что РФФИ — это как «посевной» фонд.

Стопроцентных результатов здесь никогда не получить. Впоследствии это можно объяснить по-разному: плохая экспертиза, недостаточная материальная база, не тому ученому дали грант. Но даже Нобелевский комитет ошибается. Избежать субъективности в присуждении грантов можно только одним способом — каждый проект должен оценивать не один эксперт, а несколько, как минимум 3–4 эксперта.

Если финансирование РФФИ останется на том же уровне, то есть фактически уменьшится, — повысится вероятность, что до кого-то помощь не дойдет. Ну а если финансирование все же будет увеличено, понадобится больше экспертов для проведения оценки заявок, ведь одно дело ошибиться на уровне 400 тыс., и другое — миллиона.