Остаться в живых

Мои личные воспоминания о войне неразрывно связаны с памятью деда. Он не любил рассказывать о своей службе. И никогда специально не надевал ордена. Редко, только в День Победы набрасывал пиджак с пришпиленной ветеранской планкой.

Для деда, флотского минёра, война закончилась не в мае 1945 года, а на несколько месяцев позже – в сентябре на Южном Сахалине, когда советские войска разбили японскую армию, поставив точку в истории Второй мировой.

В детстве мне страсть как хотелось выпытать, сколько он обезвредил мин и подбил вражеских самолетов. Наверное, чтобы хвастать перед одноклассниками дедушкой-героем. Но дед чаще отмалчивался и, как бы извиняясь, признавался, что было страшно. Это не складывалось в моей голове в картинку о героических сражениях советских ветеранов войны. Как это страшно? Так не бывает…

Почему-то я не думала о войне как о тяжелом испытании для человека. Скорее, мне казалось, что фронтовая жизнь – это опасные, но интересные события. Как в советских фильмах про подвиги разведчиков, летчиков, моряков. Наверное, срабатывал привычный пафосный образ героя, бросающегося грудью на амбразуру.

Поэтому гордиться, как мне казалось, было особо нечем. Не могла же я рассказывать друзьям во дворе, что дедушка боялся воевать. Это было не круто. Совсем не круто.

Иногда только, выпив боевые сто грамм, деда вполголоса вспоминал, как гасил черные рогатые шары — плавучие мины, сброшенные японцами в Охотское море. Из учебки на острове Русском его вместе с такими же мальчишками-матросами, наскоро освоившими саперно-взрывное дело, откомандировали на охрану береговой линии Тихого океана. Ни о каком геройстве не помышляли, никто особо в бой не рвался, говорил он, а перед каждой операцией на море матросы с жизнью прощались, пацаны гибли — обычное дело. Рассказывал спокойно, как не мог потом спать и перед глазами стояли железные японские мины.

Дед был простым винтиком войны. Ее разменной монетой. Разминирование стало для него вынужденной необходимостью, которую надо перехитрить, чтобы выжить.

Мое видение войны сложилось. Сейчас, будучи взрослым человеком, я поняла, что смысл войны, любой — Великой отечественной, Афганской, Чеченской — заключается не в самопожертвовании, а в инстинктивном стремлении к самосохранению. Выстоять любой ценой, чтобы после жить по-человечески. Война в моем сознании никуда не уходила, она просто стала более понятна с жизненным опытом. Я заметила, что в каких-то бытовых мелочах, связанных с холодом, голодом, временными неудобствами, я думаю о войне как об испытании, которое прошли миллионы обычных людей. Ведь как-то они сумели победить, несмотря на сырые вонючие окопы, концлагеря, вши, нехватку медикаментов, продовольствия… Жили, воевали, рожали детей, терпели, но дожили до Дня Победы. Как мой дед.