Все сложно

У нас дома никогда не говорили ни про войну, ни про Сталина, ни про советскую власть. Не принято было. Да и о чем тут говорить. Деда забрали на фронт одним из первых, как бывшего заключенного, и он сразу же попал в плен. Чудом выжил. Вернулся и много лет работал в донецких шахтах. Бабушка во время войны с двумя маленькими детьми работала в одном из военных госпиталей. За этим госпиталем была огромная яма, куда выбрасывали отрезанные конечности и удаленные органы. Этой ямы бабушка боялась до самой смерти. Ей все время казалось, что туда мог упасть кто-то из детей.

У дедушки был друг, которого все нежно называли Ишак. Потому что него была фамилия Ишков. Он воевал, получил много наград, ездил на инвалидной коляске и был очень толстым. Они с дедом крепко дружили и очень редко дрались, когда деду казалось, что Ишак сладострастно смотрит на бабушку. Но это были его (деда) старческие фантазии. Им было по 75 лет.

Я очень хорошо помню странное время, когда в школу мы еще ходили в пионерских галстуках, но в школьных туалетах уже рассуждали о том, что коммунисты гады и как было бы хорошо, если бы нас завоевали немцы: жили бы как в Германии. Эти разговоры велись повсюду, и как-то очень быстро стали нормой. Конечно, я рассказывала обо всем этом дома. И тогда дед взял «лозину» (прутик для битья по попе) и сказал нам с братом, чтобы мы не «гавкали» всякую чепуху, иначе он нас побьет. Больше мы не мечтали жить как в Германии. Я потом спросила маму, как она относится к ветеранам. Хорошо, ответила она. А к Сталину? Плохо, ответила мама. И потом добавила: все это очень сложно, но нельзя предавать память людей, которые воевали за свою страну, какой бы она ни была.