Судьба реформатора

Российская история знает немало поразительных карьерных взлетов и крутых падений. Но Михаил Сперанский занимает в этом ряду особое место: его стремительное продвижение по карьерной лестнице, коим он был обязан не столько фаворитизму, сколько собственным исключительным дарованиям, обещало серьезную перемену в судьбе России. А низвержение засвидетельствовало тщету этих надежд.

В среде высшей бюрократии и придворной знати Михаил Сперанский был чужаком: сын бедного сельского попа, свою фамилию, образованную от латинского speranta (надежда), он получил во Владимирской духовной семинарии, куда был отдан в семилетнем возрасте в 1779 году.

В 18 лет Сперанский сделал первый шаг к будущим чинам и титулам: за успехи был переведен в столичную Александро-Невскую семинарию, где по окончании курса был оставлен преподавателем физики и философии. Спустя четыре года судьба его переменилась еще раз: молодого преподавателя, обладавшего блестящим литературным слогом, взял к себе секретарем князь Александр Куракин. Став при Павле I генерал-прокурором, Куракин привлек Сперанского на государственную службу. Впрочем, князь скоро сам оказался в опале. Но при всех его преемниках канцелярист Сперанский неуклонно продвигался вверх.

Начав в 1797 году титулярным советником (9-й ранг Табели о рангах), безродный попович в июле 1801 года стал уже действительным статским советником (4-й ранг), что соответствовало генеральскому званию.

С воцарением Александра I Сперанский становится статс-секретарем, трудится над составлением царских манифестов и указов, а в 1803 году его назначают директором департамента в Министерстве внутренних дел, где выделяется не только высоким профессионализмом, но и «искусством слога».

В 1802–1804 годах из-под пера Сперанского выходит целая серия политических записок, одни названия которых позволяют судить о круге и направлении его размышлений: «Об устройстве судебных и правительственных учреждений в России», «О постепенности усовершенствования общественного», «О силе общего мнения», «Еще нечто о свободе и рабстве».

Гарантии законности

В записке «О коренных законах государства» говорилось, после того как народы познали, что государи часто действуют не в общих, а в собственных интересах, следует «точнее означить, чего именно народ желает. Сии правила названы коренными государства законами, и собрание их есть общее государственное положение, или конституция. Правительство, на сем основании учрежденное, есть или ограниченная монархия, или умеренная аристократия». В примечании Сперанский подчеркивал: «Коренные государства законы полагают пределы самодержавной воле».

Эти размышления вполне соответствовали тогдашним конституционным замыслам Александра I и его «молодых друзей» — реформаторов из так называемого Негласного комитета, которых Державин раздраженно именовал «якобинской шайкой». Однако император, по словам члена Негласного комитета князя Андрея Чарторыйского, «любил внешние формы свободы, как можно любить представление. Он охотно согласился бы, чтобы каждый был свободен, лишь бы все добровольно исполняли одну только его волю». Сперанского же занимал вопрос о гарантиях законности.

Вот что он писал более двухсот лет назад: «Какие бы законы народ ни издавал, если власть исполнительная не рассудит приводить их в действие, они будут пустые теории; если законодатели не будут иметь средств заставить исполнительную власть приводить волю их в действие, мало-помалу они станут все под ее влиянием, и государство, сохранив всю наружность принятого им образа правления, в самом деле будет водимо единою волею правительства».

Отметив, что правительство неизбежно сильнее народа благодаря более высокой организованности, Сперанский тем не менее утверждал, что народ всегда способен «уравновесить или ограничить силу правительства». Ибо, во-первых, «при видимом превосходстве сил правительства силы народа в количестве своем несравненно их превышают», а во-вторых, «не правительство рождает силы народные, но народ составляет силы его».

Чтобы народ смог использовать свои силы, необходим, по мнению Сперанского, «особенный класс людей, который бы, став между престолом и народом, был довольно просвещен, чтоб знать точные пределы власти, довольно независим, чтоб ее не бояться, и столько в пользах своих соединен с пользами народа, чтоб никогда не найти выгод своих изменить ему».

«500 дней» Сперанского

В 1807 году Сперанского приблизил к себе Александр I, к тому времени разошедшийся с «молодыми друзьями» и растерявший после заключения мира с Наполеоном популярность в обществе.

Звездный час Сперанского наступил после свидания Александра I с Наполеоном в Эрфурте, во время которого французский император в шутку предложил царю: «Выменяйте мне этого человека на какое-нибудь королевство».

В октябре 1809 года Сперанский по поручению Александра подготовил «Введение к уложению государственных законов» — всеобъемлющий план реформирования российского государственного устройства. В основу проекта переустройства Российского государства был положен принцип разделения властей. Та часть населения, которая владела недвижимостью, избирала волостные думы, депутаты которых избирали окружные думы, а те, в свою очередь, формировали губернские думы. Систему выборных органов венчала Государственная дума, без согласия которой не мог быть принят никакой закон.

Право законодательной инициативы оставалось за императором, как и право утверждать принятые Думой законы, объявлять войну и заключать мир. Император возглавлял исполнительную власть (правительствующий Сенат), назначал и увольнял министров. В чрезвычайной ситуации для «спасения Отечества» император мог издавать указы, минуя Думу.

Высшим судебным органом империи становился судебный Сенат, члены которого избирались губернскими думами.

Император назначал членов Государственного совета, «в коем все действия части законодательной, судной и исполнительной соединяются и чрез него восходят к державной власти и от нее изливаются».

«Если Бог благословит все сии начинания, — писал Сперанский, — то к 1811 году Россия воспримет новое бытие и совершенно во всех частях преобразуется». Царь счел план Сперанского «удовлетворительным и полезным». 1 января 1810 года был сделан первый шаг — издан манифест об учреждении Государственного совета.

Экзамен на профпригодность

Дворянство, услыхав о предложениях Сперанского, впало в настоящую панику. Недовольство тем, что его уравнивают в правах с «плебеями», людьми «среднего состояния» (а недвижимостью владели не только дворяне), понятно. Но почему дворянство увидело в проекте реформ угрозу своему праву владеть крестьянами? Ведь Сперанский, считая, что на крепостничество «можно смотреть лишь как на временное зло, которое неминуемо должно иметь свой конец», все же полагал, что гражданская свобода должна явиться «отдаленным и постепенным результатом свободы политической». Поэтому он не только не предлагал освободить крепостных, но и предоставлял дворянству «особенное право приобретать недвижимые имения населенные». Похоже, непросвещенное российское дворянство оказалось в чем-то дальновиднее просвещенного реформатора. Оно инстинктивно почувствовало, что крепостничество несовместимо с конституцией и предоставлением «рабам» гражданских прав.

Но еще большее возмущение дворянства и чиновничества вызвали два вполне частных указа, лишавших их тем не менее конкретных привилегий. Первый из них обязал молодых аристократов под угрозой лишения чинов проходить реальную службу, а не подвизаться при дворе, как было издавна заведено. А в соответствии со вторым продвижение по карьерной лестнице стало происходить не за выслугу лет, а после окончания университета или сдачи серьезного экзамена на «профпригодность».

«Если постановление о придворных званиях возбудило против Сперанского высшее сословие, то легко представить себе, какой вопль, за постановление об экзаменах, поднялся против него в многочисленном сословии чиновников, для которых так внезапно изменялись все их застарелые привычки, все цели, вся, можно сказать, жизнь», — писал биограф реформатора. Никто даже не вспомнил, что еще в 1803 году Александр I специальным указом предупреждал, что через пять лет «никто не будет определен к гражданской должности, требующей юридических и других познаний, не окончив учения в общественном или частном училище».

«Жертва общественного мнения»

Противники не замедлили с ответом. Вскоре стал распространяться слух: Сперанский — масон! В первые годы царствования Александра I в России насчитывалось около 200 масонских лож. Масонами были «молодые друзья» императора, многие министры и генералы. В консервативных кругах это вызывало особую тревогу, ведь в масонстве видели проявление французского революционного духа.

Но главное — Сперанского, чье стремительное возвышение началось в эпоху сближения России и Франции, обвиняли в измене и шпионаже в пользу Бонапарта. Его непримиримый оппонент адмирал Алексей Шишков утверждал даже, что «Сперанский был подкуплен Наполеоном предать Россию под обещание учредить ему корону польскую». Адмирала-патриота и его приверженцев ничуть не смущало, что Сперанский, православный верующий, сын русского священника, никак не подходил на роль короля католической Польши.

Шишков, идейный вождь «архаистов», ратовавших за использование в литературе торжественного церковнославянского слога, много лет вел непримиримую борьбу и против Николая Карамзина, выступавшего за сближение литературного языка с разговорным. Но в борьбе со Сперанским старые противники сплотились. Карамзин с помощью сестры императора Екатерины Павловны передал Александру «Записку о древней и новой России», в которой уверял: «Одна из главных причин неудовольствия россиян на нынешнее правительство есть излишняя любовь его к государственным преобразованиям, которые потрясают основу Империи и коих благотворность остается доселе сомнительною». «Дворянство и духовенство, Сенат и Синод, как хранилища законов, над всеми государь, единственный законодатель, единственный источник властей, — вот основание Российской монархии», — настаивал историк.

С неизбежным приближением войны с Наполеоном Александр счел реформы, вызывающие недовольство дворянства, слишком опасными. 17 марта 1812 года Сперанский был неожиданно лишен всех постов и отправлен в ссылку в Нижний Новгород, а затем в Пермь.

Общество ликовало. «Бог ознаменовал милость свою на нас, и враги наши пали. Открыто преступление в России необычайное, измена и предательство. Принята была весть с восторгом; посещали друг друга для поздравления, воздали славу и благодарение Спасителю Господу. Никого, однако же, измена не удивила, давно ее угадывали из всех новых постановлений» — вот наиболее характерные высказывания того времени. Александр же в разговорах с близкими людьми не скрывал сожаления: «у меня в прошлую ночь отняли Сперанского», «теперешние только обстоятельства и могли выудить у меня эту жертву общественному мнению».

Государственным секретарем был назначен злейший идейный противник Михаила Сперанского — Алексей Шишков.

Всего лишь чиновник

Сперанский и в ссылке оставался сановником: за ним сохранилось звание тайного советника, в год ему выплачивалось 6 тыс. руб. жалованья. Но все же он был поднадзорным: его письма перлюстрировались, о людях, посещавших его, доносили в Петербург. Перевод в 1814 году в собственную деревню Великополье Сперанский счел облегчением. Внешне он был доволен, говоря, что обрел желанные «свободу и забвение», на самом же деле тяготился вынужденной бездеятельностью, а потому, используя старые связи, стал добиваться возвращения на службу.

В 1816 году он был наконец назначен пензенским губернатором. В указе говорилось, что Сперанскому дается шанс «усердною службой очистить себя в полной мере». Но, несмотря на эту оговорку, назначение было воспринято в обществе как окончание опалы.

Близко познакомившись с системой губернского управления, Сперанский словно вступил в заочный спор с Карамзиным. В «Записке о древней и новой России» тот утверждал, что России нужны «не реформы, а 50 умных губернаторов». Сперанский же писал: «В администрации правила и учреждения занимают первое место; выбор и наряд исполнителей — второе; следовательно, начинать с них есть начинать дело с конца».

Не имея возможности повлиять на «правила и учреждения», Сперанский иронически именовал губернаторскую службу «инвалидной», обоснованно полагая, что способен на большее. В марте 1819 года последовало новое назначение — генерал-губернатором Сибири. В рескрипте Сперанскому царь откровенно признавал обвинения, возведенные на него в 1812 году, клеветническими, но вернуть его в Петербург все еще не решался.

В Иркутске Сперанский провел около двух лет, успев за это время провести масштабную ревизию и пресечь фантастические злоупотребления сибирских чиновников, разработать подробные административно-правовые основы управления Сибирью и собрать разнообразные сведения об этом обширном и малоизученном крае. В марте 1821 года, спустя почти девять лет после отставки, Сперанский вернулся в Петербург, а спустя несколько месяцев стал членом Государственного совета.

Новый этап в карьере Сперанский начинал уже другим человеком. Наивного прожектера, уверенного в том, что за год «Россия воспримет новое бытие и совершенно во всех частях преобразуется», сменил холодный и расчетливый вельможа, прекрасно ориентирующийся в «коридорах власти». В начале 1825 года он не погнушался опубликовать брошюру, восхваляющую увлечение царя — военные поселения, предложенные Аракчеевым. Те самые военные поселения, которые его современники называли главным преступлением александровского царствования и о которых сам он в узком кругу отзывался презрительно как о пустой затее.

Следствие по делу о восстании декабристов выявило, что многие заговорщики рассчитывали привлечь Сперанского к участию во временном революционном правительстве. Он, безусловно, знал о заговоре, но прямо причастен к нему, по-видимому, не был. Декабристу Корниловичу, утром 14 декабря предложившему ему войти в состав Временного правительства, Сперанский ответил: «Одержите сначала верх, тогда все будут на вашей стороне!» По свидетельствам одного из декабристов, наблюдая из окна за происходящим на Сенатской площади, тот с горечью произнес: «И эта штука не удалась!» Впрочем, историки спорят о смысле этих слов: одни полагают, что Сперанский сокрушался о неудаче восстания, другие — что он сожалел о провале попытки митрополита Серафима умиротворить восставших и обойтись без кровопролития.

Столь же спорными остаются мотивы Николая I, привлекшего Сперанского к участию в работе Верховного уголовного суда над декабристами. Одни авторы видят в этом утонченную месть царя за сочувствие заговорщикам, другие убеждены, что царь обратился к Сперанскому как к опытному юристу, будучи убежден в его преданности престолу. Наряду с другими судьями Сперанский выступил за смертную казнь, включая четвертование для поставленных «вне разрядов». И не Сперанский, а адмирал Мордвинов, единственный среди членов суда, осмелился высказаться против смертной казни.

Впереди у Сперанского была еще работа во 2-м отделении собственной Его Величества Канцелярии, занятом кодификацией законов. Плодом этого труда стало издание 45-томного «Полного собрания законов Российской империи», включившего 31 тыс. законодательных актов, изданных с 1649 по 1825 год. В 1832 году был издан 15-томный «Свод законов Российской империи», куда вошли действовавшие на тот момент законы. Вплоть до реформ Александра II Свод законов являлся официальным руководством в практике суда и управления. Наградой Сперанскому стало графское звание и высший в империи орден Андрея Первозванного.

Труд по кодификации законов был поистине титаническим, любого другого человека он прославил бы как крупнейшего государственного деятеля. Но для Сперанского он стал памятником неосуществленным надеждам. Тот, кто едва не стал великим преобразователем самодержавной империи в конституционную правовую страну, остался лишь кодификатором, пусть выдающимся, но лишь чиновником.