— Как вы стали врачом?
— По папиной линии я доктор в шестом или даже седьмом поколении (точно никто не помнит). Бабушка была врачом-психоневрологом, отец — реаниматолог в НИИ нейрохирургии имени Бурденко. Когда я был маленьким, еще в детском саду, обещал всем бабушкам: «Я вырасту, стану доктором и вам всем сердце поменяю, еще тысячу лет проживете». Такой был наивный. В школе мое желание стать врачом укрепилось. Я закончил педиатрический факультет, потом ординатуру и аспирантуру при НИИ им Бурденко по специальности нейрохирургия.
Во время практики в вузе я приходил на работу к отцу, видел, чем занимаются реаниматологи, чем — хирурги. И мне казалось, что врачи-реаниматологи большую часть времени лечат, назначая терапию. Мне же хотелось именно оперировать, а не вести документацию, потому я стал нейрохирургом. Как позже оказалось, в любой врачебной специальности бумажных дел не избежать.
— Раньше вы работали со взрослыми людьми, сейчас — с детьми. Какие пациенты более благодарны?
— Если у взрослого пациента неделю назад была асимметрия лица и не двигалась рука, а после твоей операции он с ровным лицом выписывается из больницы и машет тебе на прощание рукой, тут, конечно, ты услышишь слова благодарности.
А когда лечишь грудных детей, то и «спасибо» скажет только каждый пятый родитель, который действительно понял суть и опасность заболевания, его риски. Некоторые родители после удачной операции уходят с ощущением, что их ребенку помазали зеленкой ссадину на колене.
— Расскажите о нейрохирургической службе для новорожденных, как она стала возможна?
— Раньше малышей Москвы и Московской области принимали в НПЦ медицинской помощи детям с пороками развития черепа и центральной нервной системы. Там я выполнял нейрохирургические операции новорожденным и тем, кто постарше. Одновременно с этим по совместительству работал нейрохирургом в реанимации новорожденных (ОРИТ) люберецкой больницы №3, где в основном осуществлял экстренную помощь.
В прошлом году существующую систему квот на лечение отменили, и в НПЦ стали принимать детей только с московской пропиской. Но дети болеют независимо от своей прописки. Нужно было что-то делать. Служба детской нейрохирургической помощи в Московской области была очень нужна, а тем более — служба нейрохирургии новорожденных. Я пришел с предложением к руководству люберецкого отделения реанимации и интенсивной терапии. Идея очень понравилась, так как уже существующее отделение реанимации для детей (30 больничных мест) не всегда справлялось с количеством пациентов, в том числе и нейрохирургического профиля. После операции детям требовалось дальнейшее лечение в специализированном стационаре.
Главврача — Татьяну Николаевну Мельник — тоже долго уговаривать не пришлось. Она у нас и главный врач роддома, который находится на прилегающей к больнице территории, в этот роддом со всей Московской области принимают рожениц с врожденными пороками развития плода. А таким детям сразу после рождения часто требуется операция.
Через полгода согласований мы развернули нейрохирургическую службу на базе отделения хирургии новорожденных. Закупили расходные материалы, оборудование и начали принимать детей.
— Лечиться бесплатно у вас может любой ребенок?
— Мы принимаем бесплатно детей с любым российским полисом, независимо от места прописки. Если к нам в приемный покой привели ребенка, мы не можем сказать: «Идите куда хотите», так что берем детей и из регионов, и из других стран, если к нам обратились. Иностранцев же никто не берет, а они такие же люди, как и мы с вами.
Дети болеют независимо от своей прописки
— Вам помогают благотворительные фонды?
— Чаще всего фонды готовы помогать конкретному ребенку, а не клинике в целом. Хорошо, что такая помощь есть, но в случае с нашими экстренными больными она неэффективна. Ребенок только родился, и ему уже срочно нужна помощь. Пока мы сделаем заявку на сбор средств через фонд, лечить будет некого. Кроме того, нам нужны не средства на лечение конкретного ребенка, а медикаменты и оборудование для всей службы. Как раз такую помощь нам оказывает Благотворительный фонд Константина Хабенского, помогает с оборудованием и медикаментами. Например, наше отделение расположено на солнечной стороне. Летом температура в боксах могла подниматься до 35–40 градусов. Дети перегревались, а методы физического охлаждения малышей просто не работали. Фонд Хабенского нашел благотворителя (Галкину Светлану — частного предпринимателя из Костромы), нам поставили кондиционеры в каждую палату и даже в ординаторскую. Сейчас фонд готовит для передачи в больницу систему внутричерепного мониторинга.
Сам я вхожу в экспертный совет фонда Хабенского. Консультирую фонд, в какую клинику лучше передать того или иного ребенка на лечение. Если заболевание касается нейрохирургии, всегда готов принять ребенка на консультацию и лечение к нам.
— У вас есть выездная служба помощи детям?
— Пока нет, но она очень нужна. Мы готовим к запуску два реанимобиля, оборудованных для транспортировки новорожденных детей. В состав выездной службы войдут врачи-реаниматологи, общие хирурги и нейрохирурги. Если говорить о том, что уже есть сейчас, наша больница сотрудничает со службой Центра медицины катастроф. Иногда по два-три раза в день служба на вертолете привозит нам пациентов.
— Если говорить об операциях, которые вы проводите, какое их количество заканчивается успешно?
— Вопрос в том, что в нашем деле считать успехом. Есть случаи, когда наибольшее достижение для нас — сохранение жизни, при котором ребенок остается инвалидом. Можно ли назвать это успехом или неуспехом? Если вы хотите узнать о проценте летальности, то он мал — за полгода работы нейрохирургической службы только двое пациентов погибли, и не от нейрохирургической патологии, а от сопутствующей.
— Сколько операций в день вы проводите?
— Я готов делать и больше трех операций. Вопрос в том, насколько готовы к такой нагрузке анестезиологи, операционный блок и другие участники ведения операции — я всего лишь «нужный винтик» в этом механизме. За любой операцией следует послеоперационное лечение. От него зависит 50% успеха выздоровления.
— То есть анестезиологи устают во время операции быстрее оперирующего хирурга?
— У хирурга руки все время заняты делом, потому и время для него течет по-другому. В операционной я не замечаю, как проходят часы. А анестезиологи сидят рядом, смотрят на мониторы. Они при этом могут хоть книжку читать (это я шучу, конечно), главное, чтобы анестезиологи оперативно реагировали на все изменения, происходящие на операционном столе. Ответственность огромная. Анестезиологи могут даже попросить остановить хирургическую операцию, если вдруг что-то пошло не так.
— Насколько честно вы говорите с родителями пациентов о рисках операции?
— Здесь нельзя недоговаривать. Я максимально подробно говорю обо всем, что предстоит: о диагнозе, о лечении, его последствиях, плюсах и минусах. Объясняю, например, что такое спинномозговая грыжа, почему у ребенка нет и никогда не будет чувствительности нижних конечностей, что такое ликворея (истечение цереброспинальной жидкости через дефект твердой мозговой оболочки. — «МН») и чем она опасна, почему произошел разрыв оболочек грыжи и что мы будем с этим делать. Мамы пациентов обычно говорят, что все поняли, а через неделю задают такие вопросы и делают такие замечания, что тебе сразу ясно, что они абсолютно далеки от происходящего.
Еще хуже, если мама до встречи с врачом прочитала гору всякой ерунды в интернете. Тогда нужно не только рассказать о предстоящем лечении, но и убедить ее в том, что она прочитала — полная чушь, и верить стоит не интернету, а доктору, который стоит перед ней.
Как маленький мальчик играет в конструктор, так и хирург поэтапно собирает в нужном порядке «детали». Цена конструктора, конечно, другая. Здесь нельзя ошибаться
— Как правильно выбрать врача?
— Это примерно как с автосервисом. Даже официальный автосервис, бывает, халтурит. Потому лучше выбрать проверенного, иначе можно попасть к сомнительным специалистам и переплатить лишнего. Так же и врача лучше выбирать по рекомендации.
— Что для вас самое интересное в профессии?
— Мне нравится драйв от успешного проведения операции. Ты видишь результат — у тебя на глазах выздоравливают люди. Хотя само ведение операции тоже очень увлекательно. Как маленький мальчик играет в конструктор, так и хирург поэтапно собирает в нужном порядке «детали». Цена конструктора, конечно, другая. Здесь нельзя ошибаться. Отец, приходя с работы, все время мне рассказывал о пациентах, их диагнозах, о врачах. Говорил о некомпетентности некоторых врачей, работа которых может довести пациента до инвалидности. Тогда у меня появилось понимание врачебной четкости и аккуратности, цены врачебной ошибки. На операции важно иметь холодную голову и при этом быть максимально сконцентрированным. В голове я держу четкую схему сборки «конструктора», которую заранее продумал до мелочей, и действую по ней.
— Это правда, что выздоровление пациента зависит от его желания жить?
— Все дети хотят жить. Разве может быть новорожденный с настроем на гибель? Это абсурд.
— Когда новорожденные болеют — это несправедливо...
— Да, не успели ни пожить, ни похулиганить. Можно долго думать, почему малыши болеют, говорить о грехах их родителей или о чем-то еще. Но мне кажется, всему есть научное обоснование. Любую проблему можно объяснить, куда сложнее — устранить. Иногда просто невозможно. Врачи не волшебники. Чудес не бывает. Есть комплекс патологий, когда заболевание несовместимо с жизнью. Тогда мы можем оказать только паллиативную помощь.
Работа любого врача станет проще, если ввести стандартизированные электронные врачебные карты. Тогда каждый врач сможет не от руки вписывать в карте давление, температуру, симптомы болезни, а выбрать их, ставя галочку, на мониторе
— Как можно сделать работу хирурга более эффективной?
— У нас устаревшая медицинская документация, система организации рабочей деятельности. На бумажную волокиту у меня уходит больше половины рабочего дня. Хотя я нейрохирург, и мое место в операционной. Конечно, хирург должен писать показания перед операцией и протокол, возвращаясь из операционной, делать перевязки и необходимые хирургические манипуляции. Но вся остальная документация: ежедневные дневники осмотров, расчет питания и прибавки в весе детей могут взять на себя другие врачи, не занятые в оперативном процессе, например, неонатологи, педиатры.
Работа любого врача станет проще, если ввести стандартизированные электронные врачебные карты. Тогда каждый врач сможет не от руки вписывать в карте давление, температуру, симптомы болезни, а выбрать их, ставя галочку, на мониторе. Кажется, здесь нет ничего сложного.
— Каковы ваши дальнейшие профессиональные планы?
— Я не хочу быть ни заведующим, ни директором клиники. Я хочу оперировать. Просто выполнять свою работу и как можно меньше времени проводить за бумажной волокитой, административными занятиями, поисками медикаментов и оборудования.