— Почему вы вдруг решили заниматься очищением почвы?
— В аспирантуре при Институте биологии Уфимского центра РАН мы изучали генетику микроорганизмов: выделяли из бактерии ДНК, работали с генами, в том числе с теми, что отвечают за разрушение пестицидов. Нам удалось выделить несколько видов бактерий, которые разрушали стойкие пестициды. Мы запатентовали исследования, закончили научные статьи и занялись новыми исследованиями.
Но эти бактерии не давали мне покоя, я хотела найти им реальное применение. Я такой человек, что мне нужно все довести до конца. И если эти бактерии показывают распад пестицидов в лаборатории, то нужно обязательно посмотреть, так ли они эффективны при очистке почвы и воды. Я продолжила эксперименты на стажировке в международном биологическом центре МГУ. В поезд Уфа—Москва я села вместе с термосумкой, в которой везла наши бактерии. При МГУ я впервые провела эксперименты на почве. И сработало! Бактерии весело росли и размножались в почве, полной пестицидов и гербицидов, и они «перегрызли» фенольное кольцо пестицидов.
— Что значит «перегрызли»?
— Все просто. Единственный источник питания для бактерии — пестициды. Если в почве есть пестицид, бактериальная клетка его находит и съедает. Из открытия предстояло сделать продукт, для этого требовались инвестиции. Мне удалось привлечь к проекту предпринимателя, который интересовался зелеными технологиями. Вместе мы основали компанию «Биолэнд». Уже в компании мы разработали форму и концентрацию препарата, провели эксперименты на разных типах почв и с разной концентрацией загрязнения, получили патент на биопрепарат «Террабактерин» и приступили к выпуску.
— Как-то не очень верится, все слишком удачно у вас получилось, только разработали и сразу нашли инвестора…
— Тогда, в 2008 году, снималось много репортажей для ТВ про инновационные разработки. На «Первом» вышел репортаж с международного молодежного форума «Селигер», где я говорила про свои бактерии. Инвестор увидел этот сюжет, вдохновился, согласился сотрудничать. Тогда, конечно, на нас смотрели с недоумением, но прошло пять лет, и сейчас все только и говорят о выращивании органических продуктов на чистой почве.
— А почему при МГУ и РАН вы не могли продолжить работу?
— Ученые в РАН, МГУ и других фундаментальных государственных учреждениях занимаются фундаментальной наукой. Прикладное применение не является их прямой задачей. Если нашли ген, отвечающий за расщепление пестицидов, никто и не думает заняться очисткой почвы. В научных учреждениях нет промышленных цехов, где можно было бы изготавливать продукцию, сделанную на основе открытий. Так что приходится искать дополнительные инвестиции или уходить в коммерческую компанию.
— То есть вне коммерческого поля эти идеи никому не нужны?
— По сути да. Если испытание продукта ты можешь вести на деньги, полученные от фондов и грантов, то запустить производство можно только будучи под крылом коммерческой фирмы. Уже в компании ты можешь провести маркетинговые исследования, разработать упаковку, заплатить за сертификацию, произвести продукт, подключить рекламу и так далее.
— Как научное сообщество отреагировало на ваше открытие?
— Я получила много писем с вопросами от научных работников. Сначала они не верили, как такие стойкие пестициды могут разлагаться бактериальными клетками. Особенно настороженно ученые отнеслись к тому, что бактериальная клетка может разрушить «эйджент оранж» — смесь дефолиантов и гербицидов, который был применен во время войны во Вьетнаме. Он вызывает рак и генетические мутации у людей.
На самом деле химические элементы, которые были в основе «эйджент оранж», до сих пор входят в состав российских пестицидов, которые разрешены для выращивания сельхозпродуктов, поскольку препарат очень эффективно борется с сорняками. И наши бактерии действительно разрушают дихлорфенольное кольцо.
— Скажите, а кому нужно, чтобы эти дихлорфенольные кольца разрушались?
— Всем, кто выращивает продукты: дачники, фермеры или большие сельхозпроизводства. В промышленном сельском хозяйстве препарат вносится вместе с семенами при вспашке весной и осенью. На даче порошок можно развести в воде и обойти участок с лейкой. Чтобы обработать свои шесть соток, хватит одной пачки препарата ценой в 300 руб. Бактерии разрушают пестициды, обогащают почву микроэлементами, минералами, увеличивают стрессоустойчивость растений к неблагоприятным факторам среды, повышают плодородие почвы и урожайность.
— Допустим, фермер полил почву препаратом. Но как только взойдут ростки, он обработает свои грядки химией от всяких жуков, и получится, что его кабачки с помидорами опять будут пестицидными.
— Это уже не так опасно. Главное, чтобы растение росло на чистой почве. И конечно, если фермер хочет вырастить органические продукты, о пестицидах нужно забыть.
Открытие востребовано. В прошлом году мы провели акцию по очистке парка Горького. У нас есть международные партнеры: мы ездили в Мексику, очищали нашими бактериями почву
— А разве можно сохранить урожай от вредителей и сорняков, не применяя пестициды?
— Еще 20 лет назад биологи вывели биопестициды, которые безвредны для среды. Их изготавливают из бактерий, грибов и продуктов их жизнедеятельности. Важно, что цена и эффективность биопестицидов и синтетических пестицидов сравнимы.
— Почему тогда промышленность не готова отказаться от пестицидов?
— Широкого применения в России биопестициды до сих пор не получили, потому что не было менеджерского подхода, стратегии продвижения. Фермерам проще работать, как и десять лет назад, с химией, которая дает быстрый эффект. Кроме того, крупные фермеры получают госдотации на покупку химических пестицидов, так что популяризировать биопестициды непросто.
— Ваше открытие оказалось востребовано или повторило судьбу биопестицидов?
— Открытие востребовано. В прошлом году мы провели акцию по очистке парка Горького. У нас есть международные партнеры: мы ездили в Мексику, очищали нашими бактериями почву. Дело в том, что в Мексике все сточные воды городского хозяйства без очистки идут на полив сельскохозяйственных земель. Поэтому продукты питания, которые там выращиваются, считаются самыми грязными в мире. Нашими бактериями мы провели очистку почвы. Сейчас с коллегами из Бразилии мы разрабатываем новые штаммы бактерии, которые будут эффективны в разных климатических зонах.
— Вы росли в военном городке. Как вы увлеклись микробиологией?
— С микроскопом я познакомилась, когда мне было лет пять. Моя мама — школьный учитель биологии и химии, папа — инженер по авиационному оборудованию, борттехник. У нас дома всегда были разные биологические объекты. С детства мама брала меня с собой на экологические слеты и олимпиады. После окончания школы поступила на биологический факультет. Уже в институте я заинтересовалась именно микробиологией. Мне нравилось работать с объектами, которых не видно простым глазом.
— Легко ли быть молодым ученым в России?
— Молодыми учеными считаются сотрудники до 35 лет. Ежемесячная ставка молодого сотрудника РАН — 12 тыс. руб., если к этому прибавить надбавки, то получается около 20 тыс. Можно выиграть грант на исследования и стажировки. Мои друзья из Уфимского отделения РАН смогли получить сертификат на улучшение жилищных условий, не так сложно в общем.
— Работая в частной фармацевтической фирме, можно заработать куда больше, чем в РАН.
— Да, раза в полтора-два. Но там не всегда есть возможность научных исследований, научной карьеры. Если бы у меня была возможность остаться работать в своем Институте биологии РАН, то я бы с удовольствием работала, но там сейчас нет свободных ставок. Но и в «Биолэнде» мне тоже интересно.