— Ребята, строимся в колонну по трое, женщины вперед, потом мужчины. Заходим по моей команде, не толкаемся.
У крыльца храма Святых бессребреников Космы и Дамиана на Тверской бездомные сутулятся под первым октябрьским снегом. Сегодня пятница, день благотворительного кормления. Прихожане накроют для бродяг горячий обед, выдадут по паре сухих носков и наверняка позволят несколько минут посидеть в тепле. Но сначала нужно сделать так, как велел Емельян. Он здесь следит за порядком и раньше времени все равно никого не пустит.
— Емельян, работа есть? — хрипит припухший мужичок в дырявом пиджаке поверх олимпийки.
— Есть, на прошлой неделе 15 человек выгнали за пьянку. Подойди к моим замам, они запишут. Только прежде чем ехать, прожарку надо пройти на Курском вокзале. Без справки мы не берем.
Все должны работать
В октябре 2011 года простой автоинструктор Емельян Сосинский (мирское имя Эмиль) снял под Лобней двухэтажный коттедж, после чего на одном из таких, как на Тверской, кормлений объявил, что возьмет к себе жить всех, кто готов вести трезвый образ жизни и много работать. Так появился приют трудолюбия «Ной». Правда, через неделю половину его первых обитателей Емельяну пришлось выгнать за отказ от работы.
— Поначалу тяжело было, — рассказывает Емельян. — Деньги на аренду дома занимал у прихожан. Потом первый наш директор проворовался в пух и прах. Я его уволил, потихоньку начали зарабатывать, отдали долги.
Прошел год. «Ной» занимает уже три подмосковных коттеджа — в Лобне, в Ямонтове на Калужском шоссе и в Домодедове. Дома самостоятельно себя обеспечивают, а один, самый крупный, даже приносит небольшую прибыль. Совокупно в трех приютах живет больше 200 человек.
Экономика «Ноя» простая. Все жильцы обязаны ежедневно ходить на работу. 60% заработанного они отдают на нужды дома и еду, остальное забирают себе. Работу бывшие бомжи ищут сами. Чаще всего она разовая.
— Роем канавы, грузим, убираем снег, мусор. Квалифицированную работу не берем принципиально, только подсобную. Наши жильцы могут красиво рассказывать, что они потомственные каменщики. А когда сдают кладку, мы же еще должны заказчикам остаемся.
Новеньких в приюте предупреждают: больших денег здесь не заработаете. Те, кто трудится шесть дней в неделю, получают на руки 10–12 тыс. руб. в месяц, бригадиры — чуть больше. Жильцов кормят три раза в день, одевают, устраивают в больницы, восстанавливают документы, дают деньги на дорогу до работы и обратно. И это не считая таких мелочей, как сигареты, телевизор и бесплатный интернет. За отказ от работы или прогулы из дома выгоняют. Первый раз — на три дня. Если попался дважды — на месяц. Второе главное условие пребывания в приюте — отказ от спиртного. Каждый вечер перед отбоем всех проверяют на алкотестере.
— Большинство выгоняем за пьянку, — сетует Емельян. — Они у нас каждую неделю деньги получают. Как зарплата, так минус 15 человек. Каждый месяц примерно половина жильцов дома меняется.
На улице Надежды
Коттеджный поселок на окраине Домодедова, улица Надежды. За массивной изгородью из красного кирпича — двухэтажный особняк с мансардами и балконом. Это последний и самый большой дом Емельяна — 700 кв. м, 12 комнат. За забором тихо. И в голову не придет, что там живет почти 100 человек.
— Сейчас все на работе, — встречает нас руководитель дома Юра. — Остались только те, кто не вышел по болезни, и женщины. Найти для сестер работу очень сложно. Иногда удается пристроить на вокзал мыть полы. Поэтому они у нас почти все время в доме на хозяйстве: готовят, стирают.
Внутри дом выглядит так же добротно, как и снаружи. Просторные, светлые комнаты, теплые полы, местами попадается резная дубовая мебель, по-видимому, оставшаяся от хозяев. Повсюду иконы. Впечатление портят только матрасы, сваленные в кучу вдоль стен. В гостиной на первом этаже несколько мужиков развалились на диване, смотрят сериал про питерских сыщиков. В дальнем углу у окна худощавый парень Андрей строчит на электрической швейной машинке. Про себя он рассказывает неохотно: в 14 лет сел за убийство, потом вышел, делал деньги, снова сел, снова вышел, ушел в монастырь под Иркутском, выгнали за рукоприкладство, поехал в другой — в Печерах, не доехал, уже полгода в Москве. Паспорта нет — украли, денег тоже нет.
В столовой пахнет борщом и котлетами. Из магнитофона звучит русский рэп про передозы и мусоров. Брюнетка Наташа в обтягивающих джинсах мелко шинкует капусту и скидывает ее в огромный алюминиевый бак на плите. Она приехала в Москву из Новотроицка, позвал будущий муж. Пожили немного, выгнал на улицу, идти некуда. В Новотроицк, где остались взрослая дочь и мама, Наташа возвращаться не хочет. Хочет снимать квартиру в Москве и работать продавцом. Но без паспорта никуда не устроиться.
— Почти все попадают к нам без документов, — рассказывает Емельян. — Каждую неделю ходим с ними в паспортный стол — восстанавливаем. По закону паспорт можно сделать в любом городе России. Но наши паспортисты так не считают. Начинают на нас орать и посылать подальше. Тогда я кладу на стол диктофон и говорю: орите сюда, а я потом отнесу это вашему начальству. Так и договариваемся. Без документов мы не можем, нам людей на работу устраивать надо и лечить.
— Вы только русских берете?
— Я всем своим жильцам говорю: если вы не граждане России, я вас не возьму. Иностранцев на работу устроить почти невозможно. Они все говорят: мы россияне. Но документов-то нет. У нас как-то негр-россиянин жил, говорил на французском. Он в Россию в футбол играть приехал, видать, что-то не сложилось. На стройке работать отказывался, целыми днями бегал, тренировался. Ну мы потерпели его немного и выгнали.
Неофициальный дом
Юридически «Дом трудолюбия «Ной» не существует. Емельян — простой арендатор, бездомные — его гости. Сосинский уверен, что как только откроется официально, его тут же закроют СЭС или пожарные.
— Когда мы только заселились в Мытищенском районе, пришли местные милиционеры, обыскали дом, всех жильцов забрали в отделение для проверки. Им очень не понравилось, что на территории появилась сотня бывших уголовников и бомжей. Я тогда встретился с начальником УВД Мытищ, рассказал ему, кто мы и что делаем. Он неожиданно нас поддержал. Сказал, что мы за государство его работу делаем. С тех пор в том доме проверок не было, наоборот, участковый ходит, смотрит, как у нас дела. Несмотря на потенциально опасный контингент (каждый второй постоялец «Ноя» сидел, девять из десяти — алкоголики и наркоманы) в домах Емельяна нет никакой службы безопасности.
— Иногда случаются конфликты, бывает, что доходит до драк, но мы драчунов либо наказываем штрафами, либо вызываем полицию. Я имел опыт работы в подобном реабилитационном центре «Преображение России», там за порядком следила своя служба охраны. Они просто калечили людей. А я этого не хочу. У нас христианская организация.
— А как хозяева относятся к тому, что вы в их домах приют устроили?
— Они знают, кто мы и сколько нас, поэтому берут повышенную плату. В общей сложности за три дома я плачу 450 тыс. рублей.
Дети «Ноя»
В доме трудолюбия категорически запрещены любые сексуальные отношения, тем не менее, в «Ное» живет одна официально зарегистрированная пара и пятеро детей. Последний родился буквально на днях.
— Мне позвонил один наш бывший жилец из тюрьмы, попросил помочь какой-то Наташке, — рассказывает Емельян. — Та, мол, на девятом месяце беременности, уже три дня в подъезде живет. Отец — то ли этот товарищ из тюрьмы, то ли еще кто-то. В общем, нашли мы этот подъезд, взяли к себе Наташку, вчера поехали с ней документы восстанавливать, а она рожать начала. Сейчас думаем, что сделать, чтобы у нее ребенка не отобрали.
В небольшой спальне на втором этаже домодедовского дома у стены стоят две детские кроватки. В одной играет годовалый Коля, во второй спит семимесячная Алина. Мамы детей наотрез отказались рассказывать о себе, но, по словам Емельяна, их истории ненамного счастливее истории Наташки из подъезда.
На мой вопрос, бывает ли, что в «Ной» обращаются родственники бездомных, Емельян отвечает не сразу:
— Своей предыдущей жизнью наши ребята сожгли все мосты за спиной. Самая большая услуга, которую они могли оказать своим родным, — сделать так, чтобы их больше никогда не видели. Отмывшись, придя в себя немного, осознав что-то, единицы завязывают на время с водкой, начинают искать спасение в работе, даже посылают деньги домой. Возможно, им удается восстановить какие-то связи. В большей же массе они никому не нужны. Понимаете, если человек оказался у нас, значит, это не просто так. Значит, он что-то серьезное натворил в этой жизни. Но при этом большинство из них совершенно нормальные люди, просто они со слабостями. Если с ними правильно работать, они не представляют никакой угрозы для общества. Наоборот, могут пользу приносить.
— Да, разные есть люди, — рассказывает управляющий домом Юра. — Вон за компьютером бывший диктор с радио сидит, я сам его передачи слушал. Был один, который на «Первом канале» работал, второй «Буран» проектировал, а третий квартиру черным риэлторам продал. Все со своим багажом. Хотя у большинства история типичная: приехал в Москву за счастьем, кинули с деньгами, выпил на вокзале с незнакомыми людьми, проснулся — ни вещей, ни документов.
Собрание
Ближе к семи вечера люди возвращаются с работы. Дом оживает, наполняется голосами, топотом, кашлем, смехом, звоном посуды. Ровно в десять снова стихает. Все без исключения жильцы собираются на первом этаже в гостиной на вечернее собрание. Люди рассаживаются в круг, на руках у мамы плачет напуганный маленький Коля, но на это, кажется, никто не обращает внимания. В центр круга заходит старший по дому Юра. Он произносит короткую молитву, после чего один из его замов распределяет работу на воскресенье: «Шестеро нужны на рытье канавы в Орехове, кто пойдет? Еще шестеро — на ВВЦ. Кто?» Под пристальным взглядом Юры новенькие неохотно тянут руки.
Уныние
Мы стоим с Емельяном входа в храм Бессребреников Космы и Дамиана перед очередным кормлением. Все та же очередь бездомных, те же опухшие от пьянки и холода лица.
— Раньше я был уверен, что я помогу им реабилитироваться, начать новую жизнь, — говорит Емельян. — Это было большой ошибкой. Человек может два месяца жить в приюте без водки, заработать какие-то деньги, восстановить паспорт. И вот он уже говорит мне, что готов вернуться в нормальный мир. Он уходит, и через месяц я встречаю его здесь, в очереди. Пьяного, оборванного, без документов. Это постоянно ввергало меня в уныние. А потом в какой-то момент я понял, что не нужно никого реабилитировать. Эти люди просто должны жить в доме. Они будут уходить, возвращаться, снова уходить. Моя задача — дать им кров, работу, просто еще один шанс изменить свою жизнь. И когда я это понял, все встало на свои места.
Истории бездомных из приюта «Ной»
Меня зовут Николай, мне 41 год. Я родился и вырос в Москве. Когда был маленький, в автомобильной аварии погибла моя мама. Жили мы с отцом и братом. Учиться я не хотел, после школы пошел в ПТУ. Это был конец 80-х, перестройка. Шальные легкие деньги вскружили голову. В итоге срок, потом еще один. Когда вышел, понял, что большая часть жизни прошла впустую. Идти реально некуда. Родные отвернулись. И что делать — ходить с протянутой рукой? Не всем приемлемо. А когда человек начинает чувствовать, что весь мир против него, что кругом полная безнадега, он либо идет на отчаянные поступки, либо теряется в жизни. Так получилось, что я в электричке встретил человека, он рассказал мне про этот дом, так я здесь и оказался. Мне один момент сразу понравился. Меня никто не спрашивал о прошлом, кто я, что, откуда. Раз я пришел, значит, я пришел за помощью, значит, некуда мне больше идти. Здесь ведь все кто из тюрьмы, кто с помойки, у кого дом сгорел. Здесь у меня поменялось мироощущение, я понял, что я не безнадега, понял, что есть люди, которым я небезразличен по крайней мере.
Меня зовут Александр Ачимович, я гражданин Сербии. Приехал в Москву семь лет назад на заработки. Попал в беду немножко. Но со мной все нормально. У меня жена, семья, сын, квартира в Белграде. В Сербии у меня случилось кое-что плохое, об этом я рассказывать не буду. Скажу только, что мой папа после этого посоветовал мне ехать в Россию, зарабатывать деньги. Вообще-то я по специальности агент по туризму, но в Москве занимался строительством, строил аэропорт Домодедово. Последний раз в 2012 году я познакомился с человеком, который пообещал мне очень хорошую работу, тоже в сфере строительства. Я поработал три месяца, получал деньги, отсылал домой, а на третий месяц платить перестали. Месяц не платили, два, три, четыре, вот уже и жить не на что. А человек этот исчез. Вот так я остался на улице, без денег совсем. Гулял по Москве, пришел на Курский вокзал. Там услышал про храм, в котором дают бесплатную еду. Ну а в храме узнал про дом. Постоянно я тут не жил никогда. Неделю летом и вот сейчас неделю, просто чтобы не на улице жить. Завтра лечу домой, Белград. Крыша едет, билет уже в кармане. Наконец-то все это кончилось. Больше в Россию не поеду.
Меня зовут Наташа, мне 35 лет. Я родилась в городе Новотроицке Оренбургской области. Два года назад приехала в Москву, но, как говорится, не покорять, а просто вышла замуж. С мужем мы прожили недолго. Я ушла ни с чем, осталась, можно сказать, голой на улице. Потом в электричке украли документы. С работы уволили. Какое-то время жила на улице, родных-то в Москве никого, кому я тут нужна. Ну а потом сюда, в дом попала. В Новотроицке у меня есть дочь, ей 14 лет. Она живет с моей мамой. Мы иногда общаемся по телефону или по интернету переписываемся. Я здесь не планирую надолго задерживаться. Через месяц будет готов новый паспорт, устроюсь на работу продавцом, сниму квартиру. У нас в доме это называется «выходить в мир». Жизнь продолжается, все будет хорошо.