Ветры перемен на партизанском фронте

В общественном настроении, как мне кажется, оформилось новое — знаменательное — качество.

Оно проявляется по-разному. Кто-то обустраивает во дворе детскую площадку и высаживает цветы в клумбы. Кто-то, невзирая на алчных пожарных, полицейских и санинспекторов, открывает свою маленькую парикмахерскую или кафе. Кто-то открывает частный архитектурный институт и пытается сделать постлужковскую Москву удобной для проживания. Кто-то с вызовом заявляет «А вот я не планирую эмигрировать», хотя, в общем, и раньше не собирался, да и не приглашал никто. Кто-то просто отказывается от словосочетания «эта страна», пусть еще не в пользу «моя», но уже «наша».

Это настроение я бы назвал готовностью к деятельному благоустройству жизни вокруг себя. У него есть два мотива — во-первых, окончательное и бесповоротное осознание того, что никто другой не обустроит твой двор, и во-вторых, вполне осознанный протест в адрес тех, кого принято считать хозяевами жизни в «этой» стране.

И то и другое — явные признаки проявления гражданского сознания.

Речь не идет о массовом вступлении в политические движения или о том, что в декабре существенно вырастет показатель явки на выборах. Но и преуменьшать значение этой тенденции не стоит. Ведь совершенно точно такая активность не является инициативой правящего класса, не контролируется им и вряд ли ему удобна.

В оправдание отказа от целого ряда демократических механизмов российские руководители любят сетовать на незрелость отечественного гражданского общества. И как-то само собой подразумевается, что оно, это гражданское общество, само и виновато. Оно озабочено какими-то детскими глупостями и «не дотягивает» до содержательного и продуктивного диалога, который власть с удовольствием повела бы, да... нету, нету Ганди.

Между тем никто — ни отечественные правозащитники, ни иностранные грантодатели, ни пресса — не делают больше для укрепления гражданского общества, чем наша власть. Не Медведев/Путин, которые, впрочем, тоже вносят свой вклад по мере сил. А вся наша коррупционно-бюрократическая система, по горизонтали и по вертикали.

Гражданское общество укрепляет выехавший на встречную обладатель мигалки. Его укрепляет полицейский с блуждающим взглядом, чьей непредсказуемости вы опасаетесь. Его укрепляет чиновник управы, не стесняющийся носить часы стоимостью в пять ваших автомобилей. Его очень старательно укрепляют залипшие на телеэкране демагоги из партии власти.

Среди сформулированных Владимиром Путиным целей создания «Общероссийского народного фронта» значится такая: «Объединить общественные организации, политические партии, граждан, которые разделяют общие ценности, связанные с любовью к Отечеству, ростом благосостояния людей, укреплением могущества нашего государства, поиском справедливых решений в социальной сфере».

Граждан, озабоченных наведением порядка в собственном дворе, трудно объединить с теми, кто озабочен укреплением могущества государства. Наводящие порядок в собственном дворе люди вообще не склонны к масштабным объединениям и фронтам.

Но зато тут, по-моему, кроется ответ на вопрос, которым задавались поклонники точных формулировок: с кем воюет «Народный фронт»? кто враг?

Враг для «Народного фронта» — тот, кто улучшает среду обитания по собственной воле, а не по команде и не в расчете вскочить в украшенный гербом правящей партии «социальный лифт».

Бороться с ним так же нелегко, как нелегко вымуштрованным на плацу колоннам атаковать партизан. Победить же такого врага можно, лишь присвоив плоды его деятельности, — методы известны.

Известны и риски: как сказано выше, каждый новый полицейский, пожарный или любой другой инспектор возбуждает в деятельном обывателе гражданские чувства. И в какой-то момент они наверняка вырвутся.

Если же скорость закипания общественного сознания окажется не такой высокой, какой видится сегодня, и ваш маленький (или большой) симпатичный бизнес будет снова вытоптан вместе с цветами в вашем дворе, то и настроение «остаться в моей стране» в очередной раз сменится на противоположное. Как сказал мне один богатый разного рода опытом приятель: «Я посижу на своем суку, пока его совсем не спилят».