— Сергей Евгеньевич, вы основатель химического лицея, расскажите, как все начиналось?
— В 1983 году окончил Московский химико-технологический институт имени Менделеева и был распределен в Институт органической химии Академии наук, где за 6 лет работы я получил неплохое представление о том, «как делается наука». В те годы заниматься наукой было не только увлекательно, но и престижно, в всяком случае ИОХ вполне соответствовал НИИ ЧаВо Стругацких со всеми характерными персонажами и ситуациями.
Начиная со II курса, параллельно с учебой, а потом и работой, по вечерам я занимался со старшеклассниками, увлеченными химией. Увлеченные талантливые химики, они побеждали на всевозможных химических олимпиадах, поступали в самые престижные химические вузы, но потом… после получения высшего образования большинство уходили из химии. Если бы они становились лидерами в других областях, то это было бы хоть каким-то выходом. Но получалось, что наша совместная работа и их увлеченность не давали желаемого результата. Размышления о том, что нужно делать, чтобы изменить эту ситуацию, привели к тому, что в 1990 году был создан лицей.
В рейтинге московских школ в 2013 году лицей №1303 на 18 месте
Формулируя нашу основную задачу — мы хотим создать наиболее благоприятные условия тем подросткам, кому интересна химия и кто имеет к этому предмету способности, чтобы они смогли стать настоящими профессионалами.
— А как вы этого добивались? Делали ставку на лучших педагогов? Приглашали известных химиков?
— Сразу предупреждаю, что не нужно искать причину в уникальных педагогах. Все мои коллеги уникальны, и каждый по-своему. Здесь главный эффект именно системный — мы стали плотно сотрудничать с научными центрами Академии наук. Как? Попробую объяснить.
Вообразите себя школьником, который хочет стать журналистом. Вот вы можете назвать какого-нибудь известного журналиста?
— Допустим, Дмитрий Быков. Он, правда, скорее большой писатель
— Вот, если бы у вас, увлеченного журналистикой школьника, появилась возможность в старших классах с Дмитрием Быковым участвовать в каком-то совместном проекте, это бы вам помогло в дальнейшем в освоении выбранной профессии?
— Безусловно.
— Вот я в этом и увидел ключ к решению нашей задачи. Школьных ресурсов для этого недостаточно. Ведь дальнейшая перспектива для наших выпускников — это деятельность в области науки и высоких технологий, поэтому им важно контактировать именно с теми, чье дело им предстоит продолжить. Это основная идея. И мы стараемся установить этот контакт, направляя школьников в научные коллективы, где они подключаются к решению реальных исследовательских задач. И в этой совместной работе с действующими учеными, аспирантами, кандидатами и докторами наук, они перенимают и осваивают будущую систему мышления и деятельности непосредственно из первых рук.
— Юных химиков не стало меньше?
— Не могу сказать про всю Москву, мы набираем в класс всего около 20 человек — проблем с набором нет. Но в целом престиж научной деятельности, конечно, понизился. И, как я уже говорил, основные проблемы у юных химиков возникают не с учебой в школе или в вузе, а в тот момент, когда им нужно найти точку опоры для того, чтобы применить свои знания, таланты, способности.
— Вот вы сказали про точку опоры. Это ведь самое интересное. Насколько часто ваши ученики, окончив здесь вуз, находят ее в другой стране?
— Очень важный вопрос. Вроде все хотят, чтобы они нашли точку опоры именно у нас в стране. И они сами хотят. И мы хотим. И государство декларирует, что тоже этого хочет.
Приведу показательную цифру. Существует грант президента, который направлен на поддержку молодых кандидатов и докторов наук. Статистика этого года: 10% всех грантов в области химии по России принадлежит нашим выпускникам. Хотя у нас каждый год всего 20 выпускников-химиков. Это принимается как ответ на ваш вопрос?
— Не совсем. Гранты получают, но остаются ли дальше работать в России?
— Поймите, что получение таких грантов — это и есть показатель результативности их работы в России.
И то, что подавляющее большинство наших выпускников остается, во многом является результатом нашей работы именно на этапе старшей школы.
Иначе было бы больше тех, кто потом бы не стал заниматься химией, а если бы стал заниматься, уехал бы за рубеж, потому что химическая профессия сейчас очень востребована во всем мире. Вот, например, если из камеры, которой вы снимаете меня или вашего айпада убрать все, что создано химией, то ничего и не останется.
— Я спрашиваю об этом, потому что есть такой расхожий миф, что...
— …происходит утечка мозгов. К сожалению, это реальность. Но мы стараемся исправлять эту ситуацию — хотя бы для своих выпускников. А уже они смогут своим примером повлиять на своих коллег. Я надеюсь, что эта цепная реакция происходит.
Также важно понимать то, что утечка уже привела к тому, что нужно решать еще одну задачу — сохранение научных школ России, которые «стареют» и где сегодня нарушена преемственность поколений.
Ушло «среднее звено». Это случилось, когда 20 лет назад в то время молодые и успешные ученые покидали страну в поисках возможности работать. И сегодня мы наблюдаем эту большую пропасть между носителями отечественных научных школ и новыми поколениями. Если контакт между ними не будет налажен — стране придется заново строить и науку, и промышленность, а до тех пор мы будем вынуждены все закупать за рубежом.
«Траектория юного химика»
— Как подростки, увлеченные химией, попадают в ваш лицей?
— Школьники проходят вступительное испытание — по его результатам и принимаем. Конкурс на химическое отделение — около 6 человек на место. Некоторым из тех, кто приходит, может быть, и не нужно становиться химиками, а другим не хватает совсем немного баллов. Но для ребят, которых мы взять не можем, у нас есть межшкольный факультатив.
Это наследство моих вечерний занятий, система дополнительного образования, предоставляющая возможность всем увлеченным химикам получать углубленные знания по химии на профильном уровне вне зависимости от социального положения, т.е. бесплатно. Занятия — один-два вечера в неделю. И посещают их около 250 человек со всей Москвы и Подмосковья. Так что можно ответить на ваш вопрос: ребят, увлекающихся химией серьезно, в Москве еще достаточно.
— А есть ли еще вечерние кружки для юных химиков в городе?
— Как правило, это курсы при вузах для поступающих в эти вузы. И, как правило, это платные курсы.
— А вечерние школы, какие-нибудь клубы юных химиков?
— Здесь не так все просто. Химическая практика — дело сложное, ее не так просто организовать. И даже мы для учащихся нашего межшкольного факультатива не можем организовать полноценные практические занятия.
— Ваши выпускники становятся теоретиками, правильно?
— Это уже специфика Москвы. Здесь практически нет производств, поэтому, конечно, большая часть — это научные центры и фундаментальные исследования. Но они в большинстве случаев привязаны к каким-то практическим задачам.
— Фундаментальные исследования по всем направлениям наук финансируются все меньше и меньше, ученые протестуют и митингуют. Вы на себе как-то это ощущаете?
— Эта проблема существует уже давно. Сейчас ситуация далека от совершенства, но идет на улучшение, по сравнению с 90-ми годами. Для своих выпускников мы вполне можем помочь найти те коллективы, которые, несмотря на сложности с финансированием, чувствуют себя неплохо, адаптировались в сегодняшних реалиях и готовы строить планы на отдаленное будущее. А иначе они бы и не взяли школьника на воспитание.
— Сергей Евгеньевич, в вашем лицее много преподавателей, учителей, которые сами являются выпускниками лицея?
— Они появляются. И мы уже очень рассчитываем на наших выпускников, потому что они, конечно, хорошо чувствуют среду и понимают специфику лицея и могут действовать гораздо эффективнее.
Более того, в плане научной работы уже складываются целые династии: те, кто в первых рядах подключился к научным коллективам, теперь сами становятся научными руководителями у очередного поколения. И у них это получается лучше, потому что они прошли этот путь от самого начала.
— Скажите, а дети первых выпускников еще не пришли? Многие школы из первой десятки уже династиями прорастают.
— Скоро они подрастут. Впрочем, один «случай» уже учится. Хотя я не думаю, что все наши выпускники будут отправлять своих детей в лицей. Потому что здесь важно, чтобы ребенок сам был увлечен химией. У большинства наших учащихся родители, кстати, не химики и далеко не всегда имеют отношение к естественным наукам. Это такое явление природы — юными химиками становятся непредсказуемо.
«Драмкружок, кружок по фото, нам еще и петь охота»
— Педагогам сложно работать с одаренными, необычными детьми?
— Сложно. Дети... Я не знаю, может, вам показать некоторых. (Смеется.) Слушайте, это надо устраивать лекцию на несколько часов. У них самые разные особенности. Возникает много вопросов, в частности, вопрос социализации.
— Очень интересно, а рассказывают ли сейчас в школах о ценности труда?
— Понимаете, ребенку можно рассказывать много о чем, систематически и постоянно, в виде лекций, фильмов, книг. Но гораздо лучше сделать так, чтобы он на своей шкуре испытал ценность труда — без этого, по-моему, результат невозможен.
Например, в лицее сильна театральная студия, где труппа каждого поколения лицеистов в течение всего учебного года готовит полноценный спектакль, при этом сами делают декорации, костюмы. Сильна и вокальная студия: сначала они учатся петь хором, потом сольно, а потом возникают и крупные музыкальные формы — и все это сопровождается выступлениями как для учащихся и учителей лицея, так и для наших многочисленных гостей.
Сначала дети сопротивляются, а их родители, об участии которых в образовательном процессе сейчас много говорят, часто не понимают смысла всего этого (отдавали-то ребенка в химию). А потом ничего… подключаются, увлекаются так, что за уши не оттащишь. И после выпуска впоследствии не бросают студии: играют в спектаклях, которые поставили год или пять лет назад, продолжают ставить новые, помогают работать и с новыми поколениями.
— Театр и вокальная студия, конечно, впечатляют. Как вы к этому пришли?
— Я не отвечу в двух словах. Я не теоретик, но практика и интуиция подсказывают, что это направление не только верное, но и важнейшее.
— Ну а ваша душа к чему больше лежит? К вокалу или драме?
— (Смеется.) Я посещаю все выступления с большим удовольствием. И это меня подпитывает энергией. Вообще это очень жизнеутверждающее действо.
— Ну а сами поете или играете на сцене?
— Нет-нет. Не пою, не играю на сцене и никогда этим не занимался, равно как и никогда не увлекался регулярными походами в театры. Никакой собственной практики за душой нет. (Смеется.)
На сцене и на личном примере
— Кроме обучения, передачи знаний, в современной школе есть место воспитанию подростка, развитию его личности.
— Например?
— Например, права и ответственность. Например, ощущение того, что ты гражданин страны. Какие-то вот такие вещи.
— Так же, как и с вопросом о ценности труда. Вы поймите, никогда в отдельном явном виде ничего такого в нашем лицее не присутствует. Я не могу разделить воспитание и обучение и не думаю, что правильно их разделять. Что-то, как нечто отдельное воспитательное... не могу себе представить. По-моему, воспитывать должно все происходящее.
— Может быть, личный пример?
— Личный пример — несомненно. Допустим, школьник появился в научном коллективе, ну вот он и общается со старшими людьми, нашедшими свой путь в науке. И вот таким образом и идет определенное воспитание. И в том числе гражданственности.
Дальше знакомство с культурными ценностями, сценическое творчество.
Один пример приведу. Вот я пишу в отчете по воспитательной работе — сделали постановку пьесы Эдмона Ростана «Сирано де Бержерак». Это воспитание гражданственности или нет? Я считаю, что да. Меня далеко не все понимают.
В 2009 и 2010 годах выпускники, уже студенты старших курсов, поставили спектакль «Будь здоров, школяр!» по рассказам Булата Окуджавы, представили его лицеистам — это ли не дань памяти людям, победившим в Великой Отечественной войне? А разве не воспитывают такие наши постановки, как «Странная миссис Сэвидж», «Дракон», «Сказки Старого Арбата»?
— Ну вот видите, вы ответили на вопрос. Через театр, через личный пример, через общение с учеными.
— Да, иногда пишут большие отчеты, и так у них хорошо написано, складно выглядит, но ведь все равно мы должны больше оценивать деятельность через результат. Вот если бы большинство наших выпускников уезжали за рубеж, то тогда мне можно было бы сказать: «И это результат вашей воспитательной работы?».
— Скажите, не хотелось расширить школу, взять еще 7–8-е классы, к примеру.
— Химики не всегда проявляются к 7–8-му классу, а агитировать человека полюбить химию я сознательно не берусь. А вот если он сам к нам пришел, то ему поначалу предстоит серьезное испытание — наша программа по химии весьма непроста. И уж если он это выдерживает, то тогда наша задача не только дать знания, но и помочь обрести точку опоры, с которой мы начали наш разговор.
— У вас больше мальчишек или девчонок? Или 50х50?
— Получается, что две трети у нас мальчиков. Это по химикам. На отделении физмата девочек еще меньше.
— У вас в основном московские ребята учатся?
— Есть и из ближайшего Подмосковья, и есть те, которые приехали из других городов, но их родители самостоятельно решали вопрос с проживанием в Москве.
— А школой-интернатом для юных химиков вам было бы интересно стать?
— Неоднозначный вопрос. Для кого-то такие условия могут оказаться полезными.
«Наши учителя даже тесты ЕГЭ в руках не держали»
— Не могу не спросить о ЕГЭ. Скажите, вам как директору лицея такой тип экзаменов кажется правильным?
— Применительно к нашим школьникам ЕГЭ это или любая другая форма не имеет значения.
— Щелкают ЕГЭ как орехи?
— Нет, но необходимое количество баллов набирают, хотя большинство поступает по результатам олимпиад. Вообще ставить для одаренных и увлеченных школьников задачу «щелкать ЕГЭ как орехи» — это не шаг вперед, это шаг назад. Я надеюсь, вы понимаете, что нормальный ученый или профессор вуза не напишет ЕГЭ на 100 баллов.
Подавляющее большинство наших преподавателей химии вообще не видели заданий ЕГЭ, просто даже в руках не держали. Я года два назад видел эти задания. Ну, наверное, можно их сделать более интересными, но никакой крамолы там нет.
Вообще я сторонник того, чтобы была независимая экспертиза знаний.
— Вы имеете в виду сдачу ЕГЭ в независимых центрах, а не в школе?
— Я за принцип независимой экспертизы вообще, а формы могут быть разные.
«География»
— Кстати, у вас развит спорт?
— У нас развит спорт, когда мы ходим в экспедиции. А так у нас здесь нет даже спортивного зала и пришкольной территории. Самая главная для нас — крымская экспедиция — проходит в июле, такой трехнедельный переход по горам с рюкзаком и палатками.
— В чем ее суть? Научная экспедиция?
— Скорее, эколого-краеведческая, но в основном это хорошая нагрузка, возможность очутиться в экстремальных условиях и переключиться от сидения за партой.
— Ваш лицей, насколько я знаю, на всю страну известен?
— Да, известен. И не только в пределах страны — у нас очень много международных программ. Например, летом мы устраиваем международную школу по химии. Также уже 4 года успешно реализуются совместные исследовательские проекты наших школьников со школьниками из Сингапура и Кореи. Они к нам приезжают, потом мы приезжаем к нашим школам-партнерам. Потом результаты этих исследований они представляют на различных международных конференциях.
— Сергей Евгеньевич, не могли бы вы вспомнить какой-нибудь самый необычный, самый памятный случай, связанный с вашими выпускниками.
— Вы знаете, не хочу переходить на личности. У нас есть нестандартные личности, нестандартные судьбы и нестандартные случаи, но я не хочу никого выделять и много об этом говорить. Есть ребята, которые в 21–22 года диссертации защищают. Но наше самое большое достижение — статистика, про которую я говорил уже: большинство лицеистов находят нормальные перспективы как химики-профессионалы.
— Скажите, а вот ваши химики со степенью, с серьезным местом в научной лаборатории, они сейчас адекватную зарплату получают? Семью кормить получается?
— Могу сказать, что они продолжают заниматься любимым делом, и это у них хорошо получается. И семьи заводят, и детей воспитывают.