Почти каждый день Сергей встает в шесть утра, завтракает и, осенив себя крестным знамением, идет в церковь. Там он целый день таскает кирпичи, лазает по строительным лесам, штукатурит, красит. Помогает восстанавливать храм. Денег за работу не берет, даже обедать ходит домой: «Тут каждая копейка на счету». Батюшка, мечтающий, что когда-нибудь в деревне будет богатый приход, называет его подвижником, говорит, что на таких, как Сергей, стояла и стоять будет земля Русская.
А пока Сергей белит стены будущего храма, на десяти сотках не менее русской земли, засаженной картошкой, морковью и огурцами, трудятся его дочери. Кроме огорода, на одиннадцатилетних двойняшках сад, уборка дома, уход за телятами, поросятами и курами ну и, конечно, школа. Хозяйственные заботы, которые девчонки не потянут физически, тащит их мать, жена Сергея. Она же и зарабатывает — единственная в семье — в сезон местный фермер нанимает ее поварихой.
Священник все это знает. Знает и то, что «девок своих» Сергей держит в ежовых рукавицах. То есть, прямо говоря, поколачивает. Если еще прямее — бьет смертным боем за любую провинность. Например, за тон, который показался ему неуважительным. За недостаточно тщательно подвязанный куст помидора. За белье, постиранное в воскресенье. Однажды жена, в свои тридцать два выглядящая на сорок пять, измотанная физически и морально, спросила, почему бы мужу не отложить восстановление храма и не начать наконец приносить деньги в семью. «Я души ваши спасаю, дура!» — ответил муж и благочестиво подбил жене глаз. Больше она не спрашивала.
Священник прекрасно видит, что Сергей тиранит семью, что девочки, которым по возрасту полагается играть в куклы, надрываются по хозяйству, что жена колотится изо всех сил, чтобы купить на зиму две тонны угля. Но вместо того чтобы отправить здорового мужика, отца двоих детей на заработки и заставить его взять на себя ответственность за семью, батюшка называет его «солью земли».
Я видела много таких «сергеев» самого разного социального положения, уровня интеллекта и даже пола. Они любят поговорить о том, что страна гибнет от бездуховности. Они требуют строить храмы и сделать обязательными уроки православия. Им кажется, что роль церкви в жизни общества недостаточно велика.
На противоположном конце поля — люди, которые пытаются противостоять клерикальной угрозе. Мол, слишком глубоко РПЦ влезает в дела государства, которое, между прочим, по закону отделено от церкви. Не надо нам никаких уроков православия и нечего священникам делать в армии, у нас по Конституции свобода совести.
Но ведь по сути и первые, и вторые говорят лишь о внешней стороне религии. О декорациях. Потому что никакого реального авторитета в нашем обществе православная церковь, увы, не имеет. Поговорить гневно о слишком коротких юбках — это она может. А вот действительно изменить образ жизни среднего россиянина, заставить его бросить пить, лупцевать жену и бегать от алиментов — это нет, не получается.
Власть над обществом? Да полноте. Русская православная церковь в ее нынешнем состоянии вовсе не властвует над обществом. Она с великой готовностью выполняет его запросы. Богатым — VIP-крестины, освящение «Бентли» и легализацию роскоши, чтоб не очень переживали из-за верблюда и игольного ушка. Бедным — внешнего врага, который мешает хорошо жить, фальшивое, но такое сладкое ощущение собственной избранности, право на священный гнев от «попрания святынь». Формально осуждая пороки, давно ставшие для огромной части общества образом жизни, РПЦ очень четко видит грань, переходить которую не стоит, и потому не покушается на такие «базовые ценности» русского народа, как пьянство, домашнее насилие, мелкое стяжательство и крупное воровство. «Ну скажу я алкоголику, что пить нехорошо и жену бить нельзя, — пожимает плечами деревенский священник. — Он покается, а завтра все сначала. А буду настаивать — так он вообще больше не придет. Кто тогда храм будет строить? Один я не справлюсь».
Дочери Сергея в церковь ходят только потому, что отец заставляет. Они не жалуются священнику на жестокость родителя и не ждут от него утешения, защиты и поддержки. Они ждут, когда вырастут, чтобы выкинуть наконец длинные юбки и платки и приходить в церковь только на Пасху освятить куличи, потому что «так полагается».
И, возможно, деревенский священник задает себе не тот вопрос. Храм-то построят. Но не окажется ли он пустым?