Непарадное прошлое

Весной танго-сообщество решило провести своими силами концерт в одном из домов ветеранов. Танго-сообщество — громко сказано: набралось человек 20, желающих станцевать на сцене, сыграть на скрипке или прочесть «Жди меня». И еще несколько — пройти по комнатам с неходячими, отнести им цветы и поздравить с Днем Победы. А я взяла камеру и поехала снимать это дело.

Выхожу на улицу — навстречу мне бабка из соседнего дома, вредная. Ей полком командовать, а не на лавке сидеть. Метр с кепкой, квадратная, коротко стриженная. Задержала я взгляд на ее пиджаке — медалей-то, мама дорогая! Она перехватила его и зыркнула на меня — нехорошо, недобро. Мол, чего пялишься, проходи. Я отвела глаза. Ты права, бабка. Раз в год население жует сопли на предмет «дорогих ветеранов». В другие дни оно их не замечает.

Дом оказался вполне ничего себе: трава ухоженная, вишня цветет под окнами, на вахте приветливый дяденька, в фойе рыбки в аквариуме, на экране парад, чисто, не пахнет, старые люди ходят туда-сюда, а колясочников возят милые сестры в косынках, как в 1914-м. Актовый зал, танго-сообщество переодевается во все нарядное, стараясь выдержать стиль 40-х — кто-то в белых носочках и платье с рукавами-фонариками, кто-то в шляпке-таблетке. Утесов поет, довоенное танго играет. Старики подтягиваются — кто сам ковыляет, кого сестры привозят. В дверях встают наши девушки — поздравляют, вручают каждому розу.

Ну и я хожу с камерой, присматриваюсь.

И как-то очень быстро мне становится понятно, что снимать я буду не танго-сообщество, а этот дом и тех, кто в нем доживает.

Один фотограф, у которого я училась, говорил так: репортер, пришедший снимать людей, должен: а) слиться с пейзажем; б) стать своим. Репортер, который пришел с мыслью урвать и убежать, не есть хороший репортер, и карточки у него будут дрянь.

Раз так — пошла в народ, не прячусь, но и не наглею. Кого-то так щелкнула, а у Анатолия, который на костылях, спросила: можно? Не разрешил — у меня, говорит, шрам и нос сломан, некрасивый я. Да ладно, говорю. У меня тоже. Слово за слово, оказалось, Анатолий мой — арбатский хулиган. Был, конечно. После войны. А я про это только в книжках читала или из песен знаю — Визбор, Окуджава. Другая жизнь, совсем другая.

Хожу, сливаюсь с пейзажем, и все тошнее мне становится: именно урвать я пришла, как ни сливайся. Кто я им? А еще Утесов прямо в душу лезет, и танго эти довоенные — не знаю, как для молодежи, преобладающей в танго-сообществе, а для меня они про то, что завтра война. И как-то, знаете, становится мне хреново, и наконец я понимаю почему. Вижу я здесь не старых зрителей, пришедших на концерт, а коллективное бессознательное, куда за негламурностью отправлено прошлое, со всеми этими тяжелыми жизнями, непроговоренными воспоминаниями, арбатскими переулками, военными травмами, страшной историей страны, нищетой, позором сталинских и брежневских времен.

Прошлое отправлено туда и накрыто парадной — да, от слова «парад» — крышкой. Старики знают свое место и не высовываются из-под нее; раз в год они выходят, но нарядные, при орденах — победители фашизма, труженики тыла, и такими они нам более-менее нужны. Но не такими, какие они есть на самом деле. Пережившие надругательство диктатуры, искореженные и замученные. Сидевшие и сажавшие. Бежавшие впереди и стрелявшие в спину. Персональные пенсионеры и нищие. Всякие, как всякой была наша история.

Тут это закупоренное прошлое было в такой мощной концентрации, что мне стало физически нехорошо. Слиться с этим прошлым было невозможно. Оно как бы жило своей отдельной жизнью и не пускало чужих. Это был тот самый разрыв поколений, с которым уже ничего не сделать. Мы хотим их чистенькими хорошенькими старичками. За это они просто уходят от нас, не открывая нам своих тайн. Уезжают на своих колясках в арбатские переулки, где шпана вечно играет в «пристеночек», а «Ты помнишь наши встречи» — не ретро, а жизнь.

Поразило меня, что, появляясь в двери и принимая от танго-сообщества свою розу, старухи не подносили ее к лицу, как это обычно делают женщины. И я подумала: а нужны им эти розы? Кто ходил по комнатам, говорят, нужны: обнимали, благодарили... Да и концерт смотрели хорошо, даже хлопали. А когда из динамиков зазвучала «Темная ночь», зал тихо запел вместе с Бернесом, и горло сдавило: вот что им, кажется, нужно.

Нынче утром я опять встретила давешнюю бабку. Непарадную, без медалей. Прошли, не глядя друг на друга.