Вчера вечером в Мосгорсуде коллегия присяжных единодушно вынесла вердикт по делу преподавателя фортепиано Центральной музыкальной школы Анатолия Рябова – невиновен. Рябов обвинялся в совершении «насильственных действий сексуального характера, совершенных в отношении лица, не достигшего 14-летнего возраста», ст. 132, ч. 4. А дело, которое, по словам адвокатов, шло тяжело, как никакое другое, стараниями неравнодушных к самому финалу все-таки получило общественный резонанс и на глазах у публики превратилось в один из многих примеров того, насколько неравны силы в борьбе добра со злом. Когда на стороне добра – только разум и чувствительность, а на стороне зла – вся репрессивность правоохранительной и судебной системы, гуманистический пафос объявленной президентом кампании по борьбе с педофилией, встречное административное рвение, коррупционная механика, ясно различимая за возбуждением уголовных дел, и, наконец, как выяснилось, нежелание общества вникать в детали смутных и тяжелых обвинений, ощущение опасности и угрюмая подозрительность. Пока шел суд, в разговорах звучали реплики от «а вдруг он и вправду виноват» до «дыма без огня не бывает», «в тихом омуте…» и так далее. Одна из главных формулировок: «у вас там в ваших музыках, в балетах, театрах, спортшколах и проч. вообще черт знает что творится». Общество с энтузиазмом продемонстрировало неумение и страх отличать фантазии от реальности и собственную перверсивность от чужих правонарушений.
Вдруг обнаружилась такая зыбкость граней между патологией, преступлением и нормой, а заодно и такая готовность публики апеллировать к некой общепризнанной сомнительности вопроса («Все вы там такие. Лучше не знать. Случись такое в Америке, точно бы посадили. А у нас такое сплошь и рядом»), что даже на суд присяжных у многих, следивших за процессом, не было никакой надежды. Музыкальная общественность, как будто чувствуя свою зависимость от благосклонности публики и вину за неспособность объясниться с окружающим миром, тоже реагировала на дело скупо: еще до начала следственных действий, незадолго до своей смерти пианист Владимир Крайнев, по слухам, обращался с письмом к министру культуры Александру Авдееву. В последние дни суда несколько музыкантов и преподавателей, среди которых, впрочем, не было громких имен ранга Дениса Мацуева, Валерия Гергиева или Юрия Башмета, выступили в защиту российской музыкальной педагогики вообще и Анатолия Рябова в частности.
Перелом в общественном мнении наступил после того, как в сети появился сюжет программы «Центральное телевидение», снятый с эфира, где в кадре звучат подсказки следователя матери потерпевшей, Виктории Корнийчук, без них она не говорит. Но именно она инициировала процесс – после ее заявления Рябов был сначала уволен из ЦМШ, а потом арестован. Через некоторое время преподавателю изменили меру пресечения и отпустили под залог. Тогда многим показалось, что все закончится. Однако именно в этот момент в деле, отправленном на доследование, появилось заявление второй потерпевшей. Судебные заседания продолжались с января 2012 года, у Рябова сменялись адвокаты, за две недели до финала адвокат Михаил Тер-Саркисов за общение с прессой был удален из зала до конца процесса, и защищать Рябова осталась его помощница Ася Слепенчук. Из зала суда, а процесс шел в закрытом режиме, доносились слухи о том, что судья действует так, будто он на стороне обвинения, что к присяжным не допускают свидетелей защиты, что суд отклоняет одно за другим ходатайства адвокатов, например, о проведении стационарной экспертизы, поскольку изначально в деле фигурировала психологическая экспертиза центра «Озон», которой невозможно доверять. Анатолий Рябов казался совсем беззащитен. В судебном коридоре во время заседаний дежурили сочувствующие, но до последнего дня их было несколько человек. Только в последний день к Мосгорсуду приехали человек пятьдесят учеников и коллег и вместе с обвиняемым несколько часов ждали вердикта на ступеньках часовни в судебной ограде. Пока ждали – казалось, что обвинительный вердикт неминуем. Почему-то были уверены, что машина правосудия закатывает честного человека в бетон в ста процентах случаев.
Но решающим стало то, что дело слушалось в суде присяжных. Здравый смысл против жалобы на 53 эпизода насильственных действий без свидетелей (по числу уроков) не позволил обвинить преподавателя в педофилии на основании только слов потерпевших, даже если их двое. Скорее всего важную роль сыграли показания консерваторского профессора Александра Мндоянца (он учил Ирину Корнийчук после Рябова, но накануне вердикта присяжных написал заявление об отказе от ученицы) о том, как мать потерпевшей пыталась вернуть дочь в класс преподавателя. Желание матери ребенка, терпевшего насильственные действия сексуального характера, отдать его обратно в руки насильнику не могло не произвести впечатления на присяжных. А до тех пор они разбирались, были ли в классе свидетели в то время и в те дни, когда, по словам потерпевшей, имели место все 53 инкриминируемые Рябову эпизода.
Теперь Рябов признан присяжными невиновным, и 2 мая он вернется в Мосгорсуд за оправдательным приговором. А мы верим присяжным не только потому, что обвинения голословны и так нельзя, а еще потому, что не верим следствию и судьям. И там, где у них можно отобрать часть полномочий решать судьбы людей, нам представляется, что сил добра в борьбе со злом становится больше.
Выйдя за ограду суда через полтора года после начала следственных действий, еле держась на ногах и чуть не плача, Анатолий Рябов говорил журналистам, что любой, кто имеет дело с детьми и у кого есть с ними тактильный контакт (музыкальные педагоги, спортивные тренеры), может попасть под подобное обвинение. Строго говоря, вообще любой человек, который остается один на один с ребенком. И должен будет, как Рябов, доказывать, что двери были стеклянные и вообще всегда открыты. Но тема зыбкости границ дозволенного и непозволительного, права на тактильный контакт, в котором общество, смущаясь, подозревает что-то не совсем приличное и тем не менее соглашается, одновременно словно обдумывая, как бы вообще все запретить, чтоб не думать, постепенно становится принципиальной. Рябов невиновен, но пока тема толком не проговорена, осадок остается. Вердикт присяжных – хорошее начало разговора.
Еще один вопрос, как вообще могло случиться в элитарной профессиональной школе, что конфликт сильного учителя и деловитой мамы ученицы из-за конкурсов и премий превратился в донос, вслед за появлением которого теперь уже экс-директор школы, а тогда только еще претендент на эту должность Александр Якупов избавился от конкурента. Как-то вышло ведь, что единственным человеком, сумевшим закончить реконструкцию школьного здания, которая длилась почти 20 лет, оказался баянист из Магнитогорска. Реконструкцию он закончил, но школа потеряла свой аристократический имидж, традиции и манеры. Начались скандалы, оказалось, что родители неплатежеспособных учеников работают в школе буфетчиками и уборщиками, что какие-то люди, про которых говорят, что они спонсоры, бродят по коридорам, ведут себя бог знает как и угрожают детям. В конце концов всем это надоело, и Якупов ушел. Только дело Рябова осталось. Теперь, когда оно закончилось, хорошо бы все-таки решить, как, по каким законам и на каких основаниях живут такие школы, на что имеют право директора, учителя и родители, зачем все это нужно и что нам делать с тактильным контактом. Чтобы не путаться между нормой и преступлением. А то как спать в одной постели со своими детьми, то пожалуйста, даже удобно и приятно, а как с преподавателем фортепиано что-то случилось – так дыма без огня не бывает. И даже музыканты и педагоги либо молчат, либо сбивчиво объясняют публике про методику, про то, как ставят руки и расправляют плечи. А могли бы этого вообще не делать, если бы были уверены в том, что присяжные, во-первых, найдутся, а во-вторых, правильно их поймут.