Кокни — тот, кто родился «под колоколами Сент-Мэри-ле-Боу», проще говоря — в лондонском Ист-энде. Так уж получилось, что, поскольку ветра в Северном полушарии дуют преимущественно с запада на восток, восточные районы крупных промышленных центров стали в XIX веке олицетворением городского дна: сюда сносило копоть и пыль, здесь строились фабрики, селились рабочие и формировались «пролетарские субкультуры».
Хрестоматийный кокни ест заливное из угря и звуки собственной речи. Одни он проглатывает сразу, другие смакует, растягивая. Каждая фраза особым образом сервируется: скажем, “I am going for a walk down the road” («Я собираюсь на прогулку по улице») подаётся как “I am going for a ball of chalk down the frog and toad” («Я собираюсь на мела комок по лягушкам да жабам»).
Информация о лингвистических изысках лондонских пролетариев не имела бы никакого отношения к Олимпиаде, если бы не Олимпийский парк — арена основных спортивных баталий, — который специально к Играм построили там, где лет этак сто назад главными видами спорта были подпольные бои и травли. «…Горизонт Ист-энда меняется навсегда», — не без пафоса констатирует сайт www.cockney.co.uk.
Обнаружив себя в самом центре спортивной движухи, кокни быстро сориентировались. Чиновники района Тауэр-Хэмлетс даже разработали целый план по знакомству туристов с местной субкультурой. В барах и пабах будут угощать уже упомянутым заливным, а на улицы выйдут «жемчужные короли» и «королевы» — сборщики благотворительных пожертвований в традиционных костюмах, расшитых перламутровыми пуговицами. (Ах, какие это костюмы! Продавцы значков с Арбата нервно курят и кусают локти.) Наверняка не обойдётся без словарей и разговорников, потому что надо же как-то донести до приезжих, что когда местный житель начинает нахваливать соревнования по гребле, вполне возможно, ему просто понравилось лицо собеседника.
Можете вы себе представить что-то подобное в наших палестинах? Я не могу — к великому сожалению. Там, где сейчас дымятся душно-пряные мангалы, а из мерцающих мишурой забегаловок доносятся звуки шансона, в 2014 году, вероятнее всего, будет стерильно чисто. Всё некрасивое уедет «за сто первый километр», а его место временно займёт инновационное и стильное.
«В Сочи покажут культурное богатство России», «В Сочи засияют джазовые звезды Культурной Олимпиады», «Культурная Олимпиада добавит красок “Белым ночам в Перми”», «Музыкальный фестиваль Дениса Мацуева украсит программу Культурной Олимпиады “Сочи 2014”», «Культурная Олимпиада “Сочи 2014” раскроет новые музыкальные таланты» — радует новостями сайт www.sochi2014.com. А на поисковый запрос «шансон» (про шашлык я решила не спрашивать) издевательски отвечает: «Вы сошли с трассы. Попробуйте другой запрос!». Даже Стаса Михайлова не находит (это доверенное-то лицо).
Я была бы рада, если бы шансон исчез с лица Земли раз и навсегда, но, пожалуй, в олимпийском Сочи его будет не хватать. Весь сочинский олимпийский прожект — стопроцентно шансонный фасон: лирические герои заматерели, посолиднели, начали сложно изъясняться, озаботились аранжировками и даже что-то там про мечты, прости, родная, в моём окне горит свеча, — но ручки всё равно тянутся к напёрсткам. При правильной подаче кабацкое живое пение вполне могло бы стать российским аналогом олимпийского кокни-проекта. Рекламная кампания уже запущена голландским фотографом Робом Хорнстра, который получил в нынешнем году приз конкурса World Press Photo за серию портретов сочинских ресторанных певцов. К приезду иностранных делегаций всего-то и надо, что прогреть комбики да напечатать песенники с текстами (само собой, транслитом).
Смех смехом, но история олимпийской инициативы лондонских кокни — не столько про угря и пуговицы, сколько про отношение к показухе и сермяжную правду. «Я кокни и я этим горжусь», — заявляет глава района Тауэр-Хэмлетс Лутфур Рахман (уроженец Бангладеш, что эпично). «Я гопник и я…», — ну, кто? Кто из наших признается?