Обычно я захожу к ней на огонек, мы пьем чай и разговариваем о том, о сем. В этот раз я заскочила поздравить ее с Новым Годом. Около часа мы говорили про праздник, про подарки, про последние новости. И вдруг, уже перед самым моим уходом, Елена Ивановна расплакалась.
Оказалось, что уже несколько недель она носит в себе большое горе. Ее внук Илья сидит в СИЗО. Вся семья в полной растерянности: парень всегда был «на хорошем счету» — работящий, добрый, красивый. Я видела его несколько раз — умный, воспитанный молодой человек, всегда готовый помочь. Гордость семьи. Как-то ночью он возвращался с дня рождения друга, где чуть-чуть выпил. Что было дальше, никто толком не понимает. Вроде бы на него «высыпали из подвала» несколько человек — по протоколу, более пьяных, чем он. На «той» стороне есть свидетели. Илья утверждает, что оборонялся, но свидетелей у него нет. Через несколько дней раненый им из травматического оружия человек умер в больнице. А Илье предъявили статью 111.4 УК, предусматривающую большой срок — и она не про «превышение самообороны» и не про «убийство по неосторожности».
Вот и вся история. Я изменила имена и некоторые детали — внимания прессы эта семья не хочет, боится «сделать хуже». Конечно, я предложила помощь: друзья дали координаты адвокатов. Елена Ивановна хочет узнать правду о произошедшем, но не особенно верит в то, что следствие разберется — слишком много она видит равнодушия и незаинтересованности. Тем более, что адвокат (чувствуется, гений профессионализма!) сказал ей, что ее внуку могут дать и 10 лет.
Растерянность, бессилие, ощущение бессмысленности загубленных жизней — чувства, которые испытываешь, сталкиваясь с подобными историями. Таких рассказов я знаю, слава Богу, не так много — окружение-то, что называется, «благополучное». А близко была знакома только с одним человеком: моей подругой Машей (имя я также изменила). В детстве мы были не разлей вода: жили в одном подъезде, ходили вместе гулять, возили кукол в колясках, прыгали через резиночку, натянув ее между деревьями. Мы много учились, предпочитали тихие игры, делились друг с другом карманными деньгами и каждая стояла за подружку горой. Я была постарше — два года разницы.
Потом мы стали общаться меньше — как-то разошлись интересы, у каждой появилась своя компания. А в 16 я переехала в другой район. И только недавно узнала, что Машу осудили на 7 лет: связалась с парнем-наркоманом. Услышав это, я плакала несколько дней. И дело было даже не в том, что когда-то мы дружили. Просто нас окружали забияки и задиры, иногда они совершали «мелкие правонарушения». Маша же была удивительно правильной, честной, всегда старалась действовать по совести. «Невредной», в том детском смысле этого слова, в котором употребляешь его лет в девять — человеком, от которого не ждешь подвоха. В ней было много того, что можно назвать чистотой помыслов. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что были в ней и наивность, неумение давать отпор. Наверное, современные психологи сказали бы о недостаточности семейной поддержки или даже виктимности — непростые отношения с матерью, старший брат в тюрьме.
Принадлежность к той или иной социальной среде не является и гарантией от нестабильности или от того, что вас подстерегут в темном углу
Мне очень тяжело об этом писать. И не только потому, что эта история раздирает мне сердце. А потому, что разговаривать о таких вещах в современной России тяжело — на фоне многочисленных рассуждений про «народ» и «интеллигенцию» последнего времени всегда рискуешь показаться то ли снобом из зажравшегося «креативного класса», то ли голосящей дурой, бахвалящейся близостью к «простым людям», то ли фашиствующим элементом, кричащим на каждом углу об «уничтожении народа».
Но говорить об этом необходимо. Потому что это наглядная демонстрация механизма социального неравенства — в действии. Ведь одно из отличий этих попавших в беду людей от более «благополучных» — это чуть иной социальный слой. Все они коренные москвичи, но среди них нет сыновей потомственных ученых или дочерей высокопоставленных пап.
Дело, безусловно, не в том, что в «интеллектуальной» или «политической» тусовках нет преступников или не рождаются психопаты и маньяки. Все мы недавно были шокированы историей семьи Кабановых. Если же порыться в памяти, можно вспомнить, к примеру, про Илью Трушевского. Часть художественного мира, кстати, тогда была готова найти оправдания насильнику — и это тоже очень в духе «всего народа». Я уж не говорю о мизогинистических высказываниях или позиции «жертва сама виновата»: такого добра в нашей стране навалом в абсолютно любой среде, от верхов до самых низов, у сторонников реформ и традиционалистов. И даже в околоцерковном мире — вспомним и «православного активиста» Александра Босых. Точно так же под одну гребенку не собрать тех моих знакомых, которые однозначно осуждают насилие: есть среди них люди с высшим образованием и без, пожилые и молодые.
Принадлежность к той или иной социальной среде не является и гарантией от нестабильности или от того, что вас подстерегут в темном углу. Это доказывают недавние истории сразу нескольких человек, на которых напали на улицах. Включая моего бывшего коллегу по «Коммерсанту» Григория Ревзина. Кстати, сценарий, судя по всему, похожий: на Илью тоже вроде бы напали «трудовые мигранты без регистрации». А также рассказ одной моей подруги, у которой обчистили квартиру, а приехавшие сотрудники полиции заявили ей: «А что вы хотите от нас? Лучше надо было за своими вещами следить!» И точно так же знакомые люди самых разных слоев, профессий, возрастов сталкивались и с хорошей работой полиции, следователей и судов. Это всегда своего рода лотерея — для всех нас.
Нет, в случаях Маши и Ильи говорить надо о другом. О том, насколько проще попасть в беду с правоохранительными органами самым обычным людям из этого социального круга — не прирожденным убийцам, не психопатам. Из-за нестабильности системы дети из «хороших семей» чаще получают «психологические шрамы»; дети из семей «попроще» — травмы физические или попадают в тюрьму.
Нас охраняют семейные традиции, привитая привычка контролировать гнев, возможность фильтровать информацию, умение чуть лучше взвешивать риски или искать грамотных специалистов. А также возможность не замечать очевидное
Это начинается с того трудно уловимого фона, который окружает людей с детства. Это то, про что говорят «среда засасывает». И не дай Бог родиться в некоторых социальных слоях «очень послушной» девочкой или излишне принципиальным мальчиком. Как будто что-то неумолимо выкашивает в нашем народе самых лучших, активных, добрых, стремящихся защищать себя и других. Тебе чаще попадаются на глаза передачи, в которых смакуются «кровавые подробности» преступлений — потому, что в твоем доме больше смотрят телевизор, в отличие от семей теленачальников, уехавших на досуге кататься на лыжах в Шамони. Тебе не говорят подвергать сомнению то, что считается правильным среди окружающих — просто потому, что в школе воспитывается в основном послушание, а в университет, который научит других важности задумчивости, ты не попадешь. Поэтому ты не станешь анализировать все «за» и «против», когда решишь носить с собой травматику. Хотя это, конечно, еще вопрос, кто лучше защитит семью в смертельной опасности — мальчик-интеллектуал, привыкший все пропускать через сито рефлексии, или тот, кто, не задумываясь, встрянет в драку.
А потом, если что, ты получишь наказание по полной. Мы ведь не в Америке, которую у нас принято критиковать сейчас в связи с «делом Димы Яковлева» за легкость оправдательных решений. На родине-то, конечно, со строгостью все в полном ажуре: если ты уже попал в жернова, будь хоть миллион сомнений в твоей виновности, так просто не отделаешься. Прощают у нас редко, а вот сидят подолгу и тяжело.
Речь, безусловно, не о том, что нужно оправдывать преступников. Но вот предъявленная Илье жесткая, карающая статья, как я выяснила, считается у нас «народной». По ней изначально судили Мирзаева. Но по ней же сидит много других, безымянных, неизвестных людей — как молодежи, участвовавшей в пьяных драках, так и тех, кто заступался за близких. Вот здесь, например, правоприменительные странности обсуждают адвокаты. И не так уж редки, оказывается, случаи, когда более тяжелое обвинение предъявляют с надеждой на, так сказать, благодарность крупного размера — за изменение на более мягкие варианты; чтобы узнать о таких случаях, дошедших до судов, достаточно набрать в гугле слова «взятка за переквалификацию».
И конечно, небогатым семьям приходится влезать в жуткие долги для оплаты гонораров адвокатам. С последними, кстати, также намучились семьи Ильи и Маши: найти грамотную юридическую помощь, а не непрофессионализм и «разводку на деньги» — как, впрочем, и в случае врача или психолога — не так-то просто. Особенно если ты растерян и не знаешь, по каким критериям искать, а коршуны слетаются со всех сторон. Но главное — сама твоя среда устроена иначе. В ней нет поддержки диаспоры или окончивших крупные вузы знакомых, которые по цепочке выведут тебя к хорошим специалистам.
Конечно, можно на все это сказать: «Ну что за дураки, зачем они смотрят зомбоящик?» Порассуждать об «агрессивных хамах». Или походя заметить, мол, «сами виноваты» — зачем связываться с наркоманами? Ведь эти сладкие разговоры так хорошо создают иллюзию дистанции.
Именно так многие люди в моей среде и жили все предыдущие годы — с приятным чувством отделенности от окружающего мира спасительным забором. В каком-то смысле их волшебная страна Аркадия действительно существует. А забор выстроен не только и не столько из привилегий или финансовых преимуществ: все-таки большинство людей вокруг меня — это просто обычные преподаватели, врачи, ученые с небольшими зарплатами. Их охраняют семейные традиции, позволяющие твердо говорить «нет» и противостоять засасывающей среде, привитая привычка контролировать гнев, возможность фильтровать информацию, которую дает образование в хорошем вузе, умение чуть лучше взвешивать риски для своей и чужой жизней или искать грамотных специалистов. А также возможность не замечать очевидное. Ведь сама я, например, узнала о чудовищных бытовых условиях и о постоянном насилии в тюрьмах только после дела Магнитского и новостях о бунте в Копейске.
В общем, если мы хотим добиться каких-то реальных перемен в обществе, невозможно и дальше говорить только о деле Ходорковского или о тяжбе Березовского с Абрамовичем, не задумываясь о тысячах и миллионах таких людей, как Илья и Маша. Их семьи устали бороться с жизнью. У них нет сил быть «правильными» — без солидарности, без поддержки. Может быть, кто-нибудь вспомнит об этом, рассуждая в очередной раз о «тупом быдле», смотрящем телевизор, слишком покорном и голосующем не за те идеалы.