Я очень ждала российскую премьеру этого фильма: друзья в Америке, где картина вышла на экраны значительно раньше, очень ее хвалили. А несколько дней после просмотра я жила с неожиданным ощущением радости, и все время хотелось понять — почему оно вдруг появилось и не уходит так долго.
«Мою Перестройку» сняла Робин Хессман. В ней рассказывается история пятерых бывших одноклассников: двух школьных учителей истории Бориса и Любы (между собой они — пара), безработного музыканта Руслана (бывшего участника группы «Наив», разочаровавшегоя в шоу-бизнесе), бизнесмена Андрея — владельца известной сети магазинов французских рубашек и Ольги — менеджера компании, обслуживающей бильярдные столы. Все это люди вполне реальные: их фамилии легко можно найти в интернете.
И в общем-то, вся картина — это просто монологи этих пятерых, для современного кино прием довольно обычный. Борис, Люба, Ольга, Руслан и Андрей рассказывают о том, каким было их советское детство, как они учились в школе, что думают о жизни сейчас. Монологи разбиты на небольшие отрывки, которые перемежаются кусочками любительской видеосъемки, кинохроники, советских и российских документальных фильмов. Все это сопровождает музыкальный ряд, который соответствует той или иной эпохе — здесь тебе и «Голубой вагон», и «Полковник Васин».
Когда смотришь этот фильм первые минуты, то он впечатляет не слишком сильно. Да и с героями себя соотносишь не особо. Они лет на 7 или 8 старше меня: когда я пошла в школу в начале восьмидесятых, они ее как раз заканчивали. Целая эпоха! Первая же героиня после кадров парада 1977 года и приветствия пионеров Брежневу рассказывает о том, что «она была, как все» и ей «вполне хватало… прекрасной советской действительности»: «Видимо, мне жилось настолько хорошо, что меня долгое время совершенно не интересовала эта западная жизнь». И тут сразу же чувствуешь глухое раздражение: мое детство было совсем другим.
Куда ушла яркая и живая интеллектуальная жизнь конца восьмидесятых — перестроечные газеты, дискуссии по интересным темам и даже ток-шоу «Я сама»? Куда делись политики, проявлявшие простые, человеческие чувства?
Я хорошо помню, как нас, младшеклассников, на целый день сняли с уроков и заставили смотреть похороны Брежнева по телевизору: траурная музыка, медленный проезд машины с гробом, мертвое лицо. И как мы, еще совсем малыши, пытаясь найти спасение от ужаса в юморе, рисовали гробики на промокашках. А уже с четвертого в воспоминаниях всплывает совсем другое. Мы были активными и «неконформистскими», вели оживленные дебаты, в том числе о политике. Помню, как в нашу школу повалили делегации подростков из Англии и США, как мы до хрипоты спорили о формах школьного самоуправления и как ходили с бравадой сдавать — насовсем, навсегда! — алое знамя в бывший райком комсомола. Помню и многочисленные календари с голыми тетями в киосках на Новом Арбате — это уже чуть позже. Да, время было совсем иное.
Муж, кстати, ничего такого не помнит. Он из семьи военного, провел детство в нескольких городах по всему Союзу и говорит, что вся эта волна «перестройки» и «гласности» до них доходила слабо. То есть вот это ощущение творчества, полета, освобождения и включенности в мир из-за общения со сверстниками из разных стран — оно «московское». Но, тем не менее, фильм он смотрит с интересом.
Охват социальных слоев в фильме вообще не такой широкий как, скажем, в «Рожденных в СССР» — эта картина, кстати, соседствует на фестивале с «Моей перестройкой», но идет вне конкурса. Да и жесткости здесь поменьше, акценты не такие определенные, а закадрового голоса, их расставляющего, нет. В целом, полного совпадения ни с кем из героев не наблюдается: мы оба никак не можем полностью соотнести свои воспоминания ни с кем из этих пяти человек. А кто-то из них и попросту раздражает.
Но потом вдруг, минут через пятнадцать, начинает происходить что-то странное. Фильм словно вбирает нас в свое пространство. Конечно, полностью передать мои чувства, войти мне в душу Хессман по-прежнему не удается. Но она вроде бы и не очень к этому стремится: не пытается преодолеть, взломать чужие границы. «Моя перестройка» вообще не будит сильных эмоций. Все очень мягко и нежно, нюансы тонкие, мнения люди выражают иногда диаметрально противоположные — но среди них нет никого оголтелого: ни поклонников СССР, ни его радикальных противников.
И вот уже возникает вопрос: а как же я нынешний мог — так сильно — окоченеть?
То, что больше всего поражает в этой картине — особый такт автора, отсутствие предубеждений, а также ювелирная работа с фактами. Причем с такими, которые американка явно знать не может — это не ее детство, не ее ощущения, одноклассники, первые взрослые шаги. Следовательно, за мнимой простотой здесь стоит умение работать с источниками и расспрашивать людей, гора перелопаченных архивных материалов, даже ради незамысловатых детских песенок, подобранных удивительно точно. А ведь мы уже забыли, что работа режиссера может быть настолько кропотливой. Здесь все как будто выточено в мельчайших деталях, а не высечено на скорую руку, тяп-ляп. И этим своим качеством фильм также переносит в прошлое, напоминая о мастерстве режиссеров любимых картин нашего детства.
И ни к каким выводам «Моя перестройка» не подталкивает — здесь мало что дается «в лоб». Разве что немного заметно, что автор больше симпатизирует Горбачеву, чем Путину (про Ельцина ясно не очень). Это, безусловно, не памфлет и не политический манифест, зовущий на баррикады ради того или другого. Но ты слушаешь этих пятерых, в чем-то с ними совпадая, в чем-то нет — и в тебе самом поднимается все больше собственных воспоминаний. Тех, которые, как казалось, давно забыты.
Всплывают какие-то замороженные ощущения. Надежда горбачевского времени, когда казалось, что совсем новая, правильная, честная жизнь без вранья и фальши — она вот тут, рукой подать. Отчужденность в августе 1991 — танки на улице, а потом радость после неудавшегося путча. Страх и огромное сочувствие — это когда одна из героинь рассказывает, как убили ее жениха-банкира; а она продолжает жить, жить очень достойно — только чувствуется так и не зажившая рана в том, что первая красавица класса уже 10 лет одна. И даже та самая гордость оттого, что «я живу в Советском Союзе» вдруг вспоминается тоже — и это что-то из старшей группы детского сада. И она же неприятно откликается в словах Бориса и Любы о том, что прошлое у нас ходит по кругу и новейшие учебники истории напоминают начало восьмидесятых. Но тут же соглашаешься с ними и в другом: а все-таки, наше время непохоже на позднесоветское, оно свободнее. «Моя Перестройка», кстати, была снята до нынешнего подъема гражданской активности — она обрывается на выборах 2008 года.
Мир устроен значительно сложнее, чем ставшая привычной за последнее время картинка раскола на «сторонников» и «врагов», а также «силы зла» и «иностранных агентов»
Эмоционально окрашенные чужие воспоминания резонируют с твоими, а вместе складываются в поток. Это вовсе не про «своих». Это не «соратники». Это просто со-граждане. И ваше пространство совместности — это вся страна. Хессман не пробуждает коллективных аффектов, она улавливает общие настроения. «Моя перестройка» глубока не в духе фантазии о великой литературе «Толстоевского», но она ловит скрытые, спрятавшиеся чувства, оживляет самые разные кусочки памяти, сопоставляя их между собой. Она дает контакт с тем собой, каким ты был в самые разные периоды своей жизни. И вот уже возникает вопрос: а как же я нынешний мог — так сильно — окоченеть? Отчего мне так холодно в социальном пространстве? Куда ушла яркая и живая интеллектуальная жизнь конца восьмидесятых — перестроечные газеты, дискуссии по интересным темам и даже ток-шоу «Я сама»? Куда делись политики, проявлявшие простые, человеческие чувства? Да Господь с ними, с политиками — куда делись журналисты, которые умели писать тексты о страдающих людях без бесконечных противопоставлений себя и быдла?
То, что нюансы смысла и тонкости наших ощущений настолько хорошо уловлены «человеком извне», кажется удивительным только на первый взгляд. Ведь Хессман увлеклась нашей культурой еще в детстве, когда, как говорит она сама, за подписку на советские журналы ею вполне могли заинтересоваться американские спецслужбы — этого боялись ее родители. Что-то ей было у нас близким, родным. А ее взгляд — это взгляд любящего человека, который подмечает сильные и слабые стороны, но принимает целиком. И в то же время это настоящее независимое кино, на которые она искала деньги в самых разных источниках и за которое она до сих пор не раздала до конца долги — и поэтому очень просит не скачивать его с пиратских сайтов.
Эти многослойность смысла и легкая задумчивость, такт и бережность, с которой мы сами не привыкли относиться к себе, кажутся необычайно ценными, потому что дают возможность слегка отстраниться и посмотреть на себя со стороны. И потому, что напоминают: мир устроен значительно сложнее, чем ставшая привычной за последнее время картинка раскола на «сторонников» и «врагов», а также «силы зла» и «иностранных агентов».
*«Мою перестройку» можно увидеть в «Художественном» 10 декабря (в рамках Артдокфеста), в Мультимедийном пресс-центре РИА Новости 12 декабря и в Сахаровском центре 17 декабря.