Итальянцы – ребята эмоциональные, но до наших соотечественников им далеко. У них истерика – это просто выплеск эмоций, у нас – главный инструмент коммуникации. Это и способ самоутвердиться, доказывая что-то подчиненным или коллегам. И возможность заявить об активной жизненной позиции и несогласии с чем-нибудь. И даже политический демарш, отстаивание своего места и полномочий, например, когда первое лицо государства при большом стечении публики увольняет ключевого министра правительства.
Истерика – это всегда надрыв, а надрыв – это очень по-русски. Удало и залихватски порвать гармошку на груди.
Вот хоть дело PussyRiot взять. Девушки решили выразить протест против пылкой любви православной церкви и государства. Сочинили панк-молебен. Но исполнить его решили в главном купольном доме страны. Их не услышали бы, выступи они неподалеку от ХХС на бульваре? Или спой они свою «Богородицу» у какой-нибудь станции метро? Услышали бы. Но надрыва нет. У метро и по бульварам много кто поет.
В ответ последовали буря и натиск со стороны РПЦ, активистов с крестами и кадилами и силовиков. Панк-молельщиц отлавливали почти как террористов, судили с треском и грохотом. Сторонники и противники на мелочи тоже не разменивались. Одни требовали чуть ли не немедленного расстрела иерархов церкви, вторые с пеной у рта настаивали на пытках, четвертовании и ссылке на пожизненную каторгу. И все это с одинаково запредельной патетикой. С одной стороны несется про свободу и угнетателей демократии. С другой — про вечные ценности, великую историю державы и особую роль русского народа. До того докричались, что даже одна глубоко беременная певица, путая буквы, так высказалась, что от перенапряжения родила.
Или вот митинги и всевозможные #оккупаи. Тут и плакаты разной степени веселости, и лозунги-кричалки, и знаменитое «да» или «нет». Послушаешь, ощущение, что у нас тут Петроград в феврале 1917 года. Светские девушки сообщают в своих уютных дневниках про «военную технику в Москве» и чеченский спецназ. Тихие фотографы и дизайнеры после митингов соревнуются в потреблении виски и портвейнов и в революционном красноречии. С другой стороны баррикад несется что-то чугунно-тяжелое по форме и до оскомины патриотичное и беспомощное по содержанию. На крики про «революцию» и «Путин – вор» болотных борцов с режимом, «защитники отечества» отвечают надрывным хором про «оранжевую чуму» и «Госдеп все купил». И никто не хочет никого слышать.
Облеченные властью и облаченные в дорогие костюмы чиновники тоже поддались общим настроениям. Предложившего «по-пацански» разобраться с несогласными рабочего делают полпредом президента. Губернатора, у которого смыло пару населенных пунктов, несет на тему кавказцев и казачьих патрулей. Депутатов прорвало бурным потоком законов и законопроектов про иностранных агентов.
Церковники активно проповедуют идеи «православия, самодержавия, народности» и вообще «русскости». Кстати, странно даже, что РПЦ еще не разродилась научным трактатом, в котором было бы доказано, что Христос на самом деле славянин, родившийся где-нибудь под нынешней Тверью. Это было бы вполне в духе всего происходящего.
И весь этот цирк, временами смешной, но чаще трагичный, отчего-то называют зарождением гражданского общества и активизацией политической жизни. По мне, так это скорее агония этой самой жизни. Под лозунгом «Не забудем, не простим!» сегодня могут с одинаковым успехом ходить и сердитые горожане, и православные активисты, и сторонники «Единой России». И ничем хорошим это не кончится. Ни для кого. Потому что особое свойство русской истерики в том, что с ее помощью эмоции не выплескиваются, а наоборот, распаляются. Мы не итальянцы, мы злопамятнее и в целом злее и яростнее.
Пока крики оппозиции заставляют власть закручивать какие-то бессмысленные гайки и искать несуществующих врагов, страна потихоньку отдает концы. За НКО, активистами, молодежными движениями и Светой из Иваново теряется главное – ветхие институты власти, давно застрявшие между этажами социальные лифты, отсутствие внятной экономической стратегии. Эти проблемы сегодня принято тоже решать надрывными обещаниями или публичными, на камеру, разносами каких-нибудь завалящих чинуш на местах.
Доистеримся ведь, дорогие сограждане, так, что никакие волонтеры не помогут. Ни тем, ни другим, ни каждому в отдельности.