Нынешнее противостояние Таджикистана и Узбекистана, ярко проявившееся сначала в публичной полемике двух премьер-министров, а затем и в стягивании войск в район границы, возникло не вчера и относится к числу конфликтных узлов, имеющих продолжительную историю.
На обломках СССР
В советское время существовала иерархия союзных республик, в которой Россия занимала место «старшего брата», а Узбекистан был в роли «среднего брата», патронировавшего по санкции из Москвы «младшенького» — Таджикистан. Естественно, многие связи и отношения этой своеобразной административной пирамиды, как и взаимозависимости реальной жизни, не исчезли за прошедшие два десятилетия. Более того, они прочно отложились в психологии нынешней политической элиты обеих республик, происходящей во многом из советской партноменклатуры.
Не является секретом и роль Ташкента в той гражданской войне, которая сотрясала Таджикистан в 1990-х годах. Тогда воинские подразделения Узбекистана наряду с российской 201-й дивизией во многом способствовали приходу к власти «Народного фронта». А именно его преемником и является нынешняя душанбинская администрация. За участием Узбекистана в тех событиях стояло, помимо прочего, и желание Ташкента сохранить влияние на соседнюю республику.
Однако, достигнув к 1997 году мирного урегулирования и укрепившись, администрация Эмомали Рахмона взяла курс на дистанцирование от Ташкента, в целом ряде ситуаций поступая вопреки интересам последнего. Определенное недовольство у руководства Узбекистана вызвала и сама формула межтаджикского урегулирования путем кооптации во власть представителей Объединенной таджикской оппозиции — для Ташкента исламистов по определению. В Ташкенте весьма опасались самого прецедента участия исламской политической партии (Партии исламского возрождения Таджикистана) в политической жизни одной из стран региона. Особенно с учетом того, что во время войны в Таджикистане активное участие на стороне исламской оппозиции принимали формирования Исламского движения Узбекистана.
Основа конфликта
В конце 1990-х годов в обстановке охлаждения российско-узбекских отношений фактором раздражения для Ташкента стало безусловное следование Душанбе российской политике в регионе. А с начала 2000-х и до сих пор — абсолютно не принимающая во внимание интересы соседа политика Таджикистана в водно-энергетической сфере. Речь идет о строительстве Рогунской ГЭС на реке Вахш, а также не столь принципиальных более мелких гидроэнергетических сооружений, например, Зарафшанской ГЭС на севере Таджикистана.
Именно вопрос Рогунской ГЭС является основой тянущегося годами конфликта. В советское время проблема решалась регулированием из союзного центра. В летнее время Таджикистан отпускал воду для ирригации в Узбекистане из Нурекского водохранилища, накапливая ее в зимнее время и получая невыработанное, недостающее количество электроэнергии с тепловых электростанций Узбекистана. Развал единой системы регулирования, последовавший за парадом суверенитетов, привел и к несогласованности, а затем и неспособности (нежеланию?) сохранить этот вполне эффективный механизм.
Строительство таджиками на Вахше новой, более грандиозной по масштабам ГЭС вызывает в Узбекистане вполне обоснованное беспокойство о судьбе собственных хлопковых полей. Это беспокойство лишь усиливается по причине больших рисков техногенного характера. Тех технических возможностей, которые имел Советский Союз, у нынешнего Таджикистана, естественно, нет, а вялотекущее строительство Рогунской ГЭС собственными силами в условиях повышенной сейсмичности местности позволяет прогнозировать самые апокалиптические сценарии.
Именно из-за нежелания ссориться с Ташкентом из этого проекта в свое время ушел российский «Русал». В то же время в политическом истеблишменте и экспертных кругах Душанбе нередки рассуждения именно о том, что Рогунская ГЭС для Республики Таджикистан (РТ) не только средство достижения энергетической независимости, но и в перспективе рычаг политического давления на куда более могущественного во всех отношения соседа.
Нынешнюю ситуацию с Рогунской ГЭС можно сравнить с ситуацией вокруг киргизской Камабаратинской ГЭС-2, которую Киргизия тоже строит «своими силами». Оба этих строительства являются по большому счету преступлениями, направленными и против своего населения, и против стран-соседей. Во-первых, потому, что качество строительства однозначно не соответствует необходимым требованиям. Во-вторых, потому, что реки Нарын-Сырдарья и Амударья с неотделимым от нее притоком, Вахшем, — это трансграничные водотоки (достаточно элементарного взгляда на карту), и на них должны распространяться все международные принципы использования трансграничных рек. Исходя из этих принципов, Киргизия просто не имеет права строить Камбаратинские ГЭС без согласования с Узбекистаном и Казахстаном. А Таджикистан не имеет права строить ГЭС на трансграничной реке без согласования не только с Узбекистаном и Киргизией, но и с Туркменистаном, находящимися ниже по течению.
Таджикистан в блокаде
Чрезмерная политизация ситуации вокруг Рогуна, созданная обеими сторонами, заставила Ташкент прибегнуть к наиболее простому из всех имеющихся средств: транспортной блокаде. Два-три года назад это осуществлялось эпизодически и касалось в основном транспортировки грузов, имеющих отношение к строительству на Вахше. Дальнейшее обострение отношений привело к более тотальной изоляции Таджикистана, а в последнее время и к полному перекрытию одной из железнодорожных веток — Галаба — Амузанг. В условиях почти полного коммуникационного тупика, каковым является Таджикистан (окруженный со стороны Киргизии, Китая и Афганистана труднопроходимыми горными цепями), это решение для ряда южных регионов РТ грозит почти гуманитарной катастрофой, учитывая и общий коллапс, в котором таджикистанская экономика находится де-факто со времен развала СССР и не в последнюю очередь по вине самого руководства Таджикистана.
Из самых последних новостей с этого «фронта» можно отметить публичные обвинения со стороны таджикистанских экспертов в том, что, закрывая железнодорожные пути в республику, Ташкент стремится монополизировать доходы от транзита при выводе войск западной коалиции из Афганистана, лишив соответственно части доходов Таджикистан. Оставляя на совести авторов домыслы, можно лишь отметить, что таджикистанское направление так называемого «Северного маршрута» и без вмешательства Ташкента актуальным не является, поскольку на северо-востоке Афганистана, граничащем с РТ, дислокация американских войск весьма незначительна, и их вывод через Хайратан — Термез, то есть, через узбекистанский коридор, объективно является единственно рациональным.
Война или консорциум?
Углубление нынешнего конфликта и доведение его до прямого военного противостояния представляется маловероятным — в вооруженном конфликте не заинтересована сегодня ни одна из внешних сил, будь то США, Китай или Россия. Скорее всего и в руководстве обеих республик понимают бесперспективность такого пути. Отношения Ташкента с Душанбе наряду с ситуацией в киргизской части Ферганской долины, где в латентной фазе продолжается межэтнический киргизско-узбекский конфликт, являются одной из наиболее опасных зон конфликтности для всего региона, а значит, и для южных границ России.
Россия заинтересована в серьезном конфликте меньше всех — на территории Таджикистана находится российская 201-я военная база и оптико-электронный комплекс «Окно» («Нурек»), являющийся компонентом Системы контроля космического пространства. Да и сам факт конфликта между странами — членами ОДКБ означал бы окончательный крах этой важной для России, хотя и малоэффективной пока организации.
Любопытен сам факт артикулирования последних событий на российской площадке — через посольство Таджикистана в Москве. Это свидетельствует о том, что, несмотря на все издержки постсоветского времени, Россия остается наиболее влиятельным из внешних центров силы для стран региона.
Другое дело — нужно ли России вмешиваться в качестве арбитра в ситуацию, когда стороны уже просто не хотят слушать друг друга? Скорее такой арбитраж мог бы стать достойным занятием для одной из региональных организаций — ОДКБ либо ШОС.
К настоящему времени водно-энергетический вопрос в Центральной Азии дико политизирован. Нельзя решать его в одиночку. Только все страны бассейна Аральского моря вместе должны решать, что и как можно строить. Оптимальным решением было бы создание водно-энергетического консорциума, в котором участвовали бы все без исключения страны Аральского бассейна плюс страны-инвесторы. Когда Узбекистан будет, кроме уверенности в обеспечении безопасности и его потребности в определенном режиме подачи воды, заинтересован и в получении дивидендов от энергетической составляющей, вот тогда все споры закончатся.