Насилие как система

Одни предлагают установить в отделениях стеклянные стены и видеокамеры, другие — ввести курс человеколюбия для курсантов, третьи — усилить воспитательную работу с кадрами. На самом деле никто не знает, что делать — как школьник, который «плавает» у доски и несет всякий вздор в надежде на троечку. Ясно, что реформа МВД провалилась. И все в растерянности, включая начальство. Тем более что из новости про методы дознания следует другая: при таких методах сколько же народу страдает безвинно и сколько преступников не понесли наказания, благо их просто не искали. Катастрофа, товарищи, сущая катастрофа. И как быть?

Приятнее всего было бы верить, что пытки  — это отрыжка капитализма, ядовитый гриб на мощном древе, что вырос он только в последнее время и что при должном отношении — дихлофосом его, дихлофосом! — сам отвалится. Но это не так. И сама полиция, и ее методы — это часть системы, которая и составляет суть России. Это не гриб-паразит, это само дерево.

Поэтому здравая мысль снять министра и все руководство МВД, высказанная правозащитником Львом Пономаревым, не изменит дела, будь она реализована. Ну уволят, а кого назначат? Такого же и назначат. Тем, которые назначают, нужен именно такой. Другой им не подойдет, как не подошел бы каннибалам старик Ганди.

Не надо быть наивными и ждать перерождения от системы, которая желает впаять девчонкам семь лет за мелкое хулиганство. Тем более что бесправное общество это дело одобряет, забыв простое и вечное: кто из вас без греха, первый брось в нее камень. И тем самым подпитывает, поддерживает систему.

Тут ни человеколюбие, ни зам по воспитательной части, ни новая чистка не помогут. Для того, чтобы все это прекратилось, нужно менять всю систему полностью, а она настроена на самовоспроизводство.

Не может существовать в прогнившей и коррумпированной, в построенной на жестокости системе отдельный сверкающий подвал, где ангелы с белыми крыльями будут уважать права человека и презумпцию невиновности.

На мой взгляд, проблема заключается в трех вещах: а) во вписанности, впаянности полиции в механизмы власти; б) в нежелании властей что-то менять (а тут нужны колоссальных масштабов перемены, не только в МВД, но и везде, где есть люди в неравных условиях — кто-то начальник, а кто-то просто гражданин); в) в многовековой привычке населения к такому обращению с собой и друг с другом.

Население России никогда не было защищено законом. То есть законы-то, конечно, были, но своеобразные. До революции телесные наказания были в широком ходу, а когда их отменили, то оставили другие пыточные методы — ледяной карцер без света, голод и так далее. Ну, вы представляете, благо преемственность соблюдается свято. Скажем, Чехов съездил на Сахалин и вернулся полный впечатлений, которые не удивили бы современного правозащитника:

«В это время в тюрьме содержалась также женщина свободного состояния Гаранина, подозреваемая в убийстве мужа; она тоже сидела в темном карцере и получала горячую пищу через два дня в третий. Когда один чиновник допрашивал ее при мне, то она заявила, что она давно уже больна и что ее не хотят почему-то показать доктору. Когда чиновник спросил у надзирателя, приставленного к карцерам, почему до сих пор не позаботились насчет доктора, то он ответил буквально так:— Я докладывал господину смотрителю, но они сказали: пусть издыхает!»

Дальше Чехов пишет о телесных наказаниях, о том, что они чудовищно развращают всех, кто имеет к ним отношение, что наблюдающие привыкают и не находят в них ничего ужасного. Это Антон Павлович еще не видал массовых порок, которые применялись в деревнях. Вызывали солдатиков, те без суда и следствия пороли всю деревню, не исключая стариков и беременных женщин; для удобства сечения последних в земле выкапывали яму, куда укладывали живот наказуемой. Палач был не один, как на Сахалине, а палачами становились все, такие же крестьяне, как и те, кого пороли. Так и жили.

После революции — ну это все знают — свободы личности, презумпция невиновности и прочее так и не стали приоритетом ни для власти, ни для населения. Так мы живем и сейчас. Насилие — движущая сила, кровеносная система нашего общества от детского сада до любых взрослых учреждений, от быта до политики. Тут нужен какой-то переворот в мозгах, но где его взять в эти времена — ей-богу, и представить себе не могу.