По сути же празднуется четверть века со дня горбачевского эдикта: в 1988 году, в связи с достаточно условным юбилеем Крещения Руси, он даровал Православной церкви в СССР примерно ту же свободу, что и некогда Константин.
Празднование, разумеется, имело ясно выраженный политический характер. Большинство наблюдателей замечали лишь вещи достаточно очевидные и потому неинтересные: на сколько опоздал Путин, как он беседовал с Януковичем и проч. Но ведь существует еще и внутрицерковная политика — ей, как и Миланскому эдикту, семнадцать веков, интриги там бывают не менее сложными, а уж длятся куда дольше, чем в скоротечных и поверхностных постсоветских столкновениях.
В юбилейных празднованиях приняли участие предстоятели многих поместных православных церквей, вплоть до патриарха Александрийского и всея Африки Феодора — но только не той церкви, которая, собственно, и крестила Русь. Константинопольский патриарх Варфоломей не приехал, зато прислал в Киев послание на украинском языке. В нем он напомнил, что именно Константинополь имел пастырское попечение над Украиной вплоть до XVII века, благословил усилия, направленные на достижение единства между украинскими православными, и заверил: «...как Вселенский Патриархат и Ваша Мать Церковь… мы будем продолжать наши усилия ради единства и процветания православных людей».
Нет никаких сомнений, что патриарх Варфоломей действительно желает всякого блага украинским верующим. Но одновременно это послание — еще одна острая реплика в старом и, по сути, неразрешимом споре Константинополя с Москвой, в споре Второго Рима с Третьим о том, каким должно быть всемирное православие и кто его возглавляет.
Город Константинополь был основан тем самым императором Константином как Новый Рим, столица империи, которая очень скоро стала христианской. Первым епископом в этой империи был епископ старого, итальянского Рима, за которым и закрепилось название «папа». Но вторым уже с IV века считался епископ Константинополя. Собственно, разделение между католиками и православными во многом определялось спором между этими двумя кафедрами: Старый Рим требовал от Нового подчинения, а Новый соглашался признать за ним лишь «первенство чести», сохраняя за собой полноту власти на собственной территории. Да и немудрено: долгие века Византия оставалась самым сильным, славным и просвещенным государством христианского мира. Думаю, не надо напоминать никому, что церковь Киевской Руси берет начало из Константинополя, да и среди русских епископов было немало греков.
Но в 1204 году Константинополь захватили и разграбили крестоносцы, а в 1453 году то же самое сделали турки, превратив его в Стамбул. Патриархи, утратив былое политическое величие, оказались в заложниках у иноверцев — впрочем, старых канонов никто не отменял, и они по-прежнему считали себя старшими во всем православном мире, тем более что епископы других великих городов (Антиохии, Александрии, Иерусалима) оказались в точно таком же положении задолго до константинопольских.
При этом в последние византийские десятилетия Константинополь не раз пытался восстановить прерванное общение с Римом, надеясь получить от него военную помощь и политическую поддержку. Впрочем, надежды эти не оправдались — зато еще одно православное государство, Московское княжество, сочло, что Константинополь отступил от правой веры, и потому в 1448 году собор, созванный московским князем, самостоятельно избрал «митрополита Московского и всея Руси», не спрашивая согласия греков.
С той поры и почти на полтора века (!) между этими двумя церквами фактически существовал разрыв. Он не был основан на догматических разногласиях (как получилось с католиками), но, несомненно, так накапливалось множество мелких различий в обрядах, да и просто в подходах к церковной жизни. Константинополь выживал под турками, Москва, напротив, расширяла границы, богатела и начинала себя ощущать единственным православным государством в мире — преемницей Византии, Третьим Римом. И восточные патриархи теперь могли обращаться за помощью только туда. В конце XVI века проблемы были улажены, а московская кафедра была объявлена патриаршей — на Руси появилась совершенно независимая церковь, которая к тому же, единственная во всем православном мире, могла опереться на казну и армию православного государя, как в византийские времена. А это дорогого стоит.
Но ведь все всё равно помнили, что православие на Русь пришло из греческих земель, что по-гречески были написаны все самые главные книги… и попытка вернуть русское православие к греческому образцу обернулась самым страшным в нашей церковной истории расколом — но это отдельная тема.
Естественно, что православные тех земель, которые не были подвластны московскому царю (в том числе и Украины до XVII века), по-прежнему подчинялись Константинополю — ровно до тех пор, пока новый мирный договор не делал их подданными московского царя. Никто особенно и не возражал, потому как границы церковных юрисдикций и тогда, и сегодня обычно (хоть и не всегда) совпадают с государственными.
Так сложились «стилистические разногласия» между Москвой и Константинополем, при всем том, что верующие обеих юрисдикций признают и всегда признавали друг друга братьями по вере, молятся и причащаются вместе без малейших сомнений.
Константинополь по-прежнему считает и порой настаивает, что все православные, живущие вне границ национальных юрисдикций, должны подчиняться ему
Москва — это по традиции сильное национальное государство и богатая церковь, которая живет с этим государством в полном согласии, это опора на политическое влияние. Концепция «Третьего Рима» по-прежнему остается популярной (ее переносят даже на СССР и нынешнюю РФ), а при патриархе Кирилле она была дополнена концепцией «Русского мира» или «Святой Руси» — круга народов и стран, ощущающих свое духовное единство и ведущих свою духовную и политическую историю от Киевской Руси и Московского царства (второе мыслится как прямое продолжение первой). В центре этого мира, разумеется, Московский патриарх.
Константинополь не смог бы опереться на силу или богатство, даже если бы захотел. Любого, кто посетит патриархию в небогатом стамбульском районе Фенер (по-гречески Фанар), поразят скромность обстановки и простота в обращении, особенно по контрасту с московской помпезностью — а с патриархом Варфоломеем любой желающий может после службы поздороваться за руку и запросто поговорить. Но это вовсе не означает, что в Фенере сидят наивные простаки. За ними — история, каноны и знаменитая византийская дипломатия.
Константинополь по-прежнему считает и порой настаивает, что все православные, живущие вне границ национальных юрисдикций, должны подчиняться ему. Дескать, от Византии остался крохотный кусочек стамбульского квартала — но патриархат-то не византийский и уж тем паче не стамбульский (как любят его обзывать недоброжелатели), а вселенский.
И, как полтысячелетия назад, Константинополь, Новый Рим ищет сближения со Старым: Варфоломей принял участие в интронизации папы Франциска — жест вежливости, но в то же время ясная декларация о намерениях, немыслимая и даже несколько скандальная для самодостаточной Москвы.
У этой истории было много разных эпизодов. В Западной Европе до сих пор существует Архиепископия православных русских церквей, подчиненная Константинополю — ее образовали русские эмигранты, не пожелавшие входить ни в РПЦ, сотрудничающую с Советами, ни в РПЦЗ, слишком ориентированную на антисоветскую борьбу. В начале этого года ушел на покой ее прежний предстоятель архиепископ Гавриил, новый предстоятель не избран, и дальнейшая ее судьба совершенно не ясна. Это менее сотни приходов, в основном во Франции, но за ними славная история, и вливаться в ряды Московской патриархии эти приходы совершенно не собираются. Для Константинополя это, с одной стороны, удачный пример именно той «политики вселенскости», которую он последовательно проводит, а с другой — лишняя головная боль на переговорах с Москвой.
В Эстонии спор между двумя патриархиями даже привел к временному разрыву отношений при патриархе Алексии II, впервые в новейшей истории. В этой стране традиционно много православных, причем и среди самих эстонцев. Во времена Российской империи они, естественно, принадлежали к ее церкви, после революции подчинились Константинополю, а после Второй мировой, оказавшись в границах СССР, вошли в состав Московского патриархата. Что делать было после распада СССР? Москва сказала: «Оставайтесь у нас», — Констинтинополь: «Возвращайтесь к нам», — и каждая сторона была уверена, что именно так будет правильно. Мнения самих эстонцев разделились, и теперь в этой стране две параллельные церковные юрисдикции.
Еще сложнее ситуация на Украине, где таких юрисдикций как минимум три: одна входит в состав Московской патриархии, хоть и автономна, а две другие независимы. Это разделение возникло все на той же политической почве при развале CCCР и сначала было крайне острым. Теперь все очевиднее, что от разрыва проигрывают все, так что в юбилейные дни состоялась встреча митрополита Владимира (МП) и патриарха Филарета (независимая церковь): они обнялись и сказали, что вражды меж ними уже нет. Дружбы, правда, пока тоже нет.
Такие объятия резко противоречат позиции Москвы, согласно которой на Украине есть только одна каноническая церковь, а остальные — раскольники, которые должны покаяться и вернуться в ее объятия (что, разумеется, нереально). А вот Константинополь в своем послании как раз и намекает: пора объединяться, и пусть центром такого объединения станет Вселенский патриархат, а никак не «русский мир» Москвы, которая к Киевской Руси отношения не имеет. А это уже очень обидно Москве.
Митрополит Владимир в преклонных годах и слаб здоровьем, так что борьба за его наследство идет уже в открытую. А среди украинских клириков и мирян можно встретить какие угодно пожелания: от полного слияния с Москвой до категорического разрыва с ней. По-видимому, в церковно-политической драме двух Римов скоро состоится очередной акт — украинский.
Кстати, для справки: Ю.Л. Шевченко, засоривший нанопылью квартиру патриарха Кирилла, — не только врач и бывший министр, но и священник, рукоположенный в Киеве. История с квартирой началась после того, как он открыл в Москве собственный храм, не спрашивая благословения у московских церковных властей — фактически перенес на московскую почву семена украинского раскола. Есть ли связь между этими двумя событиями, оставляю судить читателю.