Что им до перемен в управлении собственностью, которой не они владели раньше и которой не они будут владеть впредь? Ждать им прибавления к зарплате или прибавления к ежемесячной отчетности? И как все это повлияет на собственно научную работу? Владимир Высоцкий обращался к «доцентам с кандидатами» от имени колхозного крестьянства, призывая быть поближе к народу на уборке урожая картошки: «С лопатами проявите здесь свой патриотизм». А тридцать лет спустя другой бард, Тимур Шаов, уже от имени правительства умолял ученых «лежать не булькая и денег не просить».
Просьбы разные, но смысл у песенок один: не дают ученым заниматься наукой. Раньше отрывали от синхрофазотронов и отправляли спасать урожай, а нынче и вовсе лишили возможности жить на зарплату.
Да, но ведь как-то… живут! И это при том, что зарплата начинающего м.н.с. заметно уступает зарплате дворника, а доктор наук и профессор если дворника и обгонит, то ненамного. И не в том ли цель реформ, чтобы это положение дел радикально изменить?
Конкретные цифры приводить не стану. Мой опыт (19 лет в одном из институтов Академии наук на должностях от лаборанта до ведущего научного сотрудника) слишком субъективен, и любые рассуждения на тему «а вот у нас» натолкнутся на справедливые возражения: «это частный случай, в других местах совершенно не так». Тут как в теории Эйнштейна, все относительно и зависит от позиции наблюдателя. Поэтому перейду сразу к обобщениям, хоть это и не совсем академично. Но что поделать, публицистика — легкий жанр, тут даже библиографию не требуется составлять, не говоря уже об описании истории вопроса.
Доплаты составляют лишь часть нищенского оклада, жить на них тоже невозможно
Итак, на что живет рядовой российский ученый наших дней, если его оклад едва выше прожиточного минимума? Ну, во-первых, зарплата состоит не только из оклада и надбавок за звание и степень. Институты зарабатывают и внебюджетные средства (например, сдают в аренду свои площади) и часть этих средств пускают на доплаты своим сотрудникам — вот этой возможности они, судя по всему, лишатся.
Может быть, теперь доплачивать будут централизованно, в зависимости от заслуг каждого? Хорошо бы, но как измерить заслуги? Для этого существует замечательная цифра ПРНД — «показатель результативности научной деятельности». За монографию столько-то баллов, за статью столько-то, за выступление на конференции еще столько-то. По количеству баллов каждому и начисляется скромная доплата.
Только дело в том, что не мерятся научные заслуги количеством опубликованных статей и в особенности выступлений, которые, если честно, еще неизвестно, состоялись ли на самом деле. Бывают ведь и фиктивные конференции, проведенные на бумаге, туда даже докладчики не приезжают. Что и говорить о публикациях в эфемерных, но якобы научных журналах, которые делаются по твердым расценкам. А главное, количество тут совершенно не переходит в качество.
Пытаются у нас вводить западный критерий — индекс цитируемости. Если коллеги ссылаются на твои работы, значит, они видят в них некоторую ценность. Но что мешает плагиаторам и имитаторам ссылаться друг на друга целыми пачками? Этот индекс вовсе не инструмент для создания ответственного научного сообщества, скорее наоборот, он есть его порождение. Более того, в современном мире он не может считаться изолированно по каждой стране, потому что наука глобальна. Но чтобы публиковаться в зарубежных изданиях, нашим ученым необходимо регулярно прочитывать эти самые издания, но институтские библиотеки их просто-напросто не выписывают, нет финансирования.
Словом, любые методы материального стимулирования, основанные на количественных показателях, еще ничего не гарантируют. А главное, и эти доплаты составляют лишь часть нищенского оклада, жить на них тоже невозможно.
Казалось бы, совсем другая картина с грантами: они выдаются конкретным коллективам под решение конкретных задач и требуют строгой отчетности. В 90-е многие ученые буквально выжили за счет западных грантов, но в дальнейшем на них рассчитывать не приходится. Новые правила их получения, по сути, означают, что грантодатели должны будут действовать по поручению и в интересах российских чиновников, чего они, разумеется, делать не станут. И в самом деле, зачем нашим ученым западные деньги? Это, пожалуй, заставит их ощутить свою независимость от отеческой кормящей руки, заставит вспоминать к каждым выборам о кривых Гаусса и прочих вредительских элементах.
Что же, все ученые в нашей стране подобны Григорию Перельману, которому интересно доказывать теорему Пуанкаре, но совершенно неинтересно получать за доказательство награду в миллион долларов, когда на хлеб и кефир ему и так хватает?
Зато у нас остаются отечественные грантодатели — РГНФ и РФФИ. Причем их финансирование в последние годы заметно увеличилось. Не буду сейчас рассуждать о том, насколько прозрачна и справедлива процедура выдачи этих грантов и насколько забюрократизирована отчетность. Представим себе идеальную ситуацию: группа из трех-четырех ученых человек подала заявку на грант и получила полмиллиона рублей на год. Можно ликовать? Подождите. Часть этого гранта сразу возьмет себе организация, в которой осуществляется исследование. Остальное можно потратить на закупку оборудования, на командировки и проч. А можно все пустить на оплату труда ученых — и значит, треть этой суммы отдать государству обратно в виде налогов. В результате на руки ученые получат по нескольку тысяч в месяц в лучшем случае.
К тому же вплоть до недавнего времени гранты выдавали обычно по принципу «половина от запрошенной суммы» и сами деньги перечисляли ближе к концу года. Но сокращение финансирования не означает сокращения обязательств исследовательской группы. Представьте себе, вы берете на себя обязательство сделать некоторую работу за некоторую сумму денег, и если денег заплатят вдвое меньше и намного позднее — это еще не значит, что ваши обязательства сократились…
И это уже не говоря о том, что гранты выдаются научным сотрудникам за то, что они, по сути, и так обязаны делать по своей должностной инструкции — за научно-исследовательскую деятельность. Еще точнее, за то, что она имеет некий видимый результат, причем его надо заранее предсказать. Представьте себе, вы втроем просите грант на три года, чтобы совершить некое открытие. Это значит, что вы обязуетесь в год совершать по 1/9 открытия на человека и должны будете в этом отчитаться. Более того, каждый из вас должен заранее запланировать, какую конкретную девятую часть открытия именно он совершит в наступающем году. Смешно? Ни капельки не смешно для того, кто готовил бумаги для наших научных фондов.
Что же, все ученые в нашей стране подобны Григорию Перельману, которому интересно доказывать теорему Пуанкаре, но совершенно неинтересно получать за доказательство награду в миллион долларов, когда на хлеб и кефир ему и так хватает?
Отнюдь нет. И значит, люди зарабатывают другими способами, какими угодно, и очень ученому повезло, если этот способ имеет прямое и непосредственное отношение к его научной специальности — например, если он преподает или пишет популярные статьи. А то ведь и просто картошечку копает на приусадебном участке. Собственно наукой типичный ученый может сегодня заняться в свободное от приработков время, и все это прекрасно понимают, включая его непосредственное начальство. По сути, речь идет о скрытой безработице.
Чтобы реформа академической науки привела к позитивным результатам, зарплата молодого ученого должна стать конкурентоспособной на рынке труда. И более того — престижной. Чтобы в науку после университетов шли действительно лучшие из лучших, а не только фанатики вроде Перельмана и те, кому совсем уж некуда податься.
Для проведения такой сложной и болезненной реформы нужна власть, которая пользовалась бы доверием научного сообщества и искренне желала бы добра этому сообществу
Но дело не только в зарплате — этот самый ученый должен получать средства на оборудование, командировки, литературу по специальности. Вероятно, там, где было десять рабочих мест, останется не более одного-двух. Но если быть честными и брать в целом по стране, то из десяти списочных научных сотрудников настоящей наукой и так занимаются один или два, да и то вполсилы — большего просто не могут себе позволить.
Гранты, на мой взгляд, должны выдаваться совершенно по иному принципу и в иных объемах. Грантополучатель должен доказать только две вещи: что выбранная им проблема актуальна, перспективна и недостаточно исследована, а сам он обладает достаточной квалификацией, чтобы ею заниматься. К каким конкретно результатам он придет, настоящий ученый в начале пути просто не знает. Но если этих результатов не будет вовсе — тогда и только тогда его следует вносить в черный список людей, которым гранты больше давать не стоит.
Я прекрасно понимаю, что для проведения такой сложной и болезненной реформы нужна власть, которая пользовалась бы доверием научного сообщества и искренне желала бы добра этому сообществу — а не того добра, которое имеется у него на балансе. А пока что, похоже, ученых просто хотят передать в сугубо чиновничье ведомство. И стало быть, вал бестолковой отчетности, накрывающий институты с головой в последние годы, будет лавинообразно возрастать. А значит, сил и времени на науку совсем не останется.
Академическая собственность, ведомственная принадлежность и все прочее — вопросы, на мой взгляд, глубоко вторичные. И тем, кто будет теперь строить по ранжиру доцентов с кандидатами, стоило бы подумать только об одном: как дать им возможность зарабатывать подлинно научной работой, а не ее бумажной имитацией.