Через три дня в Аббевиль прибыл амьенский архиепископ. Крест восстановили, освятили вторично, а неизвестных преступников предали анафеме и осудили на смертную казнь. Велось и уголовное следствие, причем довольно энергично. Парламент искал какой-нибудь противовес эдикту об изгнании иезуитов, чтобы немного успокоить волнения. И как всегда в случаях, когда в наказании заинтересована власть, преступник нашелся очень скоро.
Им оказался совсем юный дворянин по имени де ла Барр. Возвращаясь откуда-то с компанией приятелей, молодой человек не снял шляпы, встретившись на своем пути с процессией капуцинов. В другое время на этот проступок не обратили бы внимания, тем более что шел проливной дождь. Но судья, разбиравший дело об осквернении креста, решил, что грех не воспользоваться случаем и не объединить два дела в одно. Почти вся веселая компания, правда, успела сбежать из города; арестовали только старшего — де ла Барра, и младшего, четырнадцатилетнего. Этого-то оправдали за молодостью лет, а вот де ла Барр, несмотря на отсутствие доказательств и очевидные лжесвидетельства, был приговорен к смертной казни теперь уже земным судом.
Такой приговор вполне утешил обиженных и удовлетворил недовольных. Отличный урок кощунникам, забывшим о святом и вечном! Но конечно же никто даже и не подумал, что этот приговор, от которого тянуло душком мракобесия, будет приведен в исполнение. Ведь Франция была уже другой. Страна адвокатов и философов не могла себе представить, что в просвещенном ХVIII веке мальчишке отрубят голову за то, что не снял шляпу перед монахами или разбил крест. Французы с интересом следили за развитием событий как за занимательным спектаклем, первый акт которого закончился тем, что парламент, горячо обсудивший проблемы падения нравственности и морали, отклонил апелляцию де ла Барра о помиловании.
Ходили слухи, что де ла Барр в шутку попросил палача казнить его одним ударом, не изуродовав
Начался второй акт: в Аббевиль прибыл палач Сансон. «Вот мотайте на ус, — говорили старики молодежи. — Каково там теперь этому кавалеру? Уж страху-то натерпится!» Пошли слухи: якобы де ла Барр в шутку попросил палача казнить его одним ударом, не изуродовав. «Он такой красавчик, этот де ла Барр!» — говорили дамы. Несколько знатных особ даже приехали в Аббевиль, чтобы познакомиться с героем событий, когда того после всего пережитого наконец выпустят из тюрьмы.
Третий акт еще больше раззадорил публику. Видимо, власти решили как следует проучить этого красавчика, и не только его одного. Де ла Барра с табличкой на груди со словами «Нечестивец, богохульник и окаянный святотатец» повезли к церкви, чтобы он перед папертью публично покаялся. Юноша отказался, в очередной раз заявив с улыбкой, что невиновен. Затем процессия двинулась к эшафоту. Поднявшись на него, де ла Барр продолжал улыбаться, хотя при виде меча в руке Сансона эта улыбка слегка дрогнула. Тем не менее молодой человек, действуя строго по законам жанра, демонстративно протянул руку и попробовал лезвие на остроту. Палач велел ему встать на колени. Кавалер вскинул голову и громко воскликнул, что будет дожидаться смерти стоя. Ему зааплодировали. Толпа на площади затаила дыхание. Многие в этот момент пожалели, что все так быстро закончится: сейчас объявят, что добрый король помиловал преступника и
Внезапно над толпой что-то сверкнуло, ослепив зрителей. В следующее мгновение все увидели, как де ла Барр, пошатнувшись, стал медленно валиться. Когда его тело распростерлось на помосте, голова отскочила и покатилась. Это палач Сансон нанес удар, позаимствованный у арабов, — мгновенно рассекающий шею и позвоночник.
Толпа ахнула, отпрянула, раздались вопли, истерические рыдания, проклятия Обыватели получили зрелище, которого не ждали, не предвкушали, никоим образом не были на него настроены. Оно вызвало взрыв негодования!
Тот, кто летом 1766 года отправил строгое предписание палачу Сансону довести дело до конца, просчитался. Смерть де ла Барра никого не успокоила и не удовлетворила, напротив — возмутила всю Францию.
Впрочем, кто принял варварское решение — была ли то коллективная воля парламента, добрый ли король решил проучить смутьянов или серые кардиналы перестарались, так и осталось невыясненным.