Сорокин много раз говорил, что его романы просто тексты, слова, жизнь языка, к жизни людей отношения не имеющая. Но «День опричника» (2006) все прочли как близкое предсказание, наступающую реальность. А то что слова — а также фото и видео — жизнь и есть, с появлением соцсетей и гаджетов стало очевидностью. Только прежде тексты и изображения были трех разных пород — документ, фантазия, ложь — и различались они каким-то привычным для всех образом, а теперь столпотворились. Встроенный в голову вопрос «а как на самом деле?» постепенно самоликвидировался, потому что ответов на него больше не предусмотрено. Причин две — техническая и пиротехническая. Вторая заключается в том, что вопрос перегорел. Перестало получаться узнавать правду о чем бы то ни было. О политической закулисе, о летающих тарелках, об истории. Предъявляешь документ — тебе в ответ противоположный.
В голове теперь инсталлирован другой вопрос: «С кем вы, мастера культуры?» Если не с нами — проследуйте к параше. Если с нами — то всегда и во всем. И техника под это сознание прогнулась: все может оказаться фейком. Фотошоп, сканер, видеомонтаж, спецэффекты — липовые документы с печатями и подписями, не отличить от настоящих. Недавно еще в метро продавали дипломы, теперь вот вскрылись квазидиссертации. Техника и коррупции помогает: не надо дрожащими ручками совать конверт тому, кто липу одобрит, просто приходит перевод на офшорный счет, и все довольны. Липа или фейк — это имитация: деятельности, документа, реальности, законности. В жизни закон нарушен, а «в словах» как бы соблюден. Слово главнее, и вот это «как бы» открыло период сверхновой истории. Которая взрывоопасна так же, как сверхновые, наблюдаемые в телескоп. Сверхновые законы пишутся в каждом случае «понятно для кого», а вовсе не для всех.
В «победные дни» увидела комментарий к очередному историческому свидетельству (или «свидетельству» — кто теперь проверит?): «Самая страшная проблема РФ — все вранье. А что не вранье, не отличить от вранья. И разговор посему невозможен — одно «мнение» на другое. Договориться, когда все врут, невозможно». Это и есть пиротехническая, она же взрывоопасная ситуация.
Нет, не случайно школьники и студенты пишут сочинения (а преподаватели вывешивают в сети), путая Пушкина, Ленина, Гомера и Гамлета, страны и эпохи, людей и персонажей, — гуманитарный дух вышел вон
Имитация правит бал, когда реальность и вымысел слиплись, а правда и ложь стали просто словами-маркерами: у нас все правда, у вас все ложь. Высказывание «ни в чью пользу» нечитаемо. Может, кто помнит фильм «Имитатор» Олега Фиалко (1990)? Сценарий Юрий Мамин и Владислав Лейкин написали еще до перестройки, но его не брали в производство. Суть в том, что герой (как позже возникший Максим Галкин) неотличимо имитирует голоса. Любые — Брежнева, Высоцкого, Горбачева — и выдает себя за разных людей, манипулируя чиновниками и военными, устраивает переворот, превращает врага в сумасшедшего и т.д. Основополагающий фильм оказался.
Литературный хит последнего года — проект «Гражданин поэт», где Дмитрий Быков имитирует разных русских поэтов. Сорокин имитировал тургеневский стиль, потом условно древнерусский («День опричника»), потом чеховский («Метель»). Михаил Шишкин пишет роман-центон, с умышленным «плагиатом» из советских писателей, Евгений Водолазкин выпускает два романа, один древнерусский, другой о Крымской войне, с соответствующим языковым погружением, Алексей Иванов опять же в старорусском (ХVIII века) стиле пишет роман «Золото бунта». Не говоря об Акунине, который придумал еще в конце прошлого века некий благородный ХIХ век, «Россию, которую мы потеряли». Тогда именно о том золотом веке тосковало общество.
Путешествия во времени, прочь из своего. После захода в близкие столетия общество нырнуло в Средневековье и выплыло в 1930-х годах. Писатели заглядывают в завтрашний, представляющийся кошмарным день через реконструкцию прошлого. Огромный тираж у книги Павла Басинского «Лев Толстой. Бегство из рая» — казалось бы, в тысячный раз биография Толстого, но это такая биография, где день за днем разыгрывается драма России, развязкой которой станет 1917 год. И он ведь маячит, и не только перед носом России.
Имитация — признак того, что движение остановилось. Но статики не бывает: все, что не растет, — деградирует, ненадолго удерживаясь в состоянии профанации. Когда эпоха доживает, мучительно доживает, — броситься бы в объятия стоящей на пороге сверхновой, но она почему-то аккумулирует в себе не мечты, а страхи. Возьмем мы американские блокбастеры про «послезавтра» или «Метель» того же Сорокина. Едет повозка с нанолошадками в бесконечных снегах на подвиг, лишенный смысла. И только вкрапление высокотехнологичных чудес дает понять, что речь — о будущем, сорвавшемся в пропасть времен, с непонятно на что сдавшейся «техникой на грани фантастики».
Прежде тексты и изображения были трех разных пород — документ, фантазия, ложь — и различались они каким-то привычным для всех образом, а теперь столпотворились
«Искренние высказывания» сегодня (в фейсбуке, во «вконтакте», в ЖЖ — где ж еще?) говорят о том, что общество форматируется как десяток враждебных друг другу армий, тренирующихся на полигонах. Это, конечно, ответ на предписание властей обществу стать армией единой, а оно этот милитаристский нажим отвергает, и вдруг выясняется, что в нем самом именно эта психология — «по законам военного времени» — и живет. Нет, не случайно школьники и студенты пишут сочинения (а преподаватели вывешивают в сети), путая Пушкина, Ленина, Гомера и Гамлета, страны и эпохи, людей и персонажей, — гуманитарный дух вышел вон. Не на его плечах стоит будущее, не к нему оно пристраивает свою лесенку. Гуманитарный дух отдан блошиному рынку сетевых поисковиков, которые найдут пропавшего без вести, если надо, а собственная память наполняется только тем, что пригодится завтра. Слова, как металлические опилки, подчинившиеся силе магнита, расступились по полюсам, оголив поле брани.
Задаваясь вопросом, каким мы хотим видеть будущее России, население спустя двадцать лет обнаружило, что моделей уже не две («западники» и «почвенники», как было прежде), а двадцать две, непримиримых, взаимоисключающих. И все двадцать две — ну или шестьдесят восемь — сводятся не к тому, чтобы создать «дивный новый мир», а сохранить, восстановить, сымитировать прошлый, свой или соседний. Все мечтают восстановить разное и переписать историю под себя. Академик Фоменко со своей «альтернативной историей» не так уж, оказывается, и не прав: студенты точно так же смешивают эпохи в своих сочинениях, власть — в своих символах и лихорадочных действиях, а народ — в своей картине мира. Там Сталин повенчан с церковью, холокост устроили сами евреи (да, читала и такое: что Гитлера финансировали Ротшильды–Рокфеллеры), ну или вот услышала на Пасху, что «Закон Божий требует красить яйца только луковой шелухой». И все не согласные друг с другом обзываются, как в младших классах школы.
Нельзя сказать, что призраки бродят только по территории России. Вот и в Турции забрезжило — «восстановить Оттоманскую империю», и во Франции Ж.-Л. Меленшон зовет к революции и провозглашению Шестой республики (коммунистической), про Сирию и клубок интересов вокруг региона и говорить нечего. Слова не хотят идти туда, в пекло, пятятся, косо смотрят друг на друга, как неправильные пчелы. Правильные, как известно, куда-то исчезают.