Едва директор одной из сельских школ Ставропольского края запретила ученицам приходить на занятия в хиджабах, начались жалобы в прокуратуру, звонки с угрозами и горячие дебаты в СМИ: запрещено ли демонстрировать свою веру, разрешено ли запрещать такую демонстрацию? Россия как будто догоняет в этом отношении Европу: во Франции существует аналогичный запрет на государственном уровне, в Британии с недавних пор нельзя носить в общественных местах даже самые скромные знаки своего вероисповедания — нательные крестики в том числе.
Девушкам официально запрещено являться на занятия в хиджабах и в тех исламских странах, которые выбрали светскую модель развития, например, в Турции с 1925 года, в Сирии и Тунисе. Правда, запрет не слишком строго там соблюдается.
На Западе стремление сделать общественное пространство религиозно стерильным доходит порой до абсурда: уже не всюду встретишь в конце декабря рождественскую елку, и с Рождеством не всюду поздравляют, вместо этого люди отмечают какие-то безликие «зимние праздники», если и связанные с каким культом, так только с культом потребления. Но это процесс далеко не однозначный. Так, в Италии некоторое время назад собирались ввести запрет на изображение креста в школах, но после бурных споров отказались от этой идеи: итальянская история и культура неразрывно связаны с христианством, и лишаться своего наследия итальянцы не спешат.
Британцы стали бороться за право носить нательный крестик на работе, ведь это их личные тела
Более того, и светскость бывает разной. В той же Франции религия строго отделена от государства, а в соседней Германии действует система конкордата, то есть сложных договоренностей, вплоть до того, что государство собирает с верующих особый налог и передает его соответствующим церквям. При этом вопрос о том, что допустимо в общественном пространстве и где проходит его граница с пространством частным, постоянно вызывает споры. Например, британцы-христиане стали теперь бороться за право носить нательный крестик на работе, ведь это их личные тела, а не общественные! И думаю, что они в этом отношении правы.
Да, собственно, и про хиджаб можно было бы сказать то же самое, разве что он гораздо больше и заметнее, а главное — смотрится чужеродно в тех краях, где мечетей меньше, чем церквей. К тому же он служит своего рода молчаливой иллюстрацией старого тезиса об угнетенном положении женщин в исламе (не будем рассуждать, насколько этот тезис верен). Потому, видимо, он и вызывает больше всего возражений.
Можно было бы подумать, что и в России происходит сейчас нечто подобное, да вот только контекст у наших разговоров о хиджабах несколько иной. Ну неужели за последнюю четверть века мусульманские девочки не приходили в школы в платках, а учителя не делали им замечаний? Почему это стало событием только сейчас?
До сих пор присутствие религиозных символов в общественном пространстве редко становилось предметом споров, все обычно решалось методом простых договоренностей. И вдруг государство стало активно брать на себя роль арбитра в этих договоренностях, теперь именно оно будет определять, кто чьи религиозные чувства обидел: девочка, продемонстрировавшая свою веру на уроке в светской школе, или директор, которая не позволила ей этого сделать. И какое за это полагается наказание.
Все понятно: в условиях катастрофического дефицита доверия и вообще всяческих смыслов остался, по сути, один огромный и почти не разработанный ресурс — религиозные чувства. Год назад к поясу Богородицы в Москве пришло больше народу, чем на все политические митинги вместе взятые. И на том же Северном Кавказе ислам, причем самые радикальные его разновидности, для многих выглядит как единственная альтернатива повседневным жестокости, коррупции и беззаконию. Кто сможет оседлать эту волну, кто выступит в качества «защитника веры» (официальный титул британского монарха, кстати) местного или федерального масштаба, тот может рассчитывать на славное политическое будущее.
И значит, верующим, по крайней мере той их части, которая не отказывается быть, ко всему прочему, еще и политическим ресурсом и получать за это соответствующие бонусы, невероятно важно как можно громче заявить о своем присутствии в общественном пространстве. То есть заполнить его как можно большим числом символов своей религии и как можно громче отстаивать свое право на них. Иными словами, поголовно нарядить жен и дочерей в хиджабы, а кто попросит снять — на того заявление в прокуратуру. И это еще самый мягкий вариант.
Верующих у нас в стране много, и веруют они по-разному. Но особый статус традиционных религий имеют только православие, ислам, иудаизм и буддизм. Буддистов слишком мало, и они слишком миролюбивы, а их родные Калмыкия и Бурятия слишком далеко от Москвы. Иудеев тоже осталось немного, и, я вас умоляю, оно им надо? Так что основными претендентами на общее пространство станут хорошо организованные группы православных и мусульман. Они, кстати, тоже бывают достаточно разнородными и не всегда проводят свои богословские дискуссии мирно, особенно на том же Кавказе.
Но ресурс этот будет использоваться все активнее, тут сомнений нет, особенно в связи с поисками новой патриотической идеологии, которыми должно заняться управление по общественным проектам администрации президента. Собственно, на чем еще строить эту идеологию? Проклятые девяностые давно обличены и развенчаны, народное единство в очередной раз отпраздновано. Ценности высшего порядка, которые близки и дороги миллионам, вековые духовные традиции — пожалуй, единственный вариант. Пристегнуть их к текущим политическим задачам не очень-то просто, но тут есть богатый исторический опыт, начиная еще с Византии и Халифата. Понятно, что повторения средневековых моделей не будет, но некоторых имитаций или по крайней мере символических пассов в эту сторону нам, видимо, никак не избежать.
Придет ли наша Гюльчатай на урок органической химии в хиджабе или нет, будет ли в том же хиджабе прыгать через козла на физкультуре — теперь уже вопрос чисто технический. Намного интереснее другое: а когда Гюльчатай все-таки откроет личико, не обнаружится ли под покровом хорошо вооруженный и на все давно готовый Абдулла — «раб Божий», если переводить это имя с арабского?