С удовольствием шагала бы по улицам Хэмптона, что в предместье Лондона, — и время позволяло, и я знала, что эти узкие извилистые дороги рано или поздно приведут меня на Дворцовую выставку цветов, но продавщица привокзального цветочного магазина охладила мой пыл:
— Пройти? Вам лучше проехать на автобусе!
— Вообще-то гулять я люблю...
— Но это очень далеко, идти по меньшей мере полчаса. Да и дождь обещали, — полька-цветочница была любезна и приняла мои проблемы близко к сердцу.
— Дождь — это аргумент, — согласилась я, — а автобусная остановка далеко?
— На противоположной стороне, метров сто. Вам нужен 111-й. Пятая или шестая остановка. А вот и он, — махнула она рукой на показавшийся в окне даблдекер.
Бросив на ходу «дзенькую бардзо», я рванула за автобусом, но все равно примчалась к закрытым дверям. На мое счастье двери снова открылись, и я влетела внутрь.
— Доеду до Hampton Court Flower Show? — прокричала я с порога индусу-водителю.
— Расслабься. Не паникуй, — осуждающе посмотрел он на меня и веско добавил: — Суббота сейчас, не понедельник.
Я расслабилась и полезла на второй этаж. Вид оттуда открывался превосходный. Мы ехали медленно, спасибо пробкам, поэтому успела разглядеть все: и мемориальную доску великому актеру и реформатору английского театра Дэвиду Гаррику, который преклонялся перед Шекспиром и построил в его честь часовню в Хэмптоне, и увешанную национальными флагами гостиницу, и неширокую, но полноводную Темзу с дощатыми разноцветными домиками-плотами с плоской крышей. Это место гордо именуется ривьерой. Все мило, немного тесновато и прижато к реке. Зато за длинным кирпичным забором, тянувшимся слева от дороги, виднелись зеленые просторы чего-то, что называлось private property.
Скоро забор отошел на дальний план, уступив место огромной парковке, автобус затормозил у прозрачного козырька остановки и открыл двери.
— Хэмптоновский дворец, — объявил индус и неодобрительно посмотрел на мои прыжки вниз по лестнице к выходу.
В королевском обществе
Полька-цветочница была права. Морось (типичная английская погода — drizzle) ровным налетом покрыла рукава моего дождевика, промокнула влажной салфеткой лицо, мазнула влагой летние полуботинки. Справа и слева в резиновых сапогах, с рюкзаками или со складными пластиковыми тележками шли садоводы и огородники. 150 тыс. посетителей и переменные дожди этой самой крупной в мире выставки растений за несколько дней превратили дорожку в грязь, но опилки, которые разбрасывали дворцовые дворники, держали нас на плаву.
25 фунтов стоил вход на выставку цветов для членов Королевского аграрного общества. Я членом не была, поэтому заплатила 32 фунта. Дороговато, однако.
— Это что? «Безопасность» денежного перевода такая? — негромко возмущался немолодой профессорского вида мужчина, купивший билет до меня и не торопившийся пройти дальше к воротам выставки. — У них же секретный код моей кредитной карточки сразу высвечивается на дисплее.
Говорил он больше сам с собой. Молодой кассир делал вид, что это его не касается, а очереди было не до разборок. Успеем ли обойти все спорым шагом до настоящего ливня, который обещали после обеда, или нет? Вот что занимало их мысли.
Борьба за правду мне всегда была близка, но в практику банковских операций я не въезжала никаким боком, поэтому, сказав профессору «сорри», пошла своей дорогой.
Чего ждала я от своего субботнего дня на природе? Ярких красок лета, конкурсов садового дизайна (от концептуального до бюджетного), обилия павильонов (от «съедобных» до духовных). Где-то здесь должен быть и уголок под многообещающим названием «Сад Русского музея». Русский музей — это Питер, Питер — это Петергоф, Петергоф — это дворцовое и парковое великолепие в стиле русского барокко. Такие были мысли. Приятные.
Однако началось все с суровой действительности — массового мероприятия с неограниченным входом. За воротами выставки цветов меня встретили острые локти и жесткие плечи десятков тысяч любителей красоты, к которым теперь принадлежала и я. По обе стороны широкого опилкового проспекта виднелись самые высокие деревья выставочных садов, те, что пониже, скрывали спины зрителей. Экспонаты уже получили оценки жюри, победителей и призеров показали по телевизору, и теперь народ волнами катался от одного сада к другому, обмениваясь впечатлениями.
— А что это за пузырики? — поинтересовалась я у креативно лохматого садовода. Его творение, судя по табличке, завоевало серебряную медаль.
— Это специальные прозрачные трубы, наполненные пузырящейся жидкостью, которые наша кампания выпускает для детей-аутистов.
— Веселенькие, — для вежливости добавила я, но, как оказалось, не в тему.
— Прежде всего успокаивающие.
Его серебряный садик шелестел березкой, кивал ромашками на длинных стеблях, завлекал плетеными шалашами, спрятанными в углу. Из этого незатейливого, податливого ветрам зелено-белого многотравья поднималось семь или восемь жестких высоких цилиндров с пузырящейся жидкостью. Вспомнились ряды пробирок на уроках химии. В химию не хотелось. Хорошо бы сюда Аленушкин пруд с темным зеркалом воды, золотыми монетками осины, мягкими лапами елей. Вот где спокойствие, можно черпать ведрами и нанизывать на коромысла... Однако что это я? На дворе XXI век, ему надо соответствовать, хотя бы этими прозрачными пузырящимися трубами.
Аромат роз и чесночный дух
Людской поток вынес меня к каналу под названием «Длинная вода». С дальнего его конца на садоводов-любителей взирал во всем своем великолепии Хэмптоновский королевский дворец. Его строили в стиле Тюдоров, затем принялись переделывать под барокко, в пику французам с их Версалем. «Пусть будет еще великолепнее, чем я хуже Людовика», — решил Вильгельм III Оранский, но вскоре охладел к грандиозному проекту и переключился на охоту. Оленей в окрестностях его любимого дворца Хэмптон было предостаточно. Пасутся они и по сей день на большей части 300 гектаров принадлежащей дворцу земли. Культивированные сады — то, что с утра до вечера маникюрит садовник, — занимают лишь 26 гектаров. Именно здесь, в Хэмптон-Корте, находится лабиринт, по которому плутали герои повести Джерома Джерома «Трое в одной лодке, не считая собаки».
Светлая идея пустить по дворцовым просторам потоки людей принадлежала антрепренеру Адриану Бойду. В 1990 году в грандиозном проекте «Выставка цветов» он гениально соединил обедневший Хэмптоновский дворец со спонсором — «Британскими железными дорогами». Дворцу нужны были средства для поддержания музея после расформирования министерства окружающей среды, под протекторатом которого он находился, а железной дороге — новые пассажиры на ветке Ватерлоо—Хэмптон.
Пассажиры хлынули в Хэмптон, железная дорога сторицей окупила расходы на спонсорство, Адриан Бойд приобрел золотой «Лендровер» и новый двубортный костюм, а страна получила новый праздник. Всем было хорошо, кроме Королевского аграрного общества. Королевские аграрии имели собственную выставку в Челси, которую проводили 150 лет, и конкурентов не хотели.
Там, на 11 акрах, принадлежащих Royal Hospital Chelsea, пять дней мая толпится более утонченный народ. Дамы в нарядах от Шанель и в туфлях от Маноло Бланик, мужчины с ключами от «Бентли» в кармане.
Два года королевские аграрии смотрели на творение Бойда и завидовали, на третий год громкого успеха конкурентов из Хэмптона ринулись в атаку и выкупили права на проведение Дворцовой выставки цветов. С тех пор она проходит под эгидой Королевского аграрного общества.
Ее королевское высочество из двух цветочных фестивалей привычно едет на первый, майский. Ей устраивают экскурсию, она любуется сиреневым отливом лавандовых полян и вдыхает нежный аромат роз. В этом году Челси порадовал ее изящным букетом кремовых роз «юбилей королевы» — этот сорт выводили десять лет. Хэмптон она пока не посетила, но с удовольствием слушает рассказы о выставке своей любимой невестки Софии, герцогини Уэссекской, супруги младшего сына, Эдварда.
По выставке цветов гуляли преимущественно пенсионеры или те, кто ближе к пенсии, чем к карьерному зениту. Причем в основном это были представители прекрасного пола. Явный перекос статистика определяла в 68%. Эти люди вырастили собственных детей и теперь могли заняться чем-то более благодарным, например выращиванием чеснока или разведением шмелей.
— Не путайте шмелей с осами и пчелами, — предостерегал экскурсовод в палатке под названием «Домик пчелки», — они неагрессивны и даже дружелюбны, не производят мед, зато опыляют помидоры, малину, бобовые. Вы ведь любите малину?
— Малину и вообще шмелей я очень люблю! — успокоила я его, макая тонкую пластиковую палочку в банку с этикеткой «мед акации». Еще хотелось попробовать меда верескового, а также липового и вообще из всех шести банок, куда макать было разрешено.
— У вас есть хотя бы небольшой участок перед домом? — допытывался мой экскурсовод.
— Есть, очень небольшой, размером с носовой платок, — честно сказала я.
— Годится. А какие у вас там цветы?
— Анютины глазки.
— М-да. Это нам, то есть шмелям, не помогает.
— Что ж в них плохого?
— Плохого ничего, но и хорошего тоже мало. Никакой пользы дикой природе. Посадите лучше флоксы, герань, лаванду, а еще лучше шиповник. От них много пыльцы и нектара. Тогда к вам полетят шмели. А если вы заметите обессиленного шмелика, то подкормите его подсахаренной водичкой, и он снова примется за работу.
Насчет шиповника я ему не пообещала, но сказала, что для герани место найду.
«Черчилль» на гриле
После 11 утра выглянуло солнце — и сразу захотелось есть. Установка была экономить, поэтому на поздний завтрак я подцепила четвертушку хлебного батона, хрустящая корка и название которого обещали многое: овес, сливу, яблоки. Однако за аппетитной коркой скрывался влажный пористый приторный кекс. Выковыряв сливы и яблоки, я с чистой совестью отправила его в контейнер с надписью «вторсырье». И пошла на запах барбекю.
Электрическое компактное барбекю располагалось рядом с прилавком, на небольшом столике, привлекательно задрапированном скатертью в красную клетку. Рядом стоял большой щит «сардельки Великой Британии» и предлагался список мясных деликатесов. Первыми в нем числились сардельки Churchill, традиционно британские, с черным и белым перцем, а также со свежей петрушкой.
— Скажите, а что за сардельки под названием «Черчилль»? — обратилась я к продавцу.
— О, это гвоздь нашей программы! Расходится в одно мгновенье. Раз — и нет целого ящика.
— Они случайно не в честь Черчилля названы?
— Винни, что ли?
— Какого Винни?
— Уинстона!
— Так вы Уинстона Черчилля называете Винни? — поразилась я.
— Замечательный мужик, он, кстати, учил меня «грилить». Его сардельки особенно популярны у немцев.
— Я не немец, я русская. И вы заливаете
— Что же вы сразу не сказали, тогда вам бесплатно, — парень галантно подцепил с раскаленной решетки подрумяненного «Черчилля» с аппетитным разломом, из которого вырывалось наружу ароматное жаркое нутро.
— The Churchille, — поправил он меня, сделав ударение на определенный артикль.
— А другие именные сардельки у вас есть, например сардельки Шекспира?
— Ну вы хватили, мы только «Черчилля» продаем.
«Черчилль» прибавил мне бодрости, и я обошла еще с десяток павильонов — от огромного цветочного до компактного «Виноградарства». И правильно, Британия — это пиво или пиммс, в шотландском случае виски. Но это уже другая культура — зерновая, а значит, и другой павильон.
Матрешки в квадрате
В конце концов ноги привели меня к родному, российскому экспонату. Российским он был лишь по названию «Сад Русского музея». Создавала его, как говорилось в каталоге, частная кампания из Кента по заказу Русского музея, чтобы «познакомить британцев с красотой и величием императорского Петербурга».
Как же понимают «красоту и величие» императорской России в графстве Кент? А вот так: много матрешек разного размера, люстра Большого театра, квадрат Малевича, чугунные резные решетки Смольного, через которые в известном черно-белом кинофильме лезут революционные солдаты, плюс отбитая голова мраморной статуи. Жуть, конечно, но, судя по отзывам, кому-то понравилось.
В этом шедевре, который можно было назвать «Мухи с макаронами», не хватало лишь медведя с балалайкой, но медведь, наверное, не уложился в смету. В принципе расстраиваться особо не стоит — уже не серп и молот. И не хорек все-таки, как говорил король из захаровского «Обыкновенного чуда». На следующий год, как пообещал директор Русского музея Владимир Гусев, сами будем разбивать настоящие российские сады, и не где-нибудь, а в Санкт-Петербурге. Проведем свой международный фестиваль императорских садов России и англичан пригласить не забудем.