Четверть века назад в газете «Московские новости»
1987
Советскому Союзу США как враг не нужны. Наоборот, мы бы предпочли иметь в их лице партнера (хотя, как показывает опыт, можем прожить и без этого). А вот нынешней Америке Советский Союз, судя по всему, нужен прежде всего как враг. Притом очень нужен: как только восприятие нас западной общественностью как «империи зла» притупляется, у них начинают сыпаться многие исходные идейные установки и целые направления политики. Но США, Западу надо приучать себя к мысли, что мы все-таки лишим их врага.
«МН» №25 от 21 июня
2012
Нужен ли российскому обществу образ внешнего врага спустя 71 год после начала войны, «МН» спросили у директора «Левада-центра» социолога Льва ГУДКОВА.
Нельзя сказать, что россиянам так уж соприроден этот образ врага. Да и функциональная роль его в разные эпохи различна. В 1987 году на фоне резкой активизации и поляризации политического спектра действительно ожили ненадолго старые советские мифы. Но буквально через пару лет, когда мы начали свои замеры, значимость идеологемы врага резко упала. В 1989 году социологи фиксировали самый низкий уровень такого рода запросов на внешнего врага. На вопрос, есть ли враги у нашей страны, только 13% тогда ответило утвердительно.
Картина стала существенно меняться в 1995–1996-м, в период ельцинских реформ, когда оказалось, что власть обладает очень слабой легитимностью. Куда мы идем — не очень ясно, ожидание немедленного наступления чуда не оправдалось. Вот здесь опросы фиксируют рост традиционалистских настроений, возврат к поиску национальной идеи, словом, классический реставрационный тренд. С оживлением старых комплексов возвращается и запрос на врага. Максимума он достигает уже в следующее десятилетие.
Итак, в 1989 году только 13% населения считает, что у страны есть внешний враг, большинство же уверено, что все наши проблемы внутри нас, что угрожают России и русским наши собственные пороки, лень, безынициативность и прочее. А в 2004-м тех, кто думает о врагах России, уже 77% — невероятный показатель в условиях сравнительно мирного времени.
Кого россияне считали и продолжают считать своими врагами? Первые позиции в этом списке с 2000-х годов занимают бывшие республики СССР и страны Восточной Европы, которые объявили о желании интегрироваться с Западом. Само это тяготение к Западу — то, что нам не удалось в 1990-е годы, — воспринимается политической элитой как некоторое оскорбление и порождает ответную реакцию, в том числе и на уровне пропаганды. Далее: страх руководства страны перед «оранжевой революцией» и массовыми волнениями и усиление пропаганды привели, конечно, к оживлению в массовом сознании идеи конспиративного заговора против России, к поиску манипуляторов извне. Картина в разные годы менялась: то на первые места в списке «врагов» выходили прибалтийские государства, то Грузия, ненадолго усилились неприязненные чувства в отношении Украины (хотя она никогда не занимала первые места в этом перечне). Конечно, в первой пятерке всегда были США (в 1999-м, после бомбардировок Сербии, они оказались среди «главных противников» России или «недружественно настроенных к ней» государств; всплеск антиамериканизма повторился и в 2003 году в начале войны в Ираке и особенно в 2008-м во время российско-грузинской войны). Вообще «враги» в представлении тех, кто отвечает утвердительно на этот наш вопрос, это те, кто пытается колонизовать Россию, захватить ее природные ресурсы, поставить ее на колени. Те, кого можно вызвать в памяти, когда возникает нужда оживить старые советские мифологемы.
Увы, другого способа задать себе вопрос о нас самих, артикулировать представления о себе иначе, как через это «анти-мы», через образ врага, у нас нет. Ведь враг — это просто проекция наших собственных страхов. И то, что мы не хотим говорить о себе напрямую, свидетельствует о примитивности общества. Не увеличение сложности, не поиск диалога с другими, не запрос на взаимопонимание, на компромисс, а именно интенция на уничтожение другого — такова, увы, неприятная правда о нас самих. Все главные комплексы массового сознания — травму от утраты статуса великой державы, ущемленность, греющее чувство своего превосходства — снимает это представление о врагах.
В последние месяцы тенденция поиска врагов явно идет на спад. То, что сегодня в сознании большинства внешнего врага нет, свидетельствует, что общество пребывает в относительно спокойном состоянии — оно не взвинчено, не экзальтировано, не мобилизовано. Ему сегодня не нужны ни мученики, ни герои. Все усилия Кургиняна или Леонтьева сделать ту или иную группу объектом негативной консолидации не работают. Социологические опросы говорят, что агрессивная риторика, которой в России хватает, не поддержана общественным мнением. И это, безусловно, хорошо.