А оленям лучше

Всем, всем, конечно же, надо побывать там, на Севере. За Полярным кругом. В краю вечной мерзлоты. В тундре. В чуме. Среди оленей. В газовой кладовой родины. В конце земли — как, собственно, и переводится «я-мал». Зачем побывать? На этот вопрос можно дать такое множество ответов, что обиженным не уйдет никто.

Провела прошлые выходные в Салехарде. И в Лабытнанги. Краткий отчет прилагается.

Там очень красиво. В смысле природы. И очень уродливо вне ее пределов.

Там очень чистый снег. Но очень долго. Но белый. Но с началом его таяния нельзя пить воду из крана — нет очистных сооружений (во всяком случае в столице Ямала — городе Салехарде). Впрочем, во многих неновых домах, бараках попросту, воды все равно нет, ее привозят в цистернах. А вода в бутылках кончается в магазинах с началом ледохода — до установления судоходства. Островная психология в действии.

Там становится ясно, как много на родине места. Невероятно, непоглотимо много. Люди живут в стесненных условиях. Но после чума любой барак кажется просторным.

Населения во всем крае — около полумиллиона человек, из них около 40 тыс. человек — представители так называемого коренного населения (ненцы, ханты, селькупы, коми и зыряне).



В краю растут кедры, лиственницы, ели, березы, осины, брусника, клюква, морошка, грузди, волнушки, подосиновики (косой коси). Водятся сапсаны, филины, песцы, соболя, волки, белки, горностаи и медведи. Людей там в целом меньше, чем оленей. Последних крупнейшее в мире поголовье — более 600 тысяч.

В тамошних реках плавают дивные рыбы — ряпушка, пелядь, муксун, чир, сиг, омуль, нельма, колюшка и корюшка, щука, ерш, гольян, голец, таймень, хариус. Там едят строганину, удивительным образом более всего по вкусу и морскому аромату напоминающую устриц, хотя муксун — совсем речной. Но в нем, сиговом, в отличие от прочих речных рыб почему-то никогда не водятся гады и паразиты.

Там прекрасный, сухой, вкусный мороз, очень легко переносимый. Но пониженное содержание кислорода, а также климат, по местной легенде, убийственный для страдающих вегетососудистой дистонией, то есть примерно для 80% населения. Там волшебное лето и очень красивая рыжая осень. Там, уехав на рыбалку, через три дня обычный салехардец возвращается домой с 80 кг щуки. Однако помимо комаров есть еще и мошка. Среди факторов смерти местных жителей на первом месте — болезни системы кровообращения. На втором — «внешние причины».



Там вечная мерзлота, внутри ее — кости зэков с известных сталинских строек 501 и 503 (объекты не завершены по сей день) и целые мамонтята, включая знаменитую на весь мир сохранную Любу, у которой лишь кем-то надкушен хвост. Сверху вечную мерзлоту покрывают небольшие деревья и ягель, которым питаются олени. Ну и немного жилищ.

Если не считать Нового Уренгоя и еще нескольких населенных пунктов, близ которых происходит реальная добыча газа, градообразующими предприятиями в ЯНАО зачастую являются зоны. В основном уголовные. В поселке Харп (не имеет никакого отношения к Ирландии и переводится как «северное сияние»), в 60 км от Салехарда, есть важная зона для «полосатиков», там сидел Платон Лебедев. Зона находится на горе, говорят, очень красивой. На горе сторожа и обслуга зоны работают вахтовым методом, спускаясь с нее, пьют.

Столица края — Салехард, он же Обдорский острог, основанный казаками в 1595 году. Ныне здесь живет примерно 43 тыс. человек. Цены на жилье в Салехарде такие же примерно, как в Москве. А счета за коммуналку — больше. Зарплаты в городе — чуть ниже московских (по краю в целом — чуть выше). По данным местного Росстата, среднедушевой доход жителя ЯНАО можно измерить в трех холодильниках, или четырех телевизорах, или в 531 кг макаронных изделий в год. Работы, говорят, нет, но все где-то работают и, по официальной статистике, уровень безработицы в 2011 году не превышал 1,2%. Типичные работы: в органах государственного управления всех уровней, в газодобыче, на зоне и вокруг, в бюджетных организациях (социалка, коммуналка, образование), на зимнике — транспортные перевозки всего и вся примерно 200 дней в году.



В Салехарде есть роскошный краеведческий музей, который, если верить данным музейного сайта, в среднем за год посещает все население края. Есть один кинотеатр, «Геолог», с афишами ручной работы. Есть живописный рынок, десятка два новых-кленовых административных зданий, банно-спортивный комплекс, ледовый дворец, громадный супермаркет «Кристалл» (чуть дороже московского «Перекрестка») с массой филиалов, шикарная окружная больница. Все новые здания видны сразу.

День оленевода — большое дело в этих краях. На этот раз он был совмещен с международным соревнованием снегоходов на специально сооруженной трассе в 240 км, с прямой трансляцией. Пока участники заезда на вонючих и шумных снегоходах пять часов кряду гнались где-то в ледяной тундре за своим адреналином, местное население наслаждалось традиционным праздником, а гости с Большой земли припадали к безмолвным и душистым оленям. Для самих оленеводов их день — шанс не только радикально пополнить бюджет (платное катание на оленьих упряжках, продажа всякой всячины), но и пообщаться с соплеменниками, друзьями и родственниками, в обычной жизни разбросанными по тундре и недоступными. Соревнования для оленеводов тоже большое дело. За всем — от оленьих гонок до ненецкой борьбы — зрители наблюдали с неподдельным азартом.



Главное впечатление от беглого туристического посещения этих мест банально и, как все банальное, неверно: здесь жить нельзя. Вернее, так: здесь жить нельзя, если можно не жить здесь. Про кочевые народы Севера и вахтовиков-добытчиков понятно: одни не могут жить нигде больше, другие не живут, а приезжают работать. Про остальных же, не обремененных ученым интересом и не участвующих в распиле бюджетных денег, почти совсем непонятно. Хотя здешние интернет-форумы дают намек: когда там появляется вопрос чужака, имеет ли смысл переезжать в Салехард, ответ после бурного обсуждения всегда оказывается положительным и очень конкретным: не за деньгами, не за работой, не за культурной жизнью, не за карьерой, но за Севером! — да, имеет. Типичный ответ салехардца, жалующегося на жизнь, на вопрос, зачем мириться с тяготами и отчего не уехать, звучит так: «Я здесь родился». Ответ на вопрос, где газовые деньги (все же 80% российского газа добывают в ЯНАО): «Как где? У вас!» В ответ на вопрос, где учиться детям, когда подрастут, — тишина (в Тюмени, Новосибирске или Салехарде лишь бесконечные филиалы). Отношение к властям ироническое и снисходительное. Воруют все. Дороги не будет. Недра пустые. Приезжайте к нам на рыбалку.

Если кому-то не захотелось в Салехард на рыбалку, то зря. Потому что есть еще город Лабытнанги, он совсем рядом — только через Обь переехать.

Лабытнанги в переводе с ненецкого означает «семь лиственниц». Именно здесь кончается железнодорожное сообщение с Большой землей. Все, что можно купить в Салехарде, выгружается из поездов в Лабытнанги. Как и Салехард, Лабытнанги неформально делится на несколько зон — здесь это центр, «БАМ» и «Геофизик». «БАМ», живой памятник изобретательности и цинизму советских архитекторов, традиционно был самым опасным и криминализованным районом, страшные легенды о бамовских нравах знает всякий лабытнангец. На «БАМе» во многих домах по сей день нет не только воды, но и туалетов, даже «скворечников». Местные говорят о тотальной наркотизации и алкоголизме населения. Тут в целом царит мрачная мифология: смотрите, здесь сожгли, здесь убили, здесь порезали продавщицу за то, что не дала в долг, здесь школа сгорела, а все выпускники ее на зоне — кто внутри, кто на вышке.

Но в некоторых магазинах, да, некоторым дают в долг. И люди приветливы. И на дороге не бросят. (По данным Росстата ЯНАО, среди преступлений, за которые осуждают местных жителей, на первом месте — кражи, на втором — накротики, на третьем — грабеж, на четвертом — умышленное причинение вреда здоровью, прочие позиции отстают с большим отрывом).



Кстати, в Лабытнанги есть фермер. Один. Все его знают — Захар. В силу естественных климатических ограничений он животновод. Единственный, у кого можно купить местное свежее (не оленье) мясо, молоко, яйца. Я повстречалась с ним нечаянно. Мой гид — салехардский журналист и писатель Михаил Рочев (он дописывает сейчас страшную автобиографическую трилогию про детство, юность, зрелость на лабытнангском «БАМе», первая, опубликованная часть которой навсегда, кажется, вытеснила из моего сердца лучшее произведение Лимонова, «Эдичку») показывал мне задний двор фермерского хозяйства Захара. И тут к нам вышел хозяин. По пояс голый и в шлепанцах — в 30 градусов мороза. Одеться отказался, проявил радушие, зазвал на чай. Попутно невероятно артистично сообщил о себе следующее: «Да меня тут все знают! Я ж вор в законе! Захар погоняло, зовут Сергей, но Захаром мать назвала. Наколок нет, не люблю я этого. Все ребра переломаны, все руки искалечены. Вертухаи. Сидел в целом 40 лет. Мне-то сколько? Мне 63. Четырнадцатая жена у меня сейчас, 21 ребенок. Предпоследняя, цыганка, сбежала с дочкой, 11 миллионов прихватила, прям из сейфа, видите? (Показывает взаправдашний сейф.) Ну и золота килограмм десять. Я своим-то велел ее дом в Краснодарской области спалить, а баб не трогать». Захар великолепен, умен и брутален. За ним с голыми попами носятся два отличных малыша-близнеца, Макар и Захар-младший, на вопрос, где их мать, нынешняя жена, Захар машет рукой: «А-а, в загуле была, возвращаться боится, модель она у меня». Внезапно вынимает бумагу — вот, мол, посмотрите, вчера получил: постановление суда с требованием в пятнадцать дней свернуть хозяйство. «Соседи пожаловались. Пахнет им, мол, плохо. Ну ничего, я уж и место нашел, куда и коз, и индюков, и свинок А соседям сразу сказал: пожгу вас всех дотла темной ночью. Спите с документами. Кого не пожгу — своими руками удавлю». Я встреваю: «Может, договориться с ними? Скидки, гм, предложить на молоко-яйца-мясо?» Захар вскидывается (отработанно): «Я свободный человек! Я вор в законе! Мне пресмыкаться и унижаться нельзя! И с кем тут договариваться? Они ж Они ж понять не могут: мне и работать-то нельзя, не положено мне! Что свиньи, что куры? А-а-а, это. Ну да, это приходится — дети ж. Мне по-настоящему только по профессии можно — я ж лучший в России щипач, ну второй после (называет погоняло)! Но здесь здесь же меня сразу возьмут, тем более что почерк уникальный. Вот давайте, давайте покажу: я просто посмотрю вам в глаза, и из вашего левого уха исчезнет сережка. Как не получится? Вы смеетесь? У Захара — да не получится!» Он заливается саркастическим хохотом. Обнаружив, что у меня не проколоты уши, сникает, но на секунду. Лихорадочно лезет в сервант и достает оттуда внушительную низку непарных серег, потом из-под складного дивана извлекает разрозненные фотографии разных детей, потом кидается в прихожую и — на радость Макару и Захару — выдергивает из стенного шкафа пару ружей и маленький наган. Все дает потрогать, сопровождая рассказами о кровавых убийствах, страшной мести и русских рулетках. Нам пора идти. Я беру с него обещание, что он не станет давать мальчикам играть в наганы и пистолеты. А также подождет жечь соседей живьем. Миша обещает рассказать местным журналистам о захаровой беде. Захар провожает нас по-прежнему голый по пояс, желает здоровья и пути с некоторой грустью. Чувствуется, что в мыслях некоронованный («сам не захотел») вор в законе уже развозит свинок и козочек в какие-то отдаленные районы города.

Водитель Саша, аккуратный, положительный и — о чудо! — вообще не пьющий (таксует, двое маленьких детей), подтверждает наши смутные подозрения. Захар не вор, тем более не вор в законе. И не сидел он 40 лет. И жен от силы десять. За что его ликвидируют? Так это ж только зимой свинячий корм не пахнет, а летом — воняет, ой-ой! Я показываю на раскинувшуюся метрах в трехстах гражданскую свободную помойку и спрашиваю, не воняет ли и она летом. Саша немного сердится: «Знаете, скотина тут летом бродит сама по себе. Вам вот приятно было бы вокруг своего дома пастбище видеть?» Оглядываюсь вокруг. Понимаю, что пастбище было бы, да, приятно, и не отвечаю. Едем в атмосфере взаимного непонимания. Робко пробую в последний раз, захожу слева: мол, не благо ли это, что прямо здесь, в Лабытнанги, кто-то, пусть взбалмошный Захар, производит фермерский, органический, тьфу, свежайший продукт, который люди могут купить? Саша долго молчит, а потом припечатывает: «Ну так это ж он для себя делает, чтоб за деньги продавать и себе зарабатывать. А не чтоб нам, людям, помогать».

Это, боюсь, конец истории. Во всех смыслах.

P.S. От Домодедово до Полярного круга и вечной мерзлоты лететь 2 часа 55 минут.