Осторожно: цензура

Санкт-петербургское издательство «Бумкнига» выпустило первое учебное пособие по истории цензуры в новейшей России. Именно в таком качестве стоит рассматривать книгу художников Виктории Ломаско и Антона Николаева — графический репортаж из зала суда, где разбирали дело выставки «Запретное искусство».

Эта история началась ровно пять лет назад — в тот день, когда искусствоведу Андрею Ерофееву пришла в голову мысль собрать под одной крышей все работы, не допущенные в уходящем 2006 году к участию в официальных музейных выставках. Речь шла отнюдь не только о новинках, преобладали среди изгнанных как раз произведения классиков — Ильи Кабакова, Вагрича Бахчаняна, Михаила Рогинского. Объединяло их одно: под запрет эти картины, объекты и инсталляции попали потому, что так или иначе работали с религиозной темой и религиозной символикой. Никто, ясное дело, по звонку из Кремля экспонаты с выставок не снимал — кураторы из Третьяковки и других музеев просто проявили бдительность и решили подстраховаться. Границы этой бдительности, она же самоцензура, Ерофеев и взялся исследовать в своем «Запретном искусстве-2006».

Ерофеевское собрание из 24 работ приютил Центр имени Сахарова, остальные площадки осторожно сослались на другие планы и так некстати сломавшиеся кондиционеры. Проводить выставку в «Сахарнице» было рискованно вдвойне — в стенах центра в 2003-м православные активисты уже разгромили выставку «Осторожно, религия!». Но именно поэтому — так решил директор центра Юрий Самодуров — «Запретное искусство» стоит показывать. Просто чтобы позволить самому себе не бояться.

Если бы не Марат Гельман, организовавший для «Запретного искусства» охрану, эту выставку тоже бы разгромили. Присутствие людей в форме вынудило негодующих перейти к более цивилизованным формам протеста — на «Запретное искусство», Андрея Ерофеева и Юрия Самодурова подали в суд. По той самой 282-й, которая в современной России все чаще становится эвфемизмом для борьбы с инакомыслием, — за разжигание национальной и религиозной вражды.

Дальше начинается совсем уж абсурдное действо — с предъявлением обвинения и передачей дела в Таганский суд. В книге Виктории Ломаско и Антона Николаева это все предисловие. Сама же рисованная история представляет собой хронику событий, которые происходили в здании суда и на площадке перед ним. Время действия: жаркое лето 2010-го. Главные герои: судья Александрова, деятель РНЕ и «Народного собора» Олег Кассин, священники, Самодуров и Ерофеев. Массовка: пожилые женщины в платках, выставку лично не посетившие, но готовые свидетельствовать. В эпизодических ролях: милиционеры, которым только предстоит стать полицейскими, западные журналисты, группа «Война», настоятель храма Николы в Пыжах (прославился цитатой: «По поводу осквернителей можно вспомнить слова Иоанна Златоуста: «Сокруши ему зубы и освяти десницы»). Реквизит: православная литература, майки с надписью «возбуждаю ненависть», шпаргалки с правильными ответами свидетелей, мадагаскарские тараканы.

Судебные зарисовки Виктории Ломаско только формально связаны с англо-американской традицией графических репортажей (в США и Великобритании, как известно, редко позволяют приходить на процесс с камерой). У того, что она делала, гораздо больше общего с «картинками», которые передавали на волю из сталинских лагерей (отдельные экземпляры имеются в собрании того же Сахаровского центра). Речь прежде всего об атмосфере абсурда — градус этого абсурда детские, буквальные, «наивные» рисунки передают более чем достоверно. Судя по этим рисункам, в Таганском суде столкнулось не обвинение с защитой, а разные цивилизации. Победило (почти победило) средневековье: борцы с бесами («Кто-то из художников в прошлый раз грыз решетку, пена шла изо рта, бесы — они на все способны») добились для Ерофеева с Самодуровым пусть не тюремного заключения, но внушительных штрафов.

Показательно, что Виктория Ломаско, пришедшая на суд, разумеется, поддержать кураторов, никак своего отношения к участникам процесса в рисунках не проявляет. В легкой шаржированной технике (та самая «детская» манера) поданы у нее и Самодуров с Ерофеевым, и прихожанки храма Николы в Пыжах, по шпаргалкам объясняющие, как глубоко оскорбили их Кабаков и Бахчанян. Та же предельная документальность — в репликах, записанных Антоном Николаевым; судя по воспоминаниям участников, для книги отобраны далеко не самые одиозные, а всего лишь те, что лучше монтируются с рисунками и позволяют не терять нить сюжета.

Несмотря на то что большая часть этих реплик расположена в «пузырях», книга Ломаско и Николаева никак не комикс. Рисунок и текст под ним, тоже, кстати, исполненный художником, вручную, составляют здесь особого рода единство. Парадоксально, но традиции таких книг — православным активистам на заметку — уходят как раз к средневековым книжникам, уснащавшим рукописи религиозного содержания художественными миниатюрами. Увы, читатели из «Народного собора» такую тонкость в работе молодых художников вряд ли оценят. Есть хотя бы надежда, что ее заметят те, кто по книге Ломаско и Николаева станет знакомиться с историей цензуры в России. За этих будущих исследователей можно только порадоваться — материал у них в руках соберется богатейший.