«МН» тоже приняли участие в празднике. Вдохновленная увиденным, корреспондент «МН» Инна Логунова попыталась описать впечатления дня в документальной пьесе. Правда, чистоту жанра ей соблюсти не удалось.
Действие первое. «Кант»
Утро. Сцена на Сретенке. У входа в здание аккуратно сложены упаковки цемента. Все указывает на состояние ремонта. Внутри гостей встречает женщина, которая выдает им белые строительные каски с логотипом театра.
Нам с фотографом тоже выдали по каске. Я безуспешно пытаюсь водрузить ее себе на голову. По временной деревянной лестнице осторожно спускаемся на цокольный этаж, где, очевидно, каски нам и должны пригодиться. Но сводчатый, похожий на подземелье, зал опасности для жизни и здоровья не представляет. Среди гостей и журналистов не так просто найти актеров-участников открытой репетиции. Но элегантного Игоря Костолевского замечаю сразу. Свет телекамеры выхватывает из полумрака лицо худрука Театра Маяковского Миндаугаса Карбаускиса. От этого он похож на персонажа с картины Рембрандта.
За круглым столом рассаживаются Михаил Филиппов, Анатолий Лобоцкий, Анна Ардова, Игорь Костолевский, Виктор Запорожский и Александр Шаврин. Собственно, репетицией происходящее трудно назвать. Это читка. Но афиша не обман
ула: пьесу актеры действительно читают в первый раз. Она уморительно смешная. «Кант. О “Критике чистого разума”» Марюса Ивашкявичюса.
— Иммануил Кант, философ, 60 лет. Малого роста, худощавый, с лицом старого ребенка, — Карбаускис зачитывает список действующих лиц. Поднимает глаза на Филиппова: — Михаил Иванович. Конечно. Кто же еще.
Режиссер продолжает:
— Фоби. Высокая, с великолепным лицом и фигурой, длинноногая, долгопалая, большеглазая, с вечно горящим и манящим взглядом, — Анна Ардова жестом показывает, что согласна со всеми перечисленными определениями.
«Канта» на новой сцене обещают выпустить к концу года. К тому времени как раз завершится ремонт. Так что строительные каски уже не понадобятся.
Действие второе. «Завтра была война»
День. Основная сцена на Большой Никитской. Здание переполнено людьми. Суматоха. По коридорам в разные стороны то и дело перемещаются группы людей, возглавляемые сотрудниками театра в фирменных футболках.
Я пристраиваюсь к группе, направляющейся в кинозал. Там показывают фрагменты из постановки Андрея Гончарова «Завтра была война». Это был дипломный спектакль студентов его курса, который потом перенесли на сцену Театра Маяковского.
— Они были молоды и неистово жаждали личного подвига, а не личного счастья. И все же они были счастливы в свои шестнадцать лет, — слышится голос Александра Лазарева.
Простые и пронзительные диалоги, которым веришь безусловно.
Участницы той постановки — Ольга Прокофьева (Валентина Андроновна), Татьяна Аугшкап (Зина Коваленко), Елена Мольченко (Искра Полякова) — рассказывают о спектакле, о том, как к ним в гримерку пришла Ванесса Редгрейв, вся в слезах, как в первый раз выехали на гастроли в Англию, как зрители им кричали «Мы вас льюбим!»
«И было небо голубое,/была зеленая трава», — поют они вместе с ребятами на архивных кадрах. По щекам у них текут слезы.
Интермедия. Театральный круг
Вход в зрительный зал. Высокая девушка в футболке с логотипом театра энергично собирает желающих покататься на театральном круге. Гости-зрители, не особенно понимая, куда и зачем их зовут, пристраиваются из любопытства. Организованной шеренгой проходят через партер на сцену. На сцене по кругу расставлены стулья.
— Друзья, садитесь равномерно по всему кругу, — то и дело нараспев повторяет девушка-координатор. Но гости никак не желают покидать уже занятые места. Просьбу ей приходиться повторить несколько раз.
Включается музыка. Круг начинает движение. В зале гаснет свет. Сцена, напротив, ярко освещена — так, что слепит глаза. Все это напоминает карусель из фильма «Мэри Поппинс, до свиданья». Музыка прекращается. Круг останавливается. Остается какое-то щемящее чувство. Объяснить я его не могу. Лишь потом понимаю — тоска по мимолетности чуда.
Действие третье. Концерт-созерцание хрустальной люстры «Песни из спектаклей прошлых лет»
Балкон зрительного зала. Самая высокая точка театра. Перед глазами зрителей — знаменитая историческая люстра. Все та же суета, из-за чего концерт начинается на двадцать минут позже. Среди зрителей некоторые артисты театра — элегантные женщины с идеально уложенными волосами и макияжем и осанистые мужчины со звучными голосами.
Роковые для русского уха слова «Что, и цыгане были?» из спектакля «Плоды просвещения» Петра Фоменко можно считать ключевой фразой концерта — программа преимущественно составлена из романсов. Никогда не думала, что буду с таким восторгом их слушать. Только и успевала что переводить взгляд с одного балкона на другой, где появлялись артисты. Перед глазами на несколько минут оживали легендарные спектакли: «Леди Макбет Мценского уезда», «Театральный романс», «Молва» Андрея Гончарова, «Любовный напиток» Татьяны Ахрамковой.
«Это я, Дон Кихот, владелец Ламанчи,/ Зовите меня, я приду» — на архивных кадрах спектакля «Человек из Ламанчи» молодой Александр Лазарев и Евгений Леонов. С чувством, что мне в этой жизни ничего не страшно, продолжая подпевать незатейливый мотив, выхожу из зала. Наконец-то могу рассмотреть обновленный интерьер театра и фотографии на стенах. Увиденным я довольна. Особенно нравятся коллажи-коллективные портреты нынешних режиссеров театра, где головы-фотографии приставлены к рисованным костюмам.
Действие четвертое. Документальная драма в гардеробе «Девятьподесять»
Гардероб театра. Из полутемного коридора зрители попадают в ярко освещенную часть. В свете софитов стол с именными табличками: «А.В. Луначарский», «В.Э. Мейерхольд», «Б.В. Алперс».
Из программы «Юбилея-OFF» я уже знаю, что спектакль должен начаться с пресс-конференции первого худрука Театра Маяковского — тогда, в 1922 году, Театре революции — Всеволода Мейерхольда. Два других ее участника — нарком просвещения Луначарский и завлит Борис Алперс.
Как обычно, герои выходят к прессе не сразу. Наблюдаю за драматургом спектакля Сашей Денисовой. Она озабоченно смотрит на ряды стульев, которые занимают слишком много места и, кажется, грозят помешать действию. Там, прямо перед зрителями должны ездить тележки со сменными декорациями.
— Может, сказать, чтобы ноги подняли? — вносит рацпредложение режиссер Никита Кобелев.
— Как будет, так и будет, — обреченно вздыхает Саша.
—Здравствуйте, — наконец приветствует собравшихся Луначарский. — Вопрос стоит о переформатировании Театра революционной сатиры, где были и оперетты и бог знает что еще. Возникло решение создать здесь Театр революции (понимающий смех в зале). Много уже домыслов и слухов по поводу назначения нового художественного руководителя.
Очевидно, что за сегодняшней театральной реформой зрители следят. Язык официальных заявлений с 20-х годов прошлого века не сильно изменился.
— После революции в театр ворвалась новая публика, — горячась, объясняет Мейерхольд. — А за сценой сохранился старый репертуар, старые ценности. И Островский, эти слащавые пьески мещан чужды сегодняшней аудитории.
Это только начало спектакля. Впереди — вся девяностолетняя история Театра Маяковского в монологах его знаковых героев: актеров, режиссеров, художественных руководителей. Ну, и очередные «девятьподесять», о которых потом поставят новый вербатим.