В Авиньоне спектакль играли в гигантском почетном дворе Папского дворца под открытым небом, видеопроекция разливалась во всю высоту древних стен, превращаясь в гигантскую google-карту Москвы 30-х годов, на которую мы будто бы пикировали с высоты. Во время бала Сатаны эти стены как будто раздвигались, образуя зал размером с площадь. В «советских» сценах зрителей брали в полуокружение видеотолпы волнующихся, как на митинге, людей. В окнах папского дворца появлялся двойник беспокойной Маргариты в то время, как сама миниатюрная брюнетка стояла на сцене; ее «отражение» со свистом летело по небу, пока женщина лежала на полу; а на высоких, узких арочных стенах, будто в стрельчатых окнах, возникали виды пустыни, когда на сцене шли библейские фрагменты романа. К финалу действия сцены начинали «трескаться», и средневековые кирпичи «осыпались», обнаруживая звездное небо, по которому Мастер с Маргаритой улетали на огромном коне, сложенном из стульев.
Авиньонские зрители были захвачены и эффектными видеопревращениями, и самой булгаковской историей, которую тут, похоже, мало кто знает. С позиции российского зрителя, знающего роман наизусть, само сценическое действие, к тому же с не слишком яркими актерами британского театра Комплисите, выглядело весьма простодушно: за спиной артистов чуть что вставал гигантский видеопортрет Сталина, безымянные персонажи в ролях совслужащих карикатурно суетились, отрезанная трамваем голова Берлиоза превращалась в расколотый арбуз, а худющий голый Иешуа робко жался на фоне массивного Пилата в белом кителе. Самым выразительным, пожалуй, был одетый в черное Воланд с полным ртом золотых зубов. Кем его считал Макберни, понять было мудрено: во всяком случае не Сатаной — большую часть спектакля роль рокового иностранца играл тот же артист, что и Мастера. А в финале, сбросивши черную одежду, Воланд превращался в голого Иешуа и, обнявшись с грузным Пилатом, уходил по световой дороге вдаль. Роман Мастера завершал Бездомный.
Как ни восхищают визуальные эффекты и изобретательность известного британского режиссера, приходится признать, что его театральный язык выглядел устаревшим. Противоположностью «Мастеру и Маргарите» выглядел кельнский спектакль Кети Митчелл «Кольца Сатурна». Авиньон влюбился в Митчелл год назад, когда она привозила спектакль «Кристина по «Фрекен Жюли», где невероятно тонко и продуктивно соединялось драматическое действие и видео. В этом году Митчелл привезла постановку по роману В.Г. Зебальда «Кольца Сатурна».
В романе герой совершает меланхолическую пешую прогулку по морскому берегу в графстве Соффолк и повсюду замечает признаки упадка, приводящие его во все большее уныние. Воспоминания лирического героя, детство которого прошло в Германии, встречи, связанные с бывшими нацистами, смешиваются с его нынешними наблюдениями. Спектакль Митчелл строит вокруг старого человека, лежащего в больнице. За открывшейся в глубине сцены стеной мы видим чистую палату, суетящихся вокруг больного врачей, капельницы, ветер, раздувающий оконные занавески. На трех экранах над сценой сводится стильное черно-белое видео, похожее на старое хорошее кино: крупные планы старика, снимаемые у нас на глазах, виды бедной природы, старые документальные съемки. Все это проецируется на облупившуюся, растрескавшуюся стену, что добавляет видеосъемке ощущение старины и художественности. В это время молодые актеры на авансцене по очереди ровными голосами читают роман. И кажется, будто слышишь мысли в голове умирающего больного. Артисты воссоздают те же звуки, что слышит герой, гуляющий по берегу моря: шорох шагов по гальке, шум ветра в ветвях, хлопанье крыльев чаек, учащенное дыхание, звук открываемой железной банки с питьем. Эпизоды отбиваются дневниковыми заголовками, вбитыми на пишущей машинке: день и число. Видео и музыка то совпадают с текстом Зебальда, то расходятся с ним — так возникает удивительный жанр визуализации романа, который не всякая публика готова считать театральным. Число разочарованных зрителей, уставших два часа кряду смотреть на сцену, где почти ничего не происходит — разве что безмолвно умирает старик и звучит текст романа в сопровождении стертого, невнятного видео, было немалым. Но сохранялось ощущение, что именно здесь, а не на самой престижной сцене Авиньона, происходят поиски нового театрального языка.