Страшный «Сон»

10 июня, когда состоялась премьера оперы Бриттена «Сон в летнюю ночь» (копродукция с Английской национальной оперой, режиссер Кристофер Олден), а также в дни следующих премьерных показов в театре и вокруг все было спокойно. Против ожиданий никаких скандалов не произошло. Ни хоругвеносцев, ни других заинтересованных в повышении уровня нравственности московской оперной жизни замечено не было. Сенсация тем не менее налицо — в Москве наконец появилась превосходная постановка одной из самых знаменитых, красивых и загадочных опер Бенджамина Бриттена «Сон в летнюю ночь».

Единственный раз эту оперу ставил в Москве в 1965 году, через пять лет после ее английской премьеры, Борис Покровский в Большом театре. Шла она тогда недолго. И вот теперь на сцене Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко развернуты декорации английского спектакля прошлого года. А в них в мизансценах Кристофера Олдена, одного из знаменитых братьев-близнецов (оба — оперные режиссеры с мировой славой и повадками радикалов), певцы и хор московского Музтеатра разыгрывают сложную бриттеновскую историю с полной самоотдачей, стилистической виртуозностью, точностью и удовольствием.

Весь следующий сезон, а он почти целиком посвящен XX веку, «Сон в летнюю ночь» будет в очередь с «Войной и миром» Прокофьева и «Пеллеасом и Мелизандой» Дебюсси играться в Москве блоками по нескольку спектаклей. Всеми продирижирует англичанин Уильям Лейси — именно ему мы обязаны тем, что Бриттен так неожиданно роскошно звучит в Москве. Тонко, грамотно, так что вся слегка безумная стилистическая палитра как на ладони и в каждой фразе, в каждом фрагменте прекрасно различимы и едкая бриттеновская ирония, и его пронзительная нежность. Именно музыкальное качество делает московскую версию спектакля безусловным и стопроцентным событием. Если бы в этих звуковых обстоятельствах люди на сцене стояли столбом — и то была бы сенсация. Но они не стоят, спектакль в одной-единственной декорации (дело происходит будто бы в английской школе для мальчиков) хитро устроен так, что его пространство кажется одновременно статичным и неуловимо подвижным, сдержанным и гибким. Действие пронизано движением, даже когда герои спят. А спят они по Шекспиру и Бриттену — не только часто и помногу, но принципиально. Хитрый Олден подчеркивает эту принципиальность сна и справедливо назначает его главной метафорой представления. Дальше в дело вступает психоанализ, и волшебная сказочка, которую мог бы ожидать зритель, не слишком осведомленный в шекспировских и особенно бриттеновских деталях, предстает пугающе вязким пространством сновидения, пропитанным тревогой, невыносимой алогичностью связей и непереносимым желанием. Подробности того, как Олден переформулирует бриттеновский сюжет, накладывая на его поверхность собственную канву (нравы британской школы для мальчиков, ссора директора и его жены из-за любимого ученика, тягучий морок школьных отношений и атмосферы, взросление и травмы), могут развлечь, но стоит ли рассказывать их публике, которая могла бы посмотреть спектакль. А той, которая не могла бы, тоже не стоит. Здесь все как в лучших домах, как в хороших европейских спектаклях — поверх одного сюжета красиво лежит другой. И главное удовольствие — видеть, как смысл искрит на пересечении, подогреваемый самой музыкой. Надо только сказать, пожалуй, что спектакль заранее называли провокационным и радикальным, но он скорее азартное озорство. Возможно, не самое подходящее определение для действа, умело погружающего в темноту, в глухую печаль и заставляющего наслаждаться красотой безысходности так же всерьез, как паутиной бриттеновских партитурных затей, но все-таки напрашивается именно оно. Не хулиганство ли история волшебного превращения Боттома, где Олден доказывает: не обязательно надевать на героя ослиные уши, чтобы показать, что умная красивая женщина в сложных семейных обстоятельствах запросто может влюбиться в первого встречного осла. Олден, конечно, шутит — остроумно и мрачно одновременно. Его спектакль — трагическое увеселение, как тот оксюморон, какой показывают самодеятельные актеры почтенной публике внутри самого «Сна». Он сделан тонко, умно, виртуозно, это превосходная работа — из тех, какие составляют славу так называемого режиссерского, интерпретационного оперного театра. Удивительно, как он такой в Москве появился и как славно сложился.

Герои, благодаря которым это произошло, — великолепно работающий детский хор, внимательный, точный оркестр, стройный, выпестованный ансамбль солистов. А в нем особенные удачи — Артем Крутько в удивительной контртеноровой партии Оберона и Антон Зараев в партии Боттома. Без них событие наверняка звучало бы и выглядело бледнее.

Говорят, в нескором аж 2016 году брат-близнец Кристофера Олдена Дэвид поставит в Большом театре другую невеселую оперу Бриттена — «Билли Бад». Еще говорят, что после скандалов во время подготовки премьеры «Сна» об этом еще недавно определенно звучащем плане стало лучше говорить не слишком много. А вдруг да отменится. На самом деле он и так мог бы отмениться или состояться с одинаковой степенью вероятности. Но забавно, что наши представления о том, что будет в 2016 году, меняются под влиянием мелких скандалов, приобретающих в сгущенной атмосфере очертания грозных событий. Еще забавно, что следующая дельная постановка Бриттена нас — может быть — ждет через четыре года. Ну не чудо ли. Или все-таки сон скорее.