Северная война

Именно в этом году, когда Мариинский фестиваль впервые проходит без традиционной премьеры (в программе возобновление ранее существовавшего в репертуаре балета, а также выступления зарубежных звезд в спектаклях текущего репертуара), конкуренция на первый взгляд кажется весьма реальной, потому что в Михайловском-то — реальная новинка, и новинка очень удачная.

«Многогранность. Формы тишины и пустоты» на музыку Баха, что только что выпустили в Михайловском, — спектакль, сочиненный Начо Дуато 13 лет назад (в тот год хореограф получил за него «Бенуа де ла данс»). Тогда он шел в Национальном театре танца Испании, сейчас идет в Баварском балете и скоро будет идти в Осло. Испанцы показывали его два года назад в Москве, в программе Чеховского фестиваля, но в Петербурге его не видели никогда. И перелитое в танец жизнеописание Иоганна Себастьяна Баха — жизнеописание, сосредоточившееся не на мелочах (кому какая разница, что за женщина была женой композитора и чем отличалась от его любовницы), но на вещах самых важных, взаимоотношениях с музыкой, с оркестром и со смертью, — стало просто сенсацией в Петербурге (публика после премьеры не торопилась в гардероб, как это обычно бывает в наши дни, а устроила длиннющую овацию, требуя поклонов снова и снова).

Зрителей можно понять (да что там, вне зависимости от качества спектакля критики обычно выскакивают из зала первыми — тут коллеги отбивали ладони, забыв про время). В балете артисты на мгновения превращаются в воплощения музыкальных инструментов — и Скрипки как истинные аристократы оркестра выясняют отношения, фехтуя смычками, а Виолончель вьется в руках Баха, присаживаясь к нему на коленку и вздрагивая, как струна (отличная роль Сабины Яппаровой — эта Виолончель явно подросток, с отчетливой угловатостью движений, веселым вызовом и адским соблазном в каждом па). Марат Шемиунов в «пешеходной» партии Баха одновременно прост и значителен, и это тот редкий случай, когда артист совершенно достоверно играет гения. А Леонид Сарафанов (по его словам, покинувший Мариинку в позапрошлом году специально, чтобы работать с Дуато) без чинов встает в ряды кордебалета и старается слиться с ансамблем — впрочем, все равно выделяется из рядов премьерским стилем, просто качеством движения.

Правда, сотворив удачную премьеру, театр не смог толком показать ее в сети — да, трансляция на сайте была, но балет был почти уничтожен самовыражением режиссера видеосъемки. Фамилию героя мне выяснить не удалось, а жаль — следовало бы опубликовать имя человека, которого просто подпускать нельзя к балетному театру. Монтаж (выбор камеры при прямой трансляции) резал мизансцены и ноги, делал совершенно непонятным происходящее и рушил музыкальную (!) композицию, задавая свой ритм, не имеющий отношения к ритму музыкальному. Тут Михайловский театр, который в показах конкурирует уже с Большим, а не с Мариинкой, московскому театру безоговорочно проиграл.

Ровно в то время, когда зрители, выбравшие просмотр «Многогранности» дома, а не поход в Мариинку, шипели и призывали громы небесные на голову режиссера трансляции, в Мариинке открывался очередной (двенадцатый по счету) международный балетный фестиваль.

Открывался он «Блудным сыном» Баланчина, в котором аккуратно и довольно простодушно исполнили свои роли гости из New York City Ballet Тереза Райхлен и Дэниэл Ульбрихт, а также возобновлением «Юноши и смерти» Ролана Пети. Тринадцать лет назад дирекция без согласия постановщика выбрала исполнителя на премьерный вечер и сэкономила на декорациях; Пети устроил скандал с раздачей интервью в прессе и надолго стал в Мариинском персоной non grata. Теперь творческие (и, вероятно, денежные) конфликты разрешены уже с наследниками балетмейстера: заново репетировать балет в Петербург приезжал главный ассистент Пети Луиджи Бонино, он утверждал исполнителя на главную роль. И декорации привели в соответствие с тем, что хотел хореограф, с тем, что впервые появилось в 1946 году во Франции: парижская мансарда выстроена на сцене целиком, а за ней сооружены крыши Парижа, по которым отправляется путешествовать только что прикончивший себя юный романтик. Роль, что в 1946 году Ролан Пети и Жан Кокто (сделавший больше для постановки спектакля, чем сам хореограф) придумали для Жана Бабиле и которая стала ролью-мечтой, ролью-бенефисом для лучших танцовщиков мира (в истории — и Нуреев, и Барышников, на давней мариинской премьере Фарух Рузиматов, в Японии ее танцевал Николай Цискаридзе), теперь досталась Владимиру Шклярову, кто оказался вполне достоин вписаться в славный ряд.

Танцовщик не брал пример с Рузиматова и не рвал страсти в клочья — юный художник Шклярова изъяснялся почти классическим языком. Этот парень в рабочем комбинезоне, живущий в нищей мансарде, получил биографию мальчика из хорошей семьи, в ней явно была частная школа с непременной латынью (в роли языка римлян язык вагановской школы). И его отчаянный монолог после ухода бросившей героя девчонки — с прыжками-воплями, со стулом, что парень вертит над головой и швыряет в кулису, — шел с улыбкой. С той самой дикой улыбкой, с которой принимают самые жуткие решения мальчики из хорошей семьи. А воплощенной Смертью, в которую был влюблен герой, стала Екатерина Кондаурова, отлично сплавившая в танце собственный темперамент и презрительную надменность героини.

Последней одноактовкой в вечер открытия стал Ballet imperial — маленький спектакль Баланчина был воспроизведен кордебалетом с той невероятной слаженностью и музыкальностью, что только в Мариинке и возможны. Конечно, это была демонстрация силы: ну да, вот сейчас у нас нет новостей, но зато «старости»-то такого класса, что конкурентов здесь быть не может. И она вполне удалась. А новинки репертуара будут летом. 6 июня обещают «Сон в летнюю ночь» Баланчина, 28 июня — «Картинки с выставки» Бенджамена Миллепье.