Forced Entertainment, или «Принудительные развлечения» – авангардисты с 25-летним стажем (шеффилдская группа из шести человек работает с 1984-го года) одиннадцать лет назад приезжали в Москву для участия в экспериментальной программе Театральной Олимпиады, но их удивительные перформансы, взламывающие саму суть сценического искусства, видели немногие. Тогда один из их спектаклей под названием: «12 часов: проснись и оглянись» шел семь часов в полном молчании, и его участники только беспрерывно меняли одежду, купленную на барахолке и таблички с обозначением роли, например «стюардесса, забывшая про развод», а сами микроспектакли, связанные с этими персонажами, происходили у нас в голове. Второе, пятичасовое, представление, показанное в Москве, называлось «Quizoola!» (от слова quiz - викторина), и состояло из двух тысяч вопросов самого разного толка от политических или философских до самых интимных, которые пара актеров в костюмах клоунов задавали друг другу и сами же на них отвечали. Мозаики первого и второго спектакля складывались в неожиданную, смешную и тревожную картину нашего мира, но сама эта картина – и ее образ, и смысл - в очень высокой степени зависела от самого зрителя, его восприимчивости, воображения, образования, богатства ассоциаций и т.д.
Говорят, перформансы Forced Entertainment могут длиться и сутки, но в этом году на Авиньонский фестиваль британцы привезли проекты, вполне укладывающиеся в традиционный формат: двухчасовой спектакль своего постоянного режиссера Тима Этчеллса «Грядущая буря» и ночной парный стендап «Грани завтрашнего дня». А еще маленькую фотовыставку «Пустые сцены», где и впрямь были зафиксированы пустые подмостки, увиденные по всему миру – от обрамленных золотом и бархатом в солидных театрах до импровизированных драных выгородок для уличных артистов. Как выяснилось, этот театральный аналог «белого листа», окольным образом очень много говорит о самом театре так же, как спектакли «Принудительного развлечения» говорят о мире, используя, как инструмент, осколки случайного, мусор низких жанров.
«Грядущая буря», как и другие спектакли Тима Этчеллса работает все с теми же непочтенными жанрами-отбросами. Он начинается, как перечень правил для сценариста. Одна из участниц спектакля, брюнетка с грустными глазами, проникновенно начинает: «У хорошей истории должно быть ясное начало. Что-то сильное и динамичное. У хорошей истории должен быть сильный центральный персонаж. У него должна быть сестра или лучший друг или, еще лучше - враг». Она еще долго рассказывает, что нужно хорошей истории и каждая новая подробность, как будто бы проецируется на стоящих рядом с ней пятерых актеров, которым, вероятно, предстоит играть эти роли. Один незаметно приосанивается, как сильный герой, другая робеет, как брошенная девушка. Два мужчины почему-то приняли на свой счет вариант сценария со сложной любовной интригой и теперь чувствуют себя неловко, но заинтересованно. Когда этот перечень становится таким длинным, что, кажется, будто мы будем слушать его все 2 часа, стоящий рядом с печальной женщиной актер отбирает у нее микрофон и начинает свой рассказ. Через несколько минут у него выхватывает из рук микрофон третья актриса, потом у нее – четвертый актер. Каждый из них с упоением и полной включенностью пытается рассказать нам какую-то свою историю. У одного она, начавшись вполне реалистической семейной сагой, постепенно идет вразнос, обрастая такими дикими фантастическими подробностями (какие–то пираты, шторм и кораблекрушение, похищения людей и др.), будто это детские враки. У другого – кажется трогательным личным воспоминанием («Она села в автобусе рядом со мной, мне было 13, она была старше»). Третья страшно округляет глаза и «включает» театрально роковой голос, обещая сделать невероятные, шокирующие признания. Четвертый бубнит что-то о дедушке-ветеране. Очкарик с занудной обстоятельностью, как на встрече сценариста с режиссером, перебивает: уточни, куда ты ехал? Ей было сколько лет? Если бы это снимали в Голливуде, кто бы играл тебя? Маколей Калкин подойдет? А ее? Деми Мур? Тут как будто пробуют разные телевизионные форматы, жанры и способы подачи, подворовывая у детских сказок и классических романов. Рассказывают, что часть текстов, использованных в спектакле, сочинены, а часть – реальные истории, рассказанные актерами. Но где что теперь не разберешь. Не удивилась бы, если бы самые дикие байки оказались правдой, а правдоподобные – фикшном.
Но и вокруг этого клубка путаных, рвущихся рассказов, обстановка становится все более абсурдной. Участникам спектакля, будто самозабвенным аматерам или маленьким детям, становится скучно всего лишь слушать чужие истории.
Пока один говорит, другие принимаются играть на музыкальных инструментах, сначала будто бы создавая нужную «атмосферу», а потом все больше перетягивая внимание на себя. Они нелепо танцуют, поют, напяливают разные парики и костюмы, висящие тут же на вешалках. Один в костюме крокодила изображает, что отгрызает путешественнику ногу, другой делает вид, что умирает на электрическом стуле, из угла в угол таскают сухие ветки (не то Бирнамский лес, не то – Вишневый сад). Все время выхватывают друг у друга микрофон, но часто оказывается, что тому, кто сейчас оказался «центральным персонажем», сказать нечего, и он мычит нечто невнятное, упиваясь вниманием публики. Зрители тем временем буквально киснут и сползают со стульев от смеха, видя перед собой одновременно подражания – пародии на все возможные жанры, сделанные в наивном, детсадовском духе или даже в духе простодушного любительского театра, гротескно проявляющем всю бредовость этих пяти минут славы.
На сцене идиллия, душераздирающие истории об убийствах соседствуют с милыми глупостями, пока вдруг один из героев не принимается очень убедительно рассказывать о том, как он пришел к умирающей от рака матери в госпиталь. Там было принято делать макияж больным, чтобы они хорошо выглядели при посещении родственников, но к приходу гостя матери успели накрасить только один глаз, и сын неожиданно для себя сказал: «Мама, ты похожа на пирата». И она вдруг засмеялась. К ночи она умерла, а он не мог заснуть и все вспоминал ее один черный глаз и то, как она смеялась. Это была какая-то очень настоящая история, но, услышав его, актриса, разряженная в блестящее платье и шикарный парик, впадает в истерику: «Мы же договорились, что не должны говорить о старости! Мы не должны говорить о смерти! Мы не должны говорить о пиратах!..». Кажется, спектакль окончательно сходит с ума, но на самом-то деле это не он обезумел, это обезумели все те жанры и форматы, все те конвенции, среди которых мы живем, пытаясь в них встроиться и их соблюдать. И театр «Принудительных развлечений» понял это раньше нас.