— На сайте столичной мэрии закончилось обсуждение, как назвать два новых округа на присоединяемых к Москве территориях. В лидерах народного голосования оказались наименования Новомосковский (тот, что ближе к МКАД) и Троицкий. Дискутировались также названия Ближний и Дальний, Ленинский и Первомайский. Как вы относитесь к такому «народному» подходу в топонимике?
— Без энтузиазма. Мне кажется, сначала нужно разобраться с тем, как будут застраиваться новые территории. Останутся там леса или нет. Какие производства туда выведут. Где появятся студенческие городки. Как пройдут новые дороги. От этого во многом зависит и присвоение наименований. А все эти «народные» голосования не более чем отвлечение внимания от основного вопроса: зачем вообще надо было менять границы столицы? Почему город расширяется именно на юго-запад? Неужели проблемы московской агломерации нельзя было решить экономическими соглашениями между регионами? Пока четких ответов на эти вопросы нет, и названия предлагались такие аморфные, как Новомосковский, Дальний, Ближний.
— Но президент Дмитрий Медведев явно форсирует этот проект. С 1 июля более 15 млн человек станут жить уже в «большой Москве», и многие из них — на улицах с одинаковыми названиями. По предварительным оценкам специалистов, в переименовании будет нуждаться не меньше 300 областных топонимов, которые полностью дублируют московские. В первую очередь это проспекты и улицы Ленина, Мира, Советские, Коммунистические, а также Лесные, Парковые и т.д. По какому принципу придется упорядочивать названия-двойники?
— Ключевое слово здесь — «принцип». Во вторник Собянин подписал закон об административно-территориальном делении присоединяемых территорий. По словам столичного мэра, статус городских и сельских поселений на них будет сохранен. А значит, в «большой Москве» вполне могут остаться две Лесные улицы, но официальный адрес одной из них будет примерно таким: город Москва, Троицкий округ, Лесная улица. Кстати, у моей мамы в свидетельстве о рождении похожая запись: Москва, деревня Фили. Наш дом, который сгорел 22 июля 1941 года от фашистской зажигалки, стоял прямо на том месте, где сегодня выход из метро «Багратионовская».
Любитель российской словесности
Михаил Горбаневский — доктор филологических наук, профессор по кафедре общего и русского языкознания РУДН, председатель правления Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам. В течение многих лет был вице-президентом Общества любителей российской словесности. В 1987 году выступил одним из создателей общественного движения за возвращение исторических географических названий, которое стало важной частью деятельности Советского фонда культуры. С 1998 по 2001 год — заместитель председателя городской межведомственной комиссии по наименованию территориальных единиц, улиц и станций метрополитена города Москвы, один из основных разработчиков закона «О наименовании территориальных единиц, улиц и станций метрополитена города Москвы», который был принят городской Думой 8 октября 1997 года.
— За последние годы на бывших пахотных землях Подмосковья появились сотни коттеджных поселков с названиями Визендорф, Пайнвиль, Western и разными другими «опушками-таун». Многие из них тоже войдут в черту Москвы. Как со всем этим богатством быть?
— Недавно в научном сборнике «Экология языка и речи» вышла моя статья «Топонимическая плесень» по этой проблеме. Как лингвист, я бы советовал новому губернатору Московской области Сергею Шойгу срочно заняться этим вопросом. Эти названия не только нелепые, но и просто незаконные, противоречащие федеральному закону о русском языке от 2005 года. Так что штрафануть нерадивых чиновников, которые все это прошляпили, будет только во благо. А потом надо бы заняться переименованием всех этих американизированных «таунов» и «виллиджей».
— Но эти названия вошли в документы, свидетельства о собственности на недвижимость, землю. Их переименование может вызвать серьезное сопротивление состоятельных владельцев.
— Не сомневаюсь. Будет нужна политическая воля. Но те коттеджные поселки, которые войдут в черту Москвы, должны называться в соответствии с городским законом «О наименовании территориальных единиц…». А для остальных областная власть должна принять свой топонимический закон, которого там до сих пор нет. Генерал Громов не занимался такими пустяками, но Сергей Шойгу — президент Русского географического общества, ему и карты в руки.
— Последний массовый «захват» Москвой областных земель состоялся в 1960 году, когда столицу расширили до границ Московской кольцевой дороги. Как тогда решали вопрос с названиями-дублерами?
— Тогда в состав Москвы вошли бывшие колхозы (к примеру, Выхино), совхозы (Черемушки), города и поселки — Бабушкин, Кунцево, Перово, Бирюлево, Теплый Стан, Чертаново и другие. В Москве одновременно оказалось 20 Советских улиц, 19 — Московских, 18 — Центральных, 17 — Школьных, 16 — Полевых, 15 — Пионерских, 11 — Пушкинских и т.д. Всего около 800 одинаковых названий. При Моссовете была срочно создана специальная комиссия для топонимической корректировки и разработана географическая «нарезка» столицы. На южной окраине возник куст южных имен: Севастопольский проспект, Ялтинская улица, Черноморский бульвар. На севере — сибирских: Таймырская, Беломорская, Петрозаводская. Но что было, то прошло. Сегодня в Москве есть специальный закон, принятый еще в 1997 году, он и должен лечь в основу топонимической работы по «большой Москве». Конечно, когда его доведут до ума.
— Вы же с коллегами этот закон и писали. Что в нем не так?
— По закону есть три причины для смены топонимического имени. Первая — восстановление исторического названия. Вторая — устранение одноименности. Третья — изменение статуса объекта: допустим, когда переулок превращается в широкую магистраль. Многие «присоединившиеся» топонимы под эти пункты просто не попадают. Их названия, даже самые чудовищные, первые и единственные. Поэтому руки у экспертов, которым предстоит заняться корректировкой топонимической карты обновленной столицы, окажутся связанными. Мы с 2008 года предлагаем отредактировать московский закон о наименованиях. Это, кстати, могло бы помочь навести порядок и в «старой Москве», где с названиями улиц тоже далеко не все в порядке.
— В перестроечные годы вы были одним из инициаторов возвращения исторических названий улицам и площадям. Но довести этот процесс до логического конца так и не удалось. Даже в Москве и Петербурге остановились на полпути, а в провинции и начали далеко не везде. Почему?
— Академик Дмитрий Сергеевич Лихачев, один из руководителей общественного движения по восстановлению исторических названий, подчеркивал, что доказанные научной экспертизой исторические названия являются такими же ценнейшими памятниками культуры, как архитектурные, археологические или живописные. И так же нуждаются в восстановлении и возрождении, если мы не хотим быть Иванами, не помнящими родства. Ученые выступают как эксперты, предлагая обществу возродить и, может, даже спасти тот или иной уникальный топонимический памятник, но подписи на распорядительных бумагах ставят не они, а чиновники. К середине 1990-х у нас были разработаны предложения по восстановлению практически всех названий в границах Камер-Коллежского вала (всего около двух сотен), но к этому времени Юрий Лужков, учуяв новые политические веяния, фактически наложил мораторий на эту работу. В мэрии все чаще давали понять, что наше дело — придумывать названия новым строящимся улицам и станциям метрополитена, избавляться от повторов в топонимах, а не будоражить народ возвращением исторических наименований. Мне это надоело, и я ушел из комиссии.
— Я ввела в новостной поисковой системе слова «требуют переименования» и как будто вернулась в буйные 1990-е. Екатеринбургскую епархию не устраивает нахождение Вознесенского храма на улице Клары Цеткин. В Петербурге спорят, вернуть ли набережной Робеспьера название Воскресенской, а десяти Советским улицам — имя Рождественских. Мэр Москвы Собянин пообещал протестующим жителям района Братеево, что станция метро будет все-таки называться «Братеево», а не «Алма-Атинская». Комиссия Киевского горсовета по вопросам культуры и туризма поддержала обращение националистов о переименовании четырех улиц, носящих имя Ленина… С чем связан этот новый всплеск интереса к топонимике?
— Люди не хотят жить в музее советской эпохи. В том музее, где за потемкинскими деревнями ленинского, сталинского, брежневского, горбачевского и нынешнего времени скрыты настоящие памятники. Люди помнят, что история России началась не в 1917 году. Что же тут удивительного? Я, кстати, 20 лет назад говорил, что не надо торопиться с политически мотивированным восстановлением исторических названий. Когда в северной столице провели референдум с вопросом, надо ли переименовать Ленинград в Санкт-Петербург, по официальным данным, «за» было только 52% горожан. И есть основания полагать, что без административного ресурса не обошлось, Михаил Горбачев был большим сторонником этого решения. Но тогда еще были живы многие блокадники, в семьях моих знакомых просто горшки друг об друга били из-за этого переименования. Сегодня ситуация другая. Сейчас питерцы сами инициируют возвращение исторических названий 40 с лишним улиц. В частности, улице Марата хотят вернуть имя Николаевская, а улице Кропоткина — Малая Белозерская.
— Должна ли власть сейчас проявить инициативу и привести топонимику двух столиц к единому историческому знаменателю или же вновь стоит выбрать выжидательную позицию? Ведь лет через 10–15 проблема из острого политического спора сама собой перейдет в разряд сугубо исторический. Нынешние школьники не знают, кто такой Ленин, не говоря уже о Войкове.
— Когда мы писали московский закон о наименованиях, главной целью для нас было максимально уйти от политизации топонимики. Особенно в статьях, касающихся мемориальных названий. До революции мемориальные названия в России были единичными, в честь некоторых представителей царской семьи. Но сразу после 1917 года — еще при «скромном» Ленине, а вовсе не начиная со Сталина — топонимия стала для советского политического языка обширнейшим полигоном. Мало кто знает, что уже в 1918 году подмосковное село Талдом стало городом Ленинском. Через год решением Моссовета Рогожской заставе было присвоено имя Застава Ильича, а Рогожско-Сенная площадь превратилась в площадь Ильича. Тогда же Золоторожская улица была переименована в честь «любимца партии» Николая Бухарина. Вскоре старинную Гатчину перекрестили в Троцк, Елизаветград — в Зиновьевск, город Енакиево — в Рыково, а Юзовка превратилась в Сталино. Это, кстати, было первое географическое название в честь будущего «гениального вождя всех трудящихся», потом их будут тьмы и тьмы. Доходило до анекдотов — Михаил Калинин лично поставил свою подпись под правительственным указом о переименовании Твери в Калинин. Мой старший друг из эмигрантского издательства «Посев» Александр Артемов, к сожалению, покойный, называл все эти переименования политикой, опрокинутой в географию. Поэтому мы принципиально внесли в закон норму «десяти лет». Должно пройти не менее десяти лет с момента ухода человека из жизни, прежде чем его имя может войти в название улицы, площади, переулка. Почему не год, не пять, спрашивали нас депутаты, когда закон принимали в Мосгордуме? Мы отвечали, что за этот срок память о человеке отфильтруется, шлаки уйдут, а крупица золота останется. И если общество посчитает целесообразным, оно делегирует власти идею об увековечивании имени этого человека в топонимах. Хотя еще раз скажу, что подобный подход не является русской историко-культурной традицией, и лучше все-таки называть улицы в связи с историческими и географическими характеристиками, а не в честь кого-то.
— Закон был принят, но, как показали дальнейшие события, панацеей от политических покушений на географию не стал.
— Да. Первый звоночек прозвенел после гибели президента Чеченской Республики Ахмата Кадырова. Указом Владимира Путина было предписано увековечить его память в Москве. Лужков тогда находился в отпуске. А оставшийся на хозяйстве вице-мэр Валерий Шанцев, ныне губернатор Нижегородской области, выполняя указание кремлевских кураторов, стремглав подписал документ о присвоении имени Кадырова новой улице в Южном Бутове. Грубо нарушив тем самым закон. Жители Южного Бутова восприняли такой подарок в штыки. На самой улице вывешивали таблички «улица Псковских десантников» и «улица Гвардии полковника Буданова», а указатели «улица Кадырова» срывали и цепляли на ограду Белого дома... Позже, когда в 2008 году центральный проспект в Грозном, получивший после войны имя проспекта Победы (в честь победы народов СССР над фашизмом), был назван проспектом Владимира Путина, я обратился с письмом к президенту Дмитрию Медведеву с просьбой как-то повлиять на волюнтаризм Рамзана Кадырова. Я дружу с семьей чеченцев, обе квартиры которых разбомбили сначала федералы, а потом разворовали бандиты. Я уважаю чеченцев и ингушей, знаю их этический кодекс кьонахаллу. Многие вайнахи были удивлены и даже возмущены этим решением младшего Кадырова не меньше, чем жители Южного Бутова четырьмя годами раньше.
— И что вы написали президенту?
— Что увековечить память Ахмата Кадырова можно было иначе. Например, назвать его именем культурный чеченский центр. Или выделить десять именных стипендий для обучения чеченских девушек и юношей в Российском университете дружбы народов или любом другом вузе. Не возродив чеченскую интеллигенцию, мы ничего не изменим. И важно, чтобы они учились не только там, под идеологическим диктатом Рамзана Кадырова, а и здесь, в столичных университетах. А еще писал, что не надо использовать топонимику в идеологических целях, как это делали большевики. «Ответ» последовал довольно быстро. В августе 2008-го умер Александр Солженицын, и президент Дмитрий Медведев подписал указ, которым предписывалось присвоить имя писателя одной из улиц в Москве. Александр Исаевич, наверное, в гробу перевернулся. Он-то над этой большевистской традицией издевался в романе «В круге первом». Я своим студентам часто цитирую отрывок из романа, где он пишет о Сталине: «По этому имени во множестве были переназваны города и площади, улицы и проспекты, дворцы, университеты, школы, санатории, горные хребты, морские каналы, заводы, шахты, совхозы, колхозы, линкоры, ледоколы, рыболовные баркасы, сапожные артели, детские ясли — и группа московских журналистов предлагала также переименовать Волгу и Луну. А он был просто маленький желтоглазый старик с рыжеватыми (их изображали смоляными) уже редеющими (изображали густыми) волосами, с рытвинками оспы кое-где по серому лицу…»
Для переименования власти города подобрали Большую Коммунистическую улицу — дескать, это символично: Солженицын способствовал свержению коммунизма. Но парадокс заключался еще и в том, что у нас были наработки вернуть этой улице историческое название Большая Алексеевская (она была названа по храму Святителя московского Алексея Митрополита), да закон не позволял. Топоним в первую очередь должен выполнять функцию ориентира, а в наше время близ станции метро «Алексеевская» сложился целый куст Алексеевских улиц на территории Алексеевского района. Получалось дублирование.
— Но указ Медведева тоже нарушал закон. Ту самую норму про «десять лет».
— Именно. Возмутились ученые. Появились открытые письма политиков, священников, начались дискуссии в СМИ. В итоге Мосгордума в пожарном порядке приняла дополнение к закону, которое разрешает присваивать имена особо выдающихся деятелей в соответствии с указом президента или мэра Москвы. То есть сначала был выпущен указ президента, а потом появилось откровенно сервильное дополнение к закону.
— Вы считаете, эту поправку сегодня пора отменить?
— Большевизм не в партбилетах, он в головах. Недавно уважаемые журналисты и правозащитники предложили одну из строящихся улиц назвать в честь Анны Политковской. Я им говорю: ребята, что вы делаете, она же боролась с мусором сталинского наследия в наших мозгах. От политизации топонимики нужно как можно дальше уходить. Кстати, предложения об оптимизации действующего закона готовы и лежат в мэрии. Любой москвич имеет право внести аргументированное предложение о названии или переименовании улицы. Ученые и эксперты — провести научную экспертизу этих предложений. А народная власть принять соответствующее здравое и законное решение. Я не против гражданских инициатив. Но я против решения топонимических проблем как по звонкам «кремлевки», тайно, келейно, в начальственных кабинетах, так и сотрясая воздух лозунгами на площадях… 22 августа 1991-го, когда сносили памятник Дзержинскому, я оказался на Лубянке. Люди, а затем и подогнанный японский кран долго не могли стащить скульптуру, памятник был прикручен к постаменту четырьмя мощными штырями, которые пришлось перерезать газовой горелкой. Это продолжалось несколько часов. Вдруг слышу хруст, звон, что-то падает. Оборачиваюсь — четыре пацана разбивают кусками кирпича пластиковую бело-синюю табличку с надписью «площадь Дзержинского» на здании КГБ, от нее отлетают куски, и они начинают их топтать. Я, человек, который многие годы боролся за возвращение исторических названий, вдруг увидел, что решать топонимические вопросы мои земляки могут и так — сбивая таблички кирпичом. С одной стороны, это был, конечно, для ребят момент обретения свободы, но мне стало как-то не по себе.