Деревня Челобитьево находится в нескольких минутах езды от метро «Медведково», прямо у МКАД, рядом с Мытищинской строительной ярмаркой. Каждый дом здесь окружен высоким забором. Три деревенские улицы напоминают скорее сплошную железную крепость, не хватает только бойниц.
В 2011 году полицейские нашли здесь целый городок нелегальных мигрантов: оказалось, что в Челобитьеве только зарегистрированных приезжих было около 20 тыс. И хотя с того момента, как разогнали нелегальное общежитие, прошло больше двух лет, жизнь в деревне почти не изменилась.
«Какой-то геноцид русского народа»
— Тут почти все сдают комнаты гастарбайтерам, — откровенничает продавщица в местном магазине. — А вы случайно не знаете, куда можно пожаловаться, чтобы убрали игровой автомат, который у нас в магазине поставили?
Женщина рассказывает, что больше всего приезжих на Лесной улице, у которой в деревне слава самой криминальной — одни цыгане.
Домов из-за высоких железных заборов почти не видно. Двое пожилых мужчин восточной внешности подозрительно смотрят, как репортеры ходят от ворот к воротам. Вдоль забора идут две женщины, темные юбки в пол, в руках сигареты, о чем говорят, не разобрать. Рядом бегут чумазые дети. Через приоткрытую калитку видно, как пожилая женщина в пестром халате ругается с двумя мужчинами.
Челобитьево известно с XV века как село. Оно расположено вдоль Осташковского шоссе. Недалеко от деревни, на Челобитьевском шоссе, находится основной факультет Академии внешней разведки. В 90-е здесь планировалось построить станцию метро «Челобитьево» Калужско-Рижской линии, но позже от этих планов отказались.
Андрей Воробьев временно исполняющий обязанности губернатора Подмосковья
Есть городки, где живут мигранты, но я бы излишне не драматизировал. В случае если муниципалитет, строительная организация или другая компания хотят нанять мигрантов, они должны следовать установленным правилам и заботиться о тех, кого они пригласили.
Мы на треть снизили квоту на привлечение иностранной рабочей силы — со 150 тыс. до 102 тыс. человек, а всех нелегальных мигрантов намерены отправлять домой, для этого проводим рейды и создаем центры временного содержания мигрантов.
— О чем тут говорить? Сами видите, какая у нас тут дружба народов, — рассказывает она о жизни в деревне. — Если бы не родители-старики, я бы сюда не переехала.
Напротив ее дома куча мусора в человеческий рост. Из ворот выходит один из постояльцев дома — мужчина лет тридцати в спортивном костюме. Спрашивает, сколько стоит сфотографироваться. Он приехал в Москву из Молдавии две недели назад на операцию. На вопрос, где живут коренные, кивает в сторону одноэтажного зеленого дома.
В огороде за железным ограждением копошится пенсионерка. Услышав, что мы пишем репортаж про «деревню мигрантов», открывает ворота, приглашает в дом.
— Расскажу все как есть, только фамилию мою не пишите и не фотографируйте, — просит хозяйка. — У меня тут мама 90 лет, нам проблемы не нужны. (В комнате на потертом диване сидит старушка в платке.)
— То, что тут творится, — это безобразие, — жалуется хозяйка дома. — В 2000-е построили ярмарку, и сразу появились цыгане, а потом таджики. Теперь они в каждом доме, на улицу страшно выйти. Пришлось железный забор ставить. Мусор сваливают прямо на дорогу.
— У соседей с детьми живет целая семья, — включается в разговор мать. — Дети с утра до вечера в забор бьют, спать из-за грохота невозможно.
Мигранты в Челобитьеве живут почти в каждом доме, даже у местного старосты. Койка стоит 100 руб. в сутки.
— Это какой-то геноцид русского народа, вот что я вам скажу, — говорит хозяйка дома.
— А вы-то сами жильцов пускаете?
— Да, у нас живут две семьи — цыгане. Матери 90 лет, на что ей существовать? А так хоть прибавка к пенсии, — оправдывается женщина.
Днем цыгане ездят на заработки в Москву, домой приходят под вечер. Хозяевам отдают по 3 тыс. руб. в месяц с семьи.
Следующий коренной житель, которого удалось застать дома, — Михаил. Он родился в Челобитьеве, сейчас живет здесь с сыном и невесткой в добротном деревянном доме, тоже за высоким забором. Михаил каждый день ездит на работу в Москву. Он едва ли не единственный житель деревни, который не поселил у себя иностранцев.
— Все это началось с того, что местная учительница переехала в Москву и сдала свой дом каким-то армянам, — говорит Михаил. — Сейчас из местных тут почти никого не осталось: все перебираются в Москву, а дома сдают, причем сразу нескольким семьям. Одним — комнату, другим — пристройку или хлев. Тут недалеко есть целая гостиница для мигрантов, там у них вроде все прилично.
Таджиков привез сюда я
В поисках гостиницы сворачиваем на соседнюю улицу. У ворот припарковано с десяток старых машин, есть даже несколько иномарок. На воротах вывеска Hostel, у входа в отель небольшое кафе. Рядом в одноэтажной подсобке молельная комната, которую здесь называют мечетью. Через дорогу — футбольное поле.
Hostel — это несколько бараков в три-четыре этажа. Хозяин — бывший директор Мытищинской ярмарки Андрей Григорьев. Андрей, спортивный мужчина под 50 в красных шортах, рубашке с коротким рукавом и перчатках для фитнеса, встречает нас в своем кабинете. На магнитной доске у входа прикреплена листовка «6 мая, Болотная площадь».
— Я вообще на демонстрации принципиально хожу, кто-то же должен ходить, — объясняет Андрей, — Ходил бы и по 31-м числам, но там можно и в автозак попасть. А мне не по статусу: в любой момент могут что-нибудь «пришить».
Григорьев был одним из основателей строительной ярмарки и проработал там до 2007 года. Потом, как он сам рассказывает, были разногласия с руководством, два пулевых ранения, увольнение с формулировкой «за утрату доверия», уголовное дело, два года условно. Андрей охотно рассказывает и о прошлом, и о своем нынешнем бизнесе — бояться, по словам Григорьева, ему нечего: гостиница находится на частной территории, все законно, постояльцем оформляется временная регистрация.
Все это началось с того, что местная учительница переехала в Москву и сдала свой дом каким-то армянам
— Таджиков привез сюда я, — с вызовом говорит Андрей. — Можно сказать, обеспечил местным постоянный доход.
Местных жителей, которые жалуются на приезжих, Андрей называет лицемерами. Они пишут жалобы, ноют, но сами пускают к себе этих таджиков с семьями, держат в скотских условиях. Сами работать не хотят, пальцем о палец не ударят, чтобы зажить по-человечески. Сдавать угол — вот единственный для них источник дохода.
В общежитии живет примерно 200 человек — в основном рабочие с Мытищинской ярмарки и сотрудники «Ашана». Территория не охраняется, за порядком следит управляющий, таджик, которого все называют Борей. Мелкие бытовые конфликты, по словам Андрея, решаются сами собой, а до серьезных драк еще ни разу не доходило.
— Таджики и узбеки довольно мирные люди и знают, что такое уважение. Мы сами делаем из них кавказцев, — уверен Андрей. — Каждый мент считает своим долгом отобрать у них хотя бы пачку сигарет. В России они теряют менталитет и потихоньку начинают вести себя как дагестанцы с Матвеевского рынка.
Жевать насвай строго запрещено
В коридорах барака темно, за закрытыми дверями слышно работающие телевизоры. Пахнет луком и пловом. На бельевых веревках, натянутых вдоль стен, сушится рабочая одежда. Из мебели в комнатах только койки, некоторые спят на полу, подстелив матрас. Почти у всех есть электрический чайник или электроплита. По-русски все говорят плохо, но улыбаются, соглашаются фотографироваться.
— Подождите, дайте я хоть приберусь, — смущается пожилой таджик. — Жена уехала, некому убраться. А то ведь покажете потом, что вот, мол, какие гастарбайтеры грязные.
На полу в комнате надувной матрас, на стене висит пластиковый уголок с шампунем, мылом и мочалками.
Койка в хостеле стоит 150 руб. в сутки. При желании можно получить чек, но, по словам Андрея, гости требуют его редко. Переночевать в деревне в частном доме стоит дешевле, но условия лучше здесь: есть кухня, столовая, душ, несколько стиральных машин.
— У нас живут только работяги. Некоторые получают побольше русских, — говорит Андрей. — То, что они выглядят не очень зажиточными, — это просто сложившийся имидж. А так и с достатком, и с образованием у них все неплохо.
Среди постояльцев чаще других встречаются таджики и узбеки. Еще есть армяне, украинцы и русские строители из Астрахани — они занимают почти два этажа в одном из корпусов. Единственный русский, которого нам удалось застать, — Сергей, друг сына Григорьева. Он тут две недели, собирается перекантоваться до сентября.
— Тут все получают в среднем не меньше двадцатки в месяц, а запросы у них небольшие, — рассказывает Сергей. — Телевизор за тысячу рублей каждый может себе позволить, а если работают всей семьей, то и на машину тысяч за 150 удается накопить.
Интернациональный язык в гостинице русский, на нем все вывески на территории хостела: «Курить запрещено! Штраф — 1000 рублей», «Жевать насвай строго запрещено! Штраф — 1000 рублей». Про алкоголь вывесок нет. Как пояснил Сергей, жильцы и так пьют довольно редко. На территории хостела есть даже бесплатный Wi-Fi, который, правда, пока не очень востребован. В интернете сидит в основном молодежь, с телефонов.
Рынок должен быть разрушен
В задней части двора свалены в кучу доски и инструменты, хозяева ремонтируют и достраивают многоэтажные бараки, но расширяться, по словам Андрея, не собираются.
— Я бы с удовольствием, но любой интересный бизнес в нашей стране подлежит изъятию. Если увидят, что дело приносит какую-то серьезную прибыль, могут отнять. А то, как это сейчас выглядит, никому не нужно, — уверен он.
Гостиница закрывается в полночь, а открывается в пять утра, но припозднившихся постояльцев пускают и ночью. Днем вход на территорию всегда открыт.
За неуплату и нарушение внутреннего распорядка из хостела выселяют немедленно. Зная это, постояльцы ведут себя тихо. Многие живут здесь по нескольку лет, приезжают в Москву на год, чтобы заработать, потом возвращаются на родину на три месяца, а потом снова на заработки. Некоторые живут в хостеле целыми семьями.
Во дворе гостиницы играют дети — мальчик лет десяти на велосипеде и маленькая девочка с двумя куклами под мышкой. Женщин немного, все в пестрых халатах ниже колена, под ними брюки, на головах платки. Еще двух таджичек встречаем на общей кухне — они режут морковь для плова, еще одна моет пол в душевой.
— Все они приезжают сюда с мужьями. Таких, чтобы селились одни, я не встречал, — говорит Сергей. — Вообще не такой уж у них патриархат, все довольно свободно, никакого восточного колорита.
Посреди двора за столом сидит управляющий Боря, следит за порядком на территории. Рядом с ним суетится улыбчивая пожилая уборщица Зулия. Она переехала в Россию из Таджикистана десять лет назад и с тех пор ни разу не была на родине.
— Не хочу туда возвращаться. Сын с невесткой уехали туда насовсем, а я не поеду. Умру здесь.
В хостеле Зулия работает уже четыре года, обитатели гостиницы называют ее вторым начальником.
— За такую чистоту тебе надо медаль выдать, — говорит Боря.
— Зачем мне медаль? Мне бы паспорт вместо медали, — улыбается женщина.
Больше всего Зулия боится, что гостиницу закроют, а ей придется уехать обратно в Таджикистан.
— Русские хорошие, я их понимаю. Приезжих в Москве много, среди нас ведь тоже всякие бывают: и воруют, и дерутся, и чего только не делают. Но здесь такого нет, тут у нас всегда тихо.
По словам Андрея, районная администрация к общежитию интереса пока не проявляет и полицейские рейды пока обходили стороной. Кроме чиновников еще есть местный староста, который тоже держит небольшое общежитие для приезжих. Иногда просит дать рабочих бесплатно, иногда — подключиться к канализации.
Жильцы, да и сам Андрей говорят о том, что Мытищинскую ярмарку, дающую работу постояльцам гостиницы, скоро закроют. Владельцам дали две недели на то, чтобы свернуть рынок. О проверках и рейдах здесь все наслышаны.
— Все эти зачистки на рынках… Как бы мы ни сетовали на фашизм, но делать с Кавказом что-то все-таки придется, — говорит Андрей. — Чеченцы нас вообще поставили в какое-то неудобное положение.
К проверкам Андрей уже привык. Относится к ним философски и считает неотъемлемой частью российского бизнеса.
— У меня есть приятель в Тверской области, разводит там фазанов. Местные написали, что у него гуси гадят, и тут же приехали люди из прокуратуры и Роспотребнадзора, — рассказывает Григорьев. — Как только начнешь что-то нормальное делать, тут же найдут способ тебя хлопнуть.
— Я думаю, что оперативник этот, с Матвеевского рынка, — неплохой парень, — подумав, продолжает Андрей. — Просто влез не в свое дело, дурак. Скорее всего там было все куплено, а его не предупредили. На видео менты с таким видом стоят, как будто не знают, что им делать — вязать своего опера или дагестанцев, которые тоже вроде как свои. А то, что эту историю раскрутят под выборы, так это было сразу понятно. Рынки сегодня как Карфаген — должны быть разрушены.
Андрей провожает нас до ворот. Во дворе много людей. Парни в шортах и шлепках идут в сторону футбольного поля. У входа один из жильцов жарит шашлык на мангале, предлагает попробовать. Постояльцы гостиницы даже в воскресенье возвращаются с работы затемно. В самой деревне ближе к девяти вечера на улицах ни души: даже приезжие по вечерам не любят выходить из дома — могут ограбить.
От гостиницы до метро «Медведково» пешком минут 15, но Андрей советует подождать автобус, остановка рядом. Там тоже безлюдно. На стене висит одно-единственное объявление, написанное от руки: «Сдам комнату в Челобитьеве в частном доме — 100 руб./сутки». Полоски бумаги с номером телефона не тронуты.