«Волнение и крики доходили до пароксизма. Люди свистели, поносили артистов и композитора, кричали, смеялись» — так балерина Ромола Пульска, будущая жена Вацлава Нижинского, вспоминала премьеру «Весны священной» в 1913 году на Елисейских Полях. «Престарелая графиня де Пурталес, красная как мак, потрясала веером и кричала: «Впервые за шестьдесят лет надо мной осмелились издеваться», — писал Жан Кокто в рецензии на постановку. Дикая, языческая энергия музыки и танца, колоссальная экспрессия приводили публику в исступление. Происходящее на сцене тоже воспринимали как «вакханалию сексуальности». И это было немыслимо — даже без физического обнажения.
Крики блюстителей морали — это, по сути, попытка скрыть собственную уязвимость и незащищенность. Внешние покровы и социальные маски — единственное, что защищает нас от мира и создает иллюзию его упорядоченности. Обнаженное тело и предельно концентрированные эмоции вызывают у моралистов отторжение именно потому, что на сцене они видят себя — мятущихся, одиноких, съедаемых страхами и неуверенностью. Видят то дикое первобытное начало, что сидит глубоко внутри и в критический момент может вырваться наружу. С этим знанием трудно жить. Легче наброситься на художника с кулаками или, высунув голову из панциря, обнажить клыки, зло огрызнуться и вновь вернуться в свой уютный мирок. Или, наоборот, пойти дальше и обвинить его в подрыве устоев и работе на условного врага. Только это не помогает. Загнанные внутрь, страхи и одиночество, разрушают личность гораздо сильнее. Как, впрочем, и общество, которое живет догматами и слепой верой в правильность такой жизни.
Кстати, Макаренко как главный советский педагог был канонизирован Сталиным после смерти. Все шестнадцать лет его работы государственная система образования яростно боролась с автором «Педагогической поэмы» и его «крамольными», «несоветскими» методами.
В Москве спектакль «Педагогическая поэма» можно увидеть 21 и 22 ноября в Центре им. Мейерхольда в рамках фестиваля нового европейского театра NET