Правозащитники уверены, что через людей, подобных Цветкову, власть старается выхолостить общественный контроль, вытеснить неугодных ей правозащитников и заменить их лояльными, близкими к власти людьми. Цветков поделился с «Московскими новостями» своим пониманием правозащитной деятельности.
— Как вы выбираете, к кому нужно сходить в СИЗО?
— Я не выбираю, мне звонят граждане, правозащитники и говорят о нарушениях. Я иду с проверкой в СИЗО, я не иду к кому-то конкретно.
— Какие правозащитники вам чаще звонят?
— Огромное количество, часто звонят люди, которых я не знаю. Звонит Владимир Осечкин, руководитель «Гулагу.нет». Владимир Химаныч, Андрей Бабушкин, Ольга Костина (главный свидетель обвинения по «делу ЮКОСа» - «МН»), Валерий Волошин, Дмитрий Галочкин, Мария Каннабих.
— Я об этом спросила, потому что в своих публичных комментариях вы делите правозащитников на «мы» и «они». Можете объяснить, по каким критериям вы делите людей?
— Если мы говорим о московском ОНК, я могу сказать, кто такие «мы», а кто «они». К сожалению, ОНК делится на две категории. Есть категория, которая обслуживает лиц, задерживаемых на массовых мероприятиях, и громкие политические процессы...
— Можете назвать этих людей?
— Пожалуйста, я не боюсь. Это Борщев, Светова, Каретникова, Волкова. Это такой костяк…
— Это «они»?
— Да, можно сказать «они». Я считаю, что то, что они делают, мешает правозащите защищать права граждан.
— А кто такие «мы»?
— Люди, которые занимаются более объективной правозащитой.
Антон Цветков — председатель общественной организации «Офицеры России», член ряда общественных советов при силовых ведомствах. Согласно информации на его сайте, он контролирует реализацию государственных программ г. Москвы «Развитие транспортной системы на 2012-2016 годы» и «Безопасный город на 2012-2016 годы», а также контролирует и совершенствует систему распространения билетов в Большой театр. Цветков входит в Общественную наблюдательную комиссию Москвы, которая следит за соблюдением прав заключенных в тюрьмах и следственных изоляторах.
Правозащитники подозревают Цветкова в том, что он занимается имитацией правозащитной деятельности и работает в интересах правоохранительных органов. С его именем в последние месяцы были связаны два скандала. В октябре 2012 года, побывав у находящегося под следствием Леонида Развозжаева, Цветков заявил, что пытки к нему не применялись, тогда, как сам подследственный говорил журналистам и другим правозащитникам, что его пытали. В конце ноября во время проверки, которую Цветков проводил в московском ОВД «Якиманка», его оскорбил задержанный Павел Шехтман, за что был арестован на 15 суток. Свидетели из числа задержанных утверждают, что арестован Шехтман был по устному заявлению самого Цветкова.
После этого случая в интернете появилось обращение правозащитников к коллегам с просьбой дать правовую и этическую оценку действиям Цветкова.
— В том числе вы?
— В том числе я, конечно. И Владимир Федоров, и Вячеслав Калинин, и Михаил Сафронов, и Женя Ковалев, Александр Куликовский, Пухов. Это люди, которые считают, что защищать надо всех, точнее контролировать соблюдение прав граждан. Задача ОНК — осуществлять взаимодействие с ФСИН, чтобы права граждан не нарушались. Мы меняем конкретные вещи, которые улучшают условия содержания.
— Приведите пример.
— Люди в спецприемниках не имеют права даже на часы: у них нет ни наручных часов, ни настенных в камере. Мы сагитировали, и сейчас МВД изменяет правила распорядка в спецприемниках.
— Улучшаете бытовые условия.
— Конечно, да. Были и другие инициативы, и ФСИН уже пошел нам навстречу. Например, мы поднимали вопросы о раздельном содержании курящих и некурящих. Кроме того, людям запрещают иметь при себе многие вещи: ушные палочки, повязки на глаза (спать ведь приходится при свете), второе одеяло. Разрешены кипятильники, но запрещены электрические чайники. Я хочу, чтобы людям разрешили хранить у себя витамины.
— Я поняла. А что касается людей, к которым применяют пытки, вы ими занимаетесь?
— Конечно, мы проводим работу по выявлению пыток. К сожалению, мы тратим много времени на проверку ложной информации, которая поступает от Борщева, Световой и др., что якобы людей пытают.
— Они всегда ложную информацию сообщают?
— Они вообще не обращаются.
— Ну, вы же только что сказали, что проверяете их информацию.
— Объясняю. Они эту информацию сообщают СМИ, и люди на основании того, что они видят в журналах, газетах, по телевидению, звонят нам и спрашивают: «А правда, что это происходит?». Например, случай со Станиславом Канкия. Примерно год назад Борщев начал везде кричать, что человек умирает, что у него четыре инсульта, что ему не оказывается медицинская помощь. Мне тут же позвонили журналисты. Я связался с медчастью Матросской тишины, мне сказали, что человек действительно находится в больнице, медицинская помощь ему оказывается, состояние удовлетворительное. Приезжаю я на следующий день к нему и говорю: «Здравствуйте, вы действительно умираете? Может быть, вам не оказывается медицинская помощь?» «Нет, медицинская помощь оказывается, я нахожусь в больнице, да, действительно чувствую себя не очень хорошо», — ответил Канкия. Но информацию, которая шла по линии Борщева, он не подтвердил.
— Не подтвердил, что умирает?
— Не подтвердил, что четыре инсульта (на самом деле один инсульт), не подтвердил, что категорически плохо себя чувствует и что ему не оказывается медицинская помощь. Я не помню ни одного случая, когда они что-то говорили, и это оказывалось правдой.
— А вы можете ошибиться?
— Конечно, могу.
— Вы понимаете, что вы несете ответственность за тех людей, к которым приходите с проверкой в СИЗО?
— А вы не можете ошибиться?
— Конечно, могу.
— У нас судьи даже ошибаются.
— Вот вы сказали, что ни один факт, сообщенный другими правозащитниками, не подтвердился. А может быть, подтверждения не лежали на поверхности?
— Я не исключаю такой возможности. Но помимо того, что я с кем-то беседую, проходят еще и служебные проверки внутри ФСИН, эти факты часто проверяет прокуратура. Это уже несколько организаций.
А я не нарушаю ни один кодекс этики, никогда в жизни. Если я провожу разъяснительную беседу с правонарушителями, я считаю, это не нарушает ни один кодекс этики
— Но прокуратура и ФСИН — представители той стороны, на которую поступают жалобы, а вы приходите как контролер от общества.
— Для прокуратуры выявить какие-то нарушения во ФСИН — это достаточно хороший показатель.
— СМИ пишут, что вы позволяете себе неэтичные разговоры с задержанными. В частности, задержанная на несанкционированной акции Анастасия Зиновкина говорила, что в участке, куда вы пришли с проверкой, вы советовали ей выйти замуж за полицейского и не заниматься больше «ерундой», то есть не участвовать в политических акциях. (Во время этого разговора произошел конфликт с задержанным Павлом Шехтманом, которого в результате арестовали на 15 суток. – «МН») Она неправду сказала?
— Правду. Было такое дело, признаю. Я говорил это какой-то девушке, она стояла в коридоре, я не знаю ее фамилии, и я чисто по-человечески у нее спросил… Потому что они нарушили общественный порядок — провели несогласованное массовое мероприятие, это административное правонарушение. И я, как человек, как гражданин, к ней обратился. То есть стоит передо мной девушка, которую постоянно задерживают, я говорю: зачем ты этим занимаешься? Я проводил с ней разъяснительную беседу как простой гражданин, потому что я заинтересован в том, чтобы она не нарушала административное законодательство.
— Вы не считаете, что вы тем самым нарушили кодекс этики члена ОНК (так пишут в заявлении ваши коллеги)?
— Кто вам сказал, что я там был как член ОНК?
— Так вы там были не как член ОНК? А как же тогда? Туда «простых граждан» не пускают.
— Куда?
— К задержанным.
— Пускают, в том числе правозащитников достаточно часто. Но я, являясь членом ОНК, ведь не перестаю быть простым гражданином?
— Как простого гражданина, вас бы туда не пустили.
— Почему? Я еще член Общественного совета при ГУ МВД России по городу Москве.
— То есть, используя множество своих общественных должностей, вы можете перескакивать от одного кодекса этики к другому, когда это удобно?
— А я не нарушаю ни один кодекс этики, никогда в жизни. Если я провожу разъяснительную беседу с правонарушителями, я считаю, это не нарушает ни один кодекс этики.
— И даже совет выйти замуж за полицейского?
— Я считаю это почётно в нашей стране. А вы нет?
— Не знаю.
— Зря. Поверьте мне, очень честные и порядочные ребята.
— Много таких?
— Очень много. Среди полицейских огромное количество честных и порядочных офицеров.
— Обязательно воспользуюсь вашим советом.
— Вот видите? Когда я вам это говорю, вы воспринимаете это с определенным юмором. Вот и всё.
— Просто я не задержанная. А те люди были в полицейском участке, им там не до юмора было. Потому и существует кодекс этики, чтобы учитывать психологическое состояние задержанных.
Я подчиняюсь своей совести в первую очередь
— Вот именно поэтому я с ними проводил разъяснительную беседу о том, что не надо нарушать административное законодательство. Потому что девушка мне сказала, что она неоднократно уже доставлялась в отделение полиции за нарушения административного законодательства. А какой кодекс этики я нарушил?
— Ваши коллеги говорят, что Кодекс этики члена ОНК.
— А можно узнать, кто его принял?
— То есть вы не считаете нужным подчиняться его требованиям?
— Я подчиняюсь своей совести в первую очередь. Если вы мне покажете кодекс этики и расскажете, кто и когда его принял… Я уверен, что мои действия ничего не нарушают. К сожалению, по какой-то странной случайности мне его никто никогда не показывал (кодекс принят Общественной палатой РФ 12 июля 2012 года.– «МН»).
— В интервью журналисту Марии Эйсмонт на вопрос, сотрудничаете ли вы со спецслужбами, вы ответили: «Мы же понимаем, что если я даже засланный, предположим, то у меня возможностей сделать что-то больше, чем у другого человека. Предположим, что я аффилирован системой. Хотя ни у одной правоохранительной системы нет денег меня нанять. Почему я не иду в чиновники? Нет такой должности, на которой меня устроила бы зарплата. Воровать неинтересно — у меня есть деньги. А должности такой нет». То есть вопрос о том, быть или не быть аффилированным спецслужбами, для вас лишь вопрос денег?
— Нет, вы говорите какую-то ерунду. Я говорил «нанять меня на работу».
— Быть аффилированным системой — это нечто другое. Там речь шла о том, чтобы быть правозащитником и в то же время быть аффилированным системой.
— Что такое «аффилировать»? Давайте по определению… Это юридическая связь.
— Любое слово определяется в том числе исходя из контекста.
— Вы прочитали мои слова, вы поняли, где ирония. Тогда в чем ваш вопрос?
— Вопрос — почему вы заговорили о деньгах? Работать или не работать со спецслужбами — это вопрос денег?
— Работать или не работать на любой работе — это вопрос денег.
— Правозащитной деятельностью часто занимаются бесплатно. И здесь очень важно, есть у вас контракт со спецслужбами или нет.
— А вы знаете хотя бы одного человека, который сотрудничает с правоохранительными органами на условиях контракта? Такой практики, по-моему, даже нет.
— Ну, не знаю, может быть, там, в конвертах деньги дают. Просто вы речь завели о деньгах. Вы правозащитник и при этом говорите, что у правоохранительных органов нет денег вас нанять.
— Объясняю. То, чем я занимаюсь, — это волеизъявление моей души, правозащитная деятельность. Я ее делаю без денег. Я никогда в жизни не работал в правоохранительных органах. Если идти туда работать, значит, работать за деньги. Но меня не устраивает зарплата.
— Пойти работать и быть аффилированным — это разные вещи. И зарплаты разные. Вы сказали, что деньги у вас есть, причем такой доход, что зарплата чиновника вас не устраивает. Откуда у вас деньги? Ведь, судя по списку ваших должностей, вы занимаетесь исключительно общественной деятельностью.
То, чем я занимаюсь, — это волеизъявление моей души, правозащитная деятельность. Я ее делаю без денег. Я никогда в жизни не работал в правоохранительных органах. Если идти туда работать, значит, работать за деньги. Но меня не устраивает зарплата
— У меня есть определенное количество объектов недвижимости, которые я сдаю официально в аренду. Я честно ответил на ваш вопрос?
— Честно или нет, но ответили.
— Я вам откровенно всё рассказал, но вы как-то всё время с недоверием, с подковыркой говорите.
— Я не умею читать в сердцах.
— Верьте людям.
Члены Общественной наблюдательной комиссии Москвы прокомментировали заявления Цветкова, касающиеся их работы:
Зоя Светова:
«Антон Цветков уже не первый раз публично обвиняет меня и моих коллег Валерия Борщева, Любовь Волкову и Анну Каретникову в том, что мы неправильно исполняем возложенную на нас миссию общественных контролеров. Его заявления в конце концов приведут к тому, что мы подадим на него иск в суд о защите чести и достоинства или обратимся в прокуратуру с заявлением о возбуждении уголовного дела по факту клеветы. Вот, например, Цветков говорит, что мы «обслуживаем» не тех заключенных. Это неправда. Мы посещаем в СИЗО тех заключенных, чьи родственники или адвокаты к нам обращаются за помощью. Сейчас я занимаюсь судьбой никому не известного 20-летнего Кирилла Кузнецова, который находится в больнице СИЗО «Матросская тишина» и нуждается в консультации эндокринолога, а его в течение трех месяцев на эту консультацию вывезти не могут.
Вообще история Цветкова — это не просто история о том, что одному из членов ОНК не нравятся другие члены ОНК. Это история о том, как псевдоправозащитники последовательно вытесняют правозащитников с традицией. Один простой пример: Цветков всячески обличает и оскорбляет Валерия Борщева, который писал и продвигал закон «Об общественном контроле», в результате в России были образованы ОНК. Цветков же позволяет себе в интервью СМИ называть Борщева мошенником!
Власть старается через людей подобных Цветкову выхолостить общественный контроль, сделать так, чтобы в ОНК преобладали лояльные, социально близкие к ФСИН, МВД и власти люди. И еще: поражает количество комиссий, советов, в которых состоит Антон Цветков. А ведь он вроде бы еще занимается бизнесом и возглавляет организацию «Офицеры России». Каким образом он находит время оказывать какую-либо помощь нуждающимся в ней, состоя в таком количестве правозащитных организаций? Такую работу можно назвать профанацией и имитацией самой правозащитной деятельности. Судя же по его активным заявлениям, порочащим членов ОНК Москвы, он целенаправленно работает на развал московской ОНК, которая в числе других дел, занималась и занимается резонансными делами, такими, как дело о гибели Сергея Магнитского, Веры Трифоновой, о неквалифицированном лечении Натальи Гулевич, Владимира Акименкова, жалобами Леонида Развозжаева».
Анна Каретникова:
«Цветков — довольно тщеславный и самолюбивый молодой человек, который с правозащитой связан очень относительно. В своих действиях он всегда принимает сторону официальных силовых структур. Похоже, что он и сам связан с силовиками, хотя сам он это отрицает.
Его посещения исправительных учреждений обычно связаны с какими-нибудь скандалами. Как-то раз я с ним столкнулась в Бутырке, когда появились слухи, что там начался бунт. Иногда из самих его посещений получается скандал. Так было, например, когда он приехал к задержанным за пикеты против пыток в Копейске.
Если говорить о моих громких делах, то я чаще обычного посещаю узников 6 мая. Но это не потому, что я гоняюсь за пиаром, а потому, что есть основания считать, что они могут подвергнуться давлению. Я занимаюсь обычной работой. Например, мы недавно были в СИЗО № 6 в Печатниках, там сидят женщины – бывшие сотрудницы МВД. Мы регулярно их проверяем на предмет заболеваний и смотрим на условия содержания. Так что нас сложно обвинить в перекосах в работе».
Комментарий Валерия Борщева получить не удалось, поскольку он в настоящее время находится в больнице в Израиле.
С членами Общественной наблюдательной комиссии Москвы беседовал Василий Колотилов.