Развод по-украински

История Беловежских соглашений для россиян сейчас выглядит почти детской сказкой: собрались как-то раз в пуще Борис Ельцин, Леонид Кравчук и Станислав Шушкевич и решили развалить СССР. Украинский взгляд на вещи будет иным. Для провозглашенного 24 августа 1991 года государства Беловежские соглашения были продолжением акта о независимости, принятого Верховной радой сразу же после поражения московских путчистов. И, что еще важнее, референдума 1 декабря, на котором этот акт был подтвержден подавляющим большинством голосов жителей Украины. При этом продолжением не совсем логичным.

Все три месяца между 24 августа и 1 декабря Михаил Горбачев пытался создать некую новую конструкцию союза. Хотя сам союзный центр практически перестал существовать, а Горбачев в желании договориться с президентами объявивших о независимости союзных республик мог рассчитывать исключительно на добрую волю Ельцина. Но в одном Горбачев и Ельцин совпадали: они не представляли нового союзного государства без Украины и не верили, что на референдуме 1 декабря украинцы одобрят акт о независимости. Они предпочитали трактовать подобные акты как развитие деклараций о суверенитете, после которых может быть решен вопрос о новой форме государственного объединения. Украинские власти особо не возражали, но ни в чем не принимали участия.

Нельзя сказать, что Горбачев или Ельцин не замечали этого, но они были уверены, что на референдуме 1 декабря украинские руководители убедятся, как мало сторонников у «националистической» идеи, наметится раскол между западом и востоком и единственной возможностью сохранить территориальную целостность Украины будет участие в «обновленном союзе». Однако на референдуме в поддержку независимости Украины высказались и на западе страны, и в центре, и в Донбассе, и в Крыму. Теперь новое государство могло не только рассчитывать на международное признание, но и денонсировать союзный договор 1922 года. Обновленный союз отныне был возможен только без Украины.

Формальных проблем не существовало: было достаточно союзных республик, готовых к такому строительству. Но в самой Москве такого союза не представляли — ни в администрации президента СССР, ни в окружении президента России. В окружении Ельцина еще до украинского референдума говорили о необходимости провозглашения российской независимости и о том, что Россия должна стать единственным правопреемником СССР.

Оглядываясь на 20 лет назад, я понимаю резоны, которыми могли руководствоваться российские руководители. Во-первых, отказ от союза автоматически решал проблему двоевластия и передавал Борису Ельцину ядерный чемоданчик. Во-вторых, в обновленном союзе не было бы не только Украины, но и Грузии, Азербайджана, Молдавии, скорее всего Армении и Беларуси (независимость балтийских стран была признана Госсоветом СССР сразу же после путча). Новый союз превращался бы в евразийское государство, где республики Центральной Азии играли на стороне союзного центра против уже практически воплощенных российских амбиций. И очень может быть, что новым президентом этого союза после Горбачева стал бы не Ельцин, а Нурсултан Назарбаев.

В этой обстановке Ельцин и встретился с новым украинским президентом Кравчуком. Шушкевич на этой встрече скорее посредник в нахождении договоренностей между двумя политиками. При этом нужно понимать статус участников встречи. Кравчук уже руководитель нового государства, он принимает поздравления от других президентов и готовится к встречам с первыми послами, открывающими свои резиденции в новой европейской столице. Ельцин все еще руководитель союзной республики. Формально Кравчук должен разговаривать не с ним, а с Горбачевым. Но в тот момент имели значение не полномочия, а реальная власть.

Ельцин приезжает в Беларусь с предложением, превратившемся в концепцию СНГ: Советский Союз исчезает, появляется равноправное объединение бывших союзных республик, которые в течение переходного периода осуществляют совместный контроль над вооруженными силами, банковской системой, собственностью бывшего СССР и всем прочим, подлежащим дележу. Выгода Ельцина от этого решения очевидна: Россия в одночасье становится независимой страной, и он покидает Минск главой государства. Выгода Кравчука намного сложнее: он может отказаться от соглашения с Ельциным, обособиться от умирающего Союза. Но в этом случае он приобретает в Москве сразу двух врагов — Горбачева, все еще мечтающего о сохранении союзного президентства хотя бы в рамках оставшихся республик, и Ельцина, которому он не дал возможности избавиться от союзного центра. А в случае согласия исчезает даже тень государства, частью которого еще несколько недель назад была Украина и которое претендовало на ее суверенитет.

При этом к достигнутым договоренностям оба руководителя относятся по-разному. Ельцин и российская делегация уверены, что СНГ — это зародыш нового союза-государства, что после переходного периода появится не 12 новых государств, а одно, только его лидером будет не Михаил Сергеевич, а Борис Николаевич. Для Кравчука СНГ — инструмент развода. Потом при Кравчуке и при его преемнике Леониде Кучме Украина будет оппонировать всем попыткам превращения Содружества в государственную структуру и в конце концов заставит Москву обратиться к идее «разноскоростной интеграции» на постсоветском пространстве. Устав СНГ Украина не ратифицировала до сих пор.

Встреча в Беловежской пуще, кроме того, провела цивилизационную границу между Россией и ее реальными партнерами по возможному новому союзу — странами Центральной Азии. Центрально азиатские президенты убедились, что Москва Ельцина тяготеет к Киеву и Минску, а не к Алма-Ате и Ташкенту. Назарбаев, которому предложили присоединиться к уже достигнутым договоренностям, предпочел задержаться в Москве и спустя несколько дней принимать у себя в Казахстане саммит СНГ в полном составе. Но теперь это была уже встреча соседей, а не партнеров по новому государственному образованию. Империя умерла.

Но умерла вовсе не потому, что такое решение приняли три руководителя в Беловежье. За каждым стояли народы, причем один из них — украинский — высказался за независимость в ходе плебисцита. Но в России о 1 декабря 1991 года предпочли просто забыть. И немудрено — без этой даты демонтаж союзного государства мог восприниматься как заговор, как историческая ошибка, а не как реакция политиков на процессы, за которыми они уже не могли угнаться.