— Говорят, что сейчас ключевым стало слово «извините». Все друг на друга обижаются, а потом все дружно приносят извинения. Вы это заметили?
— Да, все на всё обижаются, безусловно. Но только, по-моему, далеко не все извиняются и правильно делают, потому что степень бреда в этих претензиях обиженных, она, в общем, мне кажется, не предполагает извинений. Хотя вообще-то я бы с удовольствием это слово назвала ключевым. Мне кажется, что многие конфликты и проблемы решались бы, если бы действительно люди имели способность извиняться, когда какие-то ошибки допускают. Но мне кажется, что в жизни обычной — в семейной, во взаимоотношениях с детьми — достаточно редко извиняются друг перед другом.
— Кстати, об обычных вежливых словах. Многие наши собеседники считают, что именно их сейчас больше всего не хватает: спасибо, пожалуйста, будьте добры.
— Я как-то на эту тему не думала и никогда не считала для себя невозможным их использовать максимально. Может быть, поэтому и в моем окружении все-таки я слышу и «пожалуйста», и «спасибо».
— А что бы вы назвали антисловом сейчас? Пока абсолютным лидером нашего рейтинга остается «патриотизм». Но хочется каких-то свежих поступлений.
— Да, «патриотизм», безусловно. Его, конечно, абсолютно затрепали, обесценили. И действительно наполнили противоположным смыслом. То есть патриотизм теперь у нас не тихое и интимное чувство любви к тому месту, где ты родился и живешь, а трескучее, обязательно требующее каких-то публичных действий слово. Что еще? У нас сейчас, например, начинают по-новому звучать слова «предатель», «отщепенец».
— Как именно?
— Сегодня у нас предатель — это тот, кто недостаточно любит родину, с официальной точки зрения, тот, кто не демонстрирует эту любовь каждый день, каждый час. Тот, кто позволяет себе критический взгляд на происходящее. Скоро автоматом они будут записаны в предатели.
Я уж не говорю о слове «либерал», окончательно превратившемся в ругательство. Люди, которые используют выражение «вы, либералы, считаете…», предполагают наличие некоего отряда глубоко заблуждающихся — в лучшем случае, а в худшем — как раз предательски настроенных по отношению к государству и родине людей. И «вы, либералы» — это абсолютно ругательное выражение.
Запретить очень все просто: запретили и дальше наложили штрафы, определили наказание — и кажется, что вся проблема уходит вместе с запретом. На самом деле ровно наоборот
— Кстати, о ругательных словах. Как вы относитесь к периодическим попыткам депутатов запретить мат и вообще что-то сделать в этой области? Какое-то постоянное неравнодушие они к мату проявляют, не обращая внимания на другие проблемы, связанные с языком.
— Если бы можно было в публичной сфере мат употреблять, то я как раз сейчас на этот вопрос и ответила бы с использованием исключительно этого экспрессивного языкового средства.
Я не очень приветствую (говорю еще раз, не требую запретить) употребление мата в публичной сфере. С экранов в первую очередь. Но это бывает крайне редко, тем более там «запикивают». И не очень люблю, когда это звучит со сцены или в кино. Почему-то мне кажется, что вполне возможно обойтись без мата, когда даже хочешь выразить какое-то очень сильное чувство или возбуждение.
В обычной жизни я отношусь к нему весьма и весьма толерантно, но считаю, что необходимо всегда учитывать, где ты находишься, в какой среде. Есть люди — совершенно не из-за того, что они ханжи или лицемеры, — действительно категорически не переносящие мата. Мама моя, например. Она никогда в жизни (я могу быть абсолютно уверена), ни разу, никогда... Не потому, что она цветок душистых прерий, но просто потому что она вот так воспитана, не может органически взять на язык эти слова. Удивительным образом я воспитана уже как-то иначе, и поэтому в своем собственном, как правило, профессиональном кругу мы крайне активно используем мат для усиления экспрессии.
— Ну а почему с ним хотят все время бороться? Почему бы не бороться с чем-нибудь другим? С канцеляризмами, с ошибками. Почему с матом?
— Я думаю, что это как раз противоположная моей маме история. Эти люди, которые запрещают, они исключительные ханжи и лицемеры. И я абсолютно уверена, что в своей собственной жизни они как раз легко это употребляют.
Но еще в употреблении мата есть категория людей, которые так его используют, что волей-неволей возвращают этим словам и выражениям их исконный физиологический смысл. И вот это очень противно бывает.
— А если говорить о глаголе «запретить»? С ним сейчас что-то особенное происходит? Он стал очень активно использоваться.
— Да, он стал у нас одним из ключевых глаголов, мне кажется, особенно в законодательной деятельности, вообще в деятельности многих государственных институтов. Вообще запретить, мне кажется, всегда все проще, нежели что-либо исправить, подкорректировать, каким-то образом регламентировать что-то. А запретить очень все просто: запретили и дальше наложили штрафы, определили наказание — и кажется, что вся проблема уходит вместе с запретом. На самом деле ровно наоборот.
В смысле ощущения «не моего круга» для меня какие-то абсолютно чуждые, даже ненавистные (хотя не могу объяснить почему) слова «сына» и «доча»
— Вы делите слова на свои и чужие? Есть какие-то слова, по которым можно определить, что это человек другого круга?
— «Люди моего круга» звучит как-то высокомерно и снобистски. Но действительно, вокруг нас собираются обычно люди примерно одного уровня образования, прошли одни и те же этапы воспитания. Что называется, из одной детской. И в этом смысле, в смысле ощущения «не моего круга» для меня какие-то абсолютно чуждые, даже ненавистные (хотя не могу объяснить почему) слова «сына» и «доча». Вот ей-богу! Когда я слышу «сына» и «доча», я точно понимаю, что здесь какая-то другая среда и другие люди. Они могут быть очень хорошие, просто другие.
— А если, допустим, человек говорит не «сына» и «доча», а «позитивненько» и «ладненько»?
— Аналогично. Я вообще терпеть не могу слова, которые с уменьшительно-ласкательным оттенком.
— Тут не просто уменьшительное. Тут такой офисный, менеджерский язык: креативчик, конструктивчик.
— Я, честно сказать, их мало слышала почему-то. Видимо, потому что мало общаюсь с офисным персоналом и со всем этим людом. Терпеть не могу выражение «умничка» по отношению к взрослым, чего-то достигшим людям. Я это замечаю очень часто, в том же фейсбуке пишут люди: «Какая умничка!» — и дальше там может быть академик Гинзбург. Или: «Какой прекрасный человечек…»
— Людмила Алексеева, например.
— Да, Людмила Алексеева, совершенно точно! Потому что, как правило, это не про девочку и мальчика, а именно про взрослого, иногда даже и выдающегося человека.
— А на какие ошибки особенно обращаете внимание? Что больше всего раздражает?
— Очень не люблю неправильные ударения. Удивляюсь, например, стойкости ударения в слове «звонить». Сколько живу, слышала «звОнят» и от главных редакторов, и от каких-то людей, в устах которых, в общем, и предположить невозможно, что это может быть произнесено.
— Раз уж зашла речь о главных редакторах. Что бы вы назвали сейчас главной бедой журналистского языка?
— Огромное количество канцеляризмов в речи, штампов различных. Плюс очень часто сейчас не знают значения слова и употребляют его с каким-то иным смыслом. Хотя сегодня, мне кажется, столько возможностей проверить. Причем очень быстро это можно сделать, даже если у тебя под рукой нет никаких словарей. Но, видимо, лень и нелюбопытство преобладают. Я изумляюсь, когда, например, студентов прошу мне что-то написать. И потом читаю, а там нет ни запятых, ничего! И бесконечные ошибки. Для меня это загадка, потому что есть всякие редакторы, которые тебе как минимум подчеркивают неправильно употребленные слова. Но вообще я после того, как вошла в фейсбук, поняла, как же в целом безграмотна публика. И наша профессиональная тоже. Даже никогда не можешь предположить, что какое-то из слов можно вот так написать.
Когда ты читаешь бесконечно безграмотные тексты, то потом в какой-то момент сам начинаешь сомневаться в самых элементарных словах
— Да, недавно был отличный пример с «черт-те что».
— Да-да. У меня иногда бывают какие-то такие внутренние взрывы, потому что когда я вижу: один пишет «черти что» или «чертечто» вместе, потом второй, десятый, двадцать пятый, — тогда уже хочется написать: «Вот как надо на самом деле. Вот так».
Я еще заметила одну страшную вещь: когда ты читаешь бесконечно безграмотные тексты, то потом в какой-то момент ты начинаешь сам сомневаться, когда пишешь, в каких-то самых элементарных словах.
— Может быть, это и есть пагубное влияние электронной коммуникации, о котором многие говорят?
— Думаю, да. Я сейчас вдруг поняла, что начинаю задумываться. Я пишу и после этого смотрю на это слово и не понимаю, как правильно.
— Какое слово или выражение вы бы изъяли из русского языка, если бы была такая возможность?
— Я думаю, что все слова и выражения, которые либо возникают вдруг ни с того ни с сего и которые раздражают, — они так же, как и многое другое, имеют какой-то период моды. А потом сходят на нет. Я ненавижу всякие «спасибки», «няшки» и «вкусняшки». Омерзительно! Но, с другой стороны, посмотришь — вроде уже оно и не так часто употребляется.
— То есть все пройдет?
— По идее да. Хотя когда я смотрю на молодых людей, которые в своем же кругу общаются и употребляют какие-то свои слова, я думаю: пройдет у них или нет? Или они это передадут следующему поколению и своим же детям? Не знаю.