За день до награждения «Московские новости» побывали на заключительном этапе конкурса в Липецке и поговорили с финалистами и двумя полуфиналистам - Дмитрием Филатовым из Амурской области и Евгением Древалем из Воронежа о том, что сейчас происходит в российской школе.
«Они мне говорят: Саша, нам кажется, что эту систему не изменить»
Александр Демахин, учитель МХК Сергиево-Посадской гимназии им. И.Б. Ольбинского, Московская область,
Учитель года 2012
— У вас позади Литинститут, а сейчас вы учитесь на режиссёрском факультете в ГИТИСе. Как вы в школе оказались?
— Я пришел работать в школу, в которой сам учился. В 2003 году я учился на 1 курсе Литературного и понял, что мне чего-то не хватает и стал думать, как бы мне снова в школе оказаться. И вызвался вести киноклуб в нашей школе: тогда еще торрентов не было, и любой фильм в интернете нельзя было найти. Показывал подросткам авторское кино. Я тогда еще не хотел педагогом быть. А потом стал вести театральную студию, другие занятия. Когда я уже на 5 курсе был, мне наш директор сказал: давай-ка уроки бери. Я подумал, может литературу. А свободная вакансия была только – преподаватель МХК. Я говорю директору: я же не знаю историю искусств, историю музыки. Ничего, говорит, узнаешь: главное рассказывай, что тебе интересно и думай, что ты хочешь через предмет рассказать им. А я не знал особо ни Караваджо, ни Рембрандта.
— А чем отличается Моне от Мане знаете?
— Тогда не знал. А сейчас знаю: Мане использовал черный цвет, чуть ли не единственный из художников той эпохи.
— Ясно, зачем пришли в школу, а почему остались?
— А потом я стал классным руководителем, а через какое-то время замдиректора по воспитательной работе. Меня спрашивают друзья: ты сегодня учитель или режиссер? А у меня в одну неделю желание уйти из школы в театр, а в другую – наоборот бросить ГИТИС и уйти в учительство. Но я понял, что без одного другого не бывает. Москва тебя подпитывает, а Сергиев Посад – такое место, в котором хочется отдавать. Там хочется жить. Хотя школа очень централизована. Не все от тебя зависит. Это государственный институт. Вся эта бумажная волокита напрягает. Все думаешь, когда уже до детей дойдешь.
— Сколько получает такой нестандартный учитель?
— У меня-то неполная ставка была до последнего. Средняя зарплата у нас 20 тысяч. У меня в этом году примерно столько же будет.
— Ну вы наверное с учениками ни одну столичную премьеру не пропускаете?
— Бывает, но в основном сами делаем театр. Полупрофессиональный. Сейчас два спектакля со старшими, в средних классах – один. Самый интересный называется «Питер.репетиция». Он танцевальный, мы показываем как проходит репетиция в театре, где ставят Питер Пэна. При этом это не какая-то тюзятина, а актеры танцуют в стиле модерн, как у Пины Бауш. Современный театр, не замшелая красная шапочка. Школа ведь консервативна по своей природе. А мой предмет как раз открывает современность. Причем дело не только в современном искусстве. Я попросил на углубленке по физике детей назвать трех современных физиков, у на другой – попросил назвать биологов. Не смогли назвать. Не знают сегодняшних героев.
— Даже Стивена Хокинга?
— Нет, никого не знают. Школа как будто бы вне контекста. А я хочу, чтобы школа вписывала детей в современную культуру. Я провожу урок «Игра в бисер» – надо сопоставить разные виды искусств эпохи через импровизацию, через путь свободных ассоциаций. Это моя авторская игра по Герману Гессе. Вот, кстати, интересно, играют ли кто-то еще в мире в такую игру в школе?
— Как работается в гимназии для одаренных?
— Гимназия хоть и непростая, но бесплатная. Дети там отобранные по принципу одаренности, сдают два экзамена. У нас сборы с родителей только на охрану и ремонт. И, кстати, они меньше чем в районных школах. Наш директор всегда говорила: школа дом, а не учреждение. Картины висят на стенах, есть разные образовательные модели. Но с этими ребятами не так просто, как часто говорят. Дети приходят из обычных школ, где они на таланте выезжают. А у нас приходится работать. Надо свой талант развивать. Приходят отличниками и все почти становятся троечниками.
— А что это за подростки? Что их отличает от сверстников, например, нашего с вами поколения?
— Мы недалеко от Москвы находимся, поэтому они не провинциальные, знающие современную музыку и кино, подростки. Кроме того, в них нет пошлости и упрощенности. Все рефлексирующие. Как-то местные телевизионщики снимали сюжет про наш театр и назвали их «свободными». Я тут соглашусь. Я не такой свободный, как они.
— В чем это выражается?
— Например, они целеустремленные граждане мира. Многие уезжают в другие страны. Из последнего выпуска двое уехали сразу: в Швейцарию и Чехию. Причем сами подготовились, сдали специальные экзамены, сами поступили. Лет 15 назад и не думал никто о таком варианте. И сейчас мне мои говорят о желании не только уехать поучиться, но и остаться.
— Как вы реагируете? Не отговариваете? Не призываете к патриотизму?
— Нет. С одной стороны, в XIX веке вся образованная молодежь уезжала. Тютчев тот же полжизни прожил в Европе. И что он от этого не русский и не национальный наш поэт? Но такая реакция у многих есть: это может быть какие-то наши советские стереотипы. У меня, например, многие друзья с экономфака МГУ уехали в Европу и остались там. Я часто у них бываю. Они мне говорят: Саша, нам кажется, что эту систему [в стране - МН] не изменить. А я думаю, кому как не им менять-то. И никаких перемен нет. Государство должно создавать условия и привлекать таких молодых и амбициозных, надо заинтересовывать.
— Из-за молодости и модности дети, вас, наверное, за своего парня держат?
— Я считаю, что границы школьные подвижны, и могут быть игровые ситуации, когда мы равны, например в театре. Но мы не за-панибрата. И не пойдем пить пиво за углом после репетиции. Но необязательно ставить железную стенку. Меня зовут Сан Саныч, но марьиванну я включать не хочу. Иногда сажусь на стол и новых учеников это немного шокирует. Я ругаю за это себя и хочу отучиться. Но образ учителя должен соответствовать времени. Я иногда ловлю себя, что я больше популяризатор и надо построже. Но точно могу сказать, я не стремлюсь стать любимчиком публики.
«Когда смотришь на слово – это язык, когда осмыслишь его – уже литература»
Вита Кириченко, учитель русского языка и литературы Центра образования № 1479, Москва, Учитель года 2012
— Вы довольно известный в Москве учитель. Что вам дало участие в конкурсе?
— Мне открылся мир учительской России. Удивительные люди. Благодаря им я выжила и сохранилась эмоционально, несмотря на обилие конкурсов и жёсткий график. Люди удивительно раскрывались: все сочиняющие, поющие, танцующие.
— На конкурсе много говорили про ситуацию с русским языком и литературой. Вас что больше всего беспокоит?
— Беспокоит, что в стране сокращают часы на язык и литературу. Я лично этого пока не чувствую, поскольку работаю в Центре образования, у нас три часа в неделю русского и три литературы. Еще есть элективный курс, и, кстати, русский язык мы изучаем не классом, а по группам. Это большое наше достижение.
— А к введению словесности вместо отдельных русского и литературы вы как относитесь?
— Насколько я знаю, исчезло название «словесность». Но, будет, видимо, единый предмет. Замечательно недавно высказался [ректор МГУ] Виктор Садовничий. Язык и литература - это предмет единый, но у каждого из них есть свои особенности, свои результаты обучения, много отличий в преподавании. Одним словом, есть мнения за и против. Когда смотришь на слово – это язык, когда осмыслишь его – уже литература. И такие же точки пересечения. Хотелось бы, чтобы при реформе было как лучше, а не как всегда.
— А насколько сейчас школьная программа отражает современность и интересы подростка?
— Это дети информационного мира. У них интересы читательские другие, другой поток чтения. Главное не стремиться поместить в голову ребенка литературный «багаж», который мы сами одолели к 25 годам только. Здесь надо соизмерять свои аппетиты с подростком. Но надо думать, что оставить, а что убрать. Сейчас идет много споров о списке «100 книг» и я читаю в интернете и печати бесконечные дебаты на эту тему. У меня другое к этому отношение. Можно составить список. Но это не гарантирует его прочтение. Идея неплохая, но не надо преувеличивать ее значимость. Я еще обычно ехидничаю: а давайте составим сто поступков, которые нужно совершить школьнику. Ну а что, 100 фильмов уже составили. С этими детьми так нельзя. Они свободные. Им недостаточно сказать: надо! Им нужно объяснить, кому это надо, зачем. Это здорово стимулирует. Я в свое время не могла подумать, что смогу учиться в Европе. Что могу поехать учить языки, общаться со сверстниками, играть в компьютерные игры со всем миром. Они дети глобализации.
«В Германии на третий иностранный отводят пять часов, в то время как у нас на первый основной – три»
Евгений Древаль, учитель немецкого языка, русского языка, литературы, МХК, культуры общения школы № 75, Воронеж
— Что вы так оживленно обсуждали в курилке с коллегами по конкурсу?
— Все, от высоких материй, то есть программ и методик до финансового вопроса, то есть зарплаты. Хотя о ней говорят меньше, но она интересует больше.
— И что с зарплатой?
— Я сравниваю учителей с врачами. Люди социальных профессий. Но врачам платят не за количество вылеченных и количество умерших. А учителя привязаны к качеству обученности детей. Хотя вроде понятно всем, что дети везде и всегда разные. А мы учим всех. И неизвестно, кто истратит сил больше: те кто учит двоечников, или те кто одаренных. Кто больше трудится? Те, кто в инновационных школах и в классах с олимпиадниками работает, или кто в обычной районке? То, что вложено в троечника – может быть только позже проявиться.
— Почему вы пошли в школу?
— Любой, кто работал в школе, может получить компетенции и устроиться в жизни. Профессия позволяет почувствовать себя в разных качествах. Ты и режиссер, и руководитель. В других профессиях этого нет. Можно прожить разные жизни. Я 11 лет работаю школе, в том числе, в обычной воронежской. У меня дети разных возрастов и разных социальных сфер.
— И как за это время поменялась школа и ваше учительское место в ней?
— Меняется, зарплата повышается. Но профессия вся там же. Уважение осталось у тех, кто и раньше уважал. Развитие идет медленно.
— Вы ведете пять предметов. Зачем?
— Я окончил филфак. И веду соответствующий цикл. Немецкий язык – в стагнации. Причем учителей хватает, но количество часов сокращается. Три часа в старших. Два – в средних. Веду несколько курсов, кроме того это интересно. Каждому предметнику хочется больше времени, это понятно.
— Вы преподавали в немецкой школе. Что немцу хорошо и нам бы пригодилось?
— Три года преподавал русский язык как иностранный в католической гимназии Св. Елизаветы города Хайлигенштадт. В Германии очень свободные школы. Не учителя, ни дети не ограничены никакими отчетами и нормативными актами. Нет условностей и формальностей. Это делает каждый урок более живым. Живой процесс коммуникации. Изучение иностранного, да и родного языка превосходит нашу систему полностью. На третий иностранный отводят пять часов, в то время как у нас на первый основной – три в старшей, два - в средней и начальной. Немецкое образование готовит личность более развитую в языках и коммуникации. Наши учителя более опытны в естественных науках.
— Что будет с языком, если введут предмет «словесность»?
— В Германии нет отдельного предмета: немецкий язык и литература – вместе. Но в германии нет ЕГЭ. У нас же если количество времени останется прежним, то смысла в этом нет. При условии, что ЕГЭ останется – этот опыт будет провален. Будут размытые границы, у нас традиция уже другая. Это внесет неразбериху. Какие результаты в конце должен учитель представить? Есть более насущные проблемы, чем объединение предметов, я не вижу разумных логических причин.
— Что могут дать воронежскому подростку ваши предметы «филологического цикла»?
— Я пытаюсь рассказать, что быть современным это не значит отвергать литературу прошлого. И для ее понимания не надо быть снобом. Сам стараюсь, чтобы они во мне увидели баланс: и культуру, и современность. С человеческим лицом. Дети все искусственное отталкивают. Я говорю о многом с ними. Воронеж город непростой. Есть группировки, с какими-то идеями, в том числе – неонацистские. Поэтому важно рассказать им о толерантности, несмотря на высокопарность этого слова. Конкретно у меня в классе, и у нас в школе в целом есть разные группировки, полиэтничный состав школьников. Поэтому надо стараться, чтобы не было элементарной поножовщины. Я обладаю определенным авторитетом у ребят. Рассказываю, что все мы иностранцы, в зависимости от того, где мы находимся. И стоит с подростками об этом говорить они начинают задумываться и понимают многое. Как учитель немецкого рассказываю о культуре Германии и их опыте. Чем больше мы знакомимся с другими культурами, тем лучше. Мы узнаем больше о себе и о других.
— А политику в стране обсуждаете?
— Я к этому настороженно отношусь. Та ли эта тема, которую стоит обсуждать и интересна ли она? Тут скорее я учитель стандартный. Школа вне политики и мы здесь совсем по другому поводу. Да гражданская позиция важна. Но я не профессионально разбираюсь в политике, чтобы рассказывать о ней достаточно взрослым уже людям. То же самое с патриотизмом. Для детей это слово ничего не значит. Сначала надо посмотреть на мир, чтобы понять свое место. Если ты не видишь разнообразия мира, то ты не видишь разнообразия в себе. Это лучше всего формирует любовь к родине.
— Есть вопрос к министру Ливанову?
— У меня мечта есть. Почему бы не приравнять учителей по статусу к госслужащем. Тогда бы множество дискуссий можно было снять. Сейчас только так профессия бы обрела приобрести престиж. Учителя – достойнейшие люди – показали, что современное образование можно создавать на энтузиазме. Пока же мы набираем баллы, за что нам платят, за что – нет.
«Таланты живут вдали от большой земли, к бабке не ходи, достаточно теории вероятностей»
Вадим Соломин, учитель математики Физико-математического лицея № 239, Санкт-Петербург
— Ваша школа знаменита своими выпускниками. Например, Григорий Перельман в ней учился. Чувствуете в своих учениках математиков такого масштаба?
— Пока сложно понять. Но все приходят осознанно, поскольку увлечены и занимаются профессионально математикой и физикой. Поступают на матмех. Много олимпиадников. Я работаю в 239-й с 1999 года, а общий стаж 19 лет. И по школьнику это понять всегда сложно.
— Что главное в вашей работе?
— Системность во всем. У нас выходят не только гениальные математики, но и члены правительства.
— Как вы считаете, введение естествознания вместо физики, химии и биологии не станет ударом для системности?
— Надеюсь, нашу школу это не коснется. А вопрос этот дискуссионный. Если школьник после 9 класса определился, что он гуманитарий, то он может бросить все силы на изучение литературы или иностранного. Но есть опасность, что такое разграничение приведет к нарушению органичности. Ломоносов говорил, что человеку надо знать математику: она ум с порядок приводит. В этом смысле, какой еще предмет может научить юриста, кроме как доказательство теорем в геометрии. Или понятие структуры и синтетические законы природы в химии и физике.
— Сообщество математиков, к которому вы, без сомнений, принадлежите – самое сплоченное из всех предметников. Во многом по этому, ЕГЭ по математике считается наиболее качественным экзаменом. Как вы оцениваете его?
— Положительно. С материалом ЕГЭ все разумно получилось. Вместе с этим проблема в проведении. Но это дело чиновников, наверное. Провалы есть. Ближайший пример – перепроверка стобальников. Из одного региона –80% работ не подтвердилось.
— Вы участвовали в круглом столе образовательных политиков вместе с Ливановым. Он длился около часа, но если бы времени было побольше, что бы предложили?
— Я не стал бы распыляться. У нас нет, либо мне неизвестно о государственной стратегии поиска одаренных детей. Есть только олимпиады, но их не хватает. Как выявить таланты, если они живут вдали от большой земли. А они там есть. К бабке не ходи, достаточно теории вероятностей. Важно не только выявлять. Приглашать работать профессоров, ученых, создавать интернаты, оплачивать дорогу и проживание. А у нас новосибирский СУНЦ штрафуют за участие профессоров НГУ в обучении.
— С детьми понятно. А положение учителей как же?
— Правительству надо работать и работать. У меня как у налогоплательщика много вопросов. У меня ставка, 21 час в неделю и классное руководство. Какие-то доплаты идут за звание «почетный работник образования» и статус гимназии. Получаю 32-35 тысяч рублей. Жить можно, но сложно. Супруга моя - словесник и у нас двое детей. Сложно. Я подрабатываю на подготовительных курсах в школу. Но они недорогие для семей.
— Правильно ли, что под одной школьной крышей у нас находится и государственная бесплатная школа и коммерческая платная пристройка?
— У нас дети не платят за кружки, коих множество и за спорт. Родители платят за охрану и сигнализацию – около 2 тысячи в год. В целом же, вопрос сложный. Заниматься со своими за деньги абсолютно не этично. Но если вы представите себе потребности учителя в провинциальном городе – какие-то дополнительные заработки имеют место быть. Как устроить это разумно, пока не понятно.
«Земство у нас не получится, люди не хотят ничего менять»
Дмитрий Филатов, учитель географии, биологии, ОБЖ, физкультуры Талаканской школы № 6, Амурская область
— У Вас нетрадиционный путь в школу. Вы пришли преподавать довольно поздно. Почему?
— Я пришел осознанно. В 26 лет поступил в педуниверситет Благовещенска и в 31 окончил с красным дипломом. Получил специальность «Учитель географии и биологии». И сначала остался работать на кафедре старшим преподавателем. Но на самом деле я вернулся в школу: с 1993 года по 2001 я работал как тренер по туризму в Зее. Но без диплома пединститута ведь тебе учителем стать не дадут. К сожалению.
— Почему «к сожалению»?
— Любой отец в свободное время мог бы прийти в малокомплектную школу и вести кружок, мужчин в школе не хватает. Я вот веду четыре: туризм, мультипликацию, гитару, волейбол. Так как нет учителя труда, планирую открыть кружок в духе «очумелые ручки». Девочки шьют и варят. А мальчики молотка в руках не держали никогда. Особенно те, кто без отца. А таких много. Я сам без отца вырос. Я знаю, как это происходит. При этом я веду все свои занятия с упором в краеведение.
— У Вас малокомплектная школа?
— Нет, у нас 400 учеников из семи тысяч жителей. Но мы в тайге, выпускники к нам не стремятся. Зарплата не маленькая и не большая. Но нет клуба, нет кинотеатра. Приходится выкручиваться. Поэтому я веду четыре предмета, а с нового года еще и химию возьму. Поселок разделен на две части, а посередине тайга. Но не считаемся сельской школой, поэтому автобус не положен. Только на рейсовом на собственные. До райцентра 70 км. Из-за этого сложно вывозить на олимпиады. Один мой ученик на девять олимпиад съездил. По 500 рублей на дорогу каждая. Родители платят. Интернет, конечно, помогает. Но заочные олимпиады не сравнятся с очными. Это общая проблема Дальнего Востока.
— Сколько Вам платят за четыре урока и четыре кружка?
— Я не стремился в школу за деньгами. Не обращаю внимания, сколько платят. Я за идею практически работаю. Пытаюсь подрабатывать не в школе. Одна только проблема: работа в вузе не считается педагогическим стажем. Пришел в школу с нулевым стажем, и первая зарплата была – 600 рублей. Деньги только за июнь пока получил - вышло 16 тысяч. Сейчас уже высшая категория, разряд повыше. За сентябрь будет примерно 23 тысячи. Для деревни было бы много, для поселка мало. У нас регион очень дорогой.
— Учителя не приезжают, а дети, наверное, уезжают в крупные города?
— Этот конкурс — пример того, что даже учитель из далекого поселка, из глубинки, может добиться всего. Вот я и пытаюсь убедить школьников остаться здесь, чтобы он разрастался. Старшеклассников не успел уговорить, с младшими все успешнее. Для них Талакан не является какой-то дырой. Может, с ними мы и клуб восстановим. Сами, как в 80-е годы комсомольцы.
— Слышали, наверное, историю Фарбера. Тоже клуб хотел восстановить. А получил восемь лет. «Ушел в народ и не вернулся», - написали о нем журналисты.
— Мне это знакомо. Я сталкиваюсь с равнодушием. Люди не хотят менять ситуацию. Нет многого — и ладно. Клуб сгорел в 1993 году. С тех пор он переехал в здание магазина. Чего-то там делают, по мелочи. Но сам большой клуб не восстанавливают. Все ссылаются, что денег нет. В России такая тенденция – все перекладывать на кого-то. Земство не получается. Еще и государство не дает построить там, где хочешь, сам. Проектная документация и все бумаги стоит не менее 5 млн. рублей. А построить – 10 млн.
— То есть даже нацпроект «Образование» не помог привлечь учителей с Большой земли?
— Столичных нет. Попадаются хабаровские, благовещенские, владивостокские. В мою бытность в Зею попал тренер сборной по борьбе из Новосибирска. Это был 1988 год в год олимпиады в Сеуле. За год поставил борьбу. Это было очень красиво. Он съездил к ним, забрал борцовый ковер и привез к нам. Вся Зея ходила смотреть и заниматься на этом ковре. К сожалению, местные спортсмены его выжили: чужой. У меня сейчас те же проблемы — в Талакане я не свой. Ты чего высовываешься, мол.
— Как Вы считаете, государство знает о ваших проблемах? Как Вам новый министр образования?
— Кто его знает — он всего четыре месяца работает. Но сам признался в своем непрофессионализме в плане школы. Лучше бы министерством заведовал тот, кто работал в школе, и может разделить наши трудности. Высшая школа – я там работал – сильно отличается. Человеку из высшей школы тяжело воспринять школьные дела. Есть проблема с общим языком.
— Учителя с министром обсуждали школьную бюрократию. У Вас есть такая проблема?
— И у нас в тайге много лишних бумаг. Отвлекает от работы. Помогают жены-мужья, дети, которые с компьютером на «ты». Чаще всего приходят документы со сроком исполнения «выполнить вчера». Пока из министерства дойдет до области, потом в район, потом до поселка. Хотя электронная почта почти мгновенна. Но бумага берет свое.
— Как Вам новое школьное расписание?
— Вот тут я возмущаюсь. Естественные науки нельзя заменить естествознанием. Географию вообще отнесли в социальные науки. Это неправильно. Знания на уровне начальной школы. Как было природоведение, так оно и до 11 класса докатится. Не одним русским языком и математикой жив человек. Чтобы поступить в педагогический, нужно сдать только язык, математику и обществознание. Кто из абитуриентов станет географом, какой у них потенциал? Раньше мы отбирали: кто-то лучше знает географию, кто-то – хуже. Мы возвращаемся к учителю-универсалу. Но не каждый может быть Сократом. Чаще всего, у такого учителя поверхностное знание на уровне начальной школы. Проблема еще и в том, что даже, когда дают миллион рублей «подъемных» и квартиру за три года отработки, это больше не привлекает. Люди не едут туда, где нет культуры.