Анастасия Тарасова режиссер-документалист
— Расскажите, как вам пришла в голову тема этого фильма?
— Детская трансплантология в России нелегальна: нельзя законно взять орган у одного ребенка и отдать другому. Мой знакомый врач, профессор Константин Шаталов, показал фотографию мальчика, которому поставили искусственное сердце — это такой насос огромный, его нужно на колесиках перед собой возить. Этому мальчику первому в России поставили такой насос — поставили для того, чтобы дождаться принятия закона о детской трансплантологии и пересадить ему сердце. У врачей была надежда: они поставили вопрос о законе, потому что таких детей в стране тысячи, обычно они умирают от сердечной недостаточности и ничем помочь им нельзя. Это была экспериментальная операция в Центре Бакулева в 2007 году, ее проводил Лео Бокерия вместе с другими профессорами.
Сейчас нас делят на большинство и меньшинство: по национальности, по сексуальной ориентации. Но если тебе нужно сердце, так ли важно, кому оно принадлежало: гомосексуалисту, азербайджанцу или кому-то еще?
Профессор показал мне фотографию мальчика с этим насосом, и он не выходил у меня из головы, наверное, неделю. В конце концов мы с оператором решили съездить в больницу и познакомиться с ним. А когда уже познакомились, то остались там надолго и снимали все, через что он прошел: Линар не дождался закона, год пролежал с насосом, ему становилось все хуже и хуже, и в итоге врачи приняли решение перевезти его в Италию и там сделать пересадку.
«Линар» — это история мальчика из Уфы с пороком сердца, которому в семь лет сделали экспериментальную операцию в Научном центре сердечно-сосудистой хирургии имени Бакулева: подключили внешний насос. Насос — громоздкую тележку, размером больше самого мальчика — на протяжении первой части фильма герой повсюду старательно возит с собой. Пересадить Линару сердце другого ребенка нельзя: в РФ это запрещено законом. Врачи надеются повлиять на российских законодателей, и Линар с подключенным насосом год ждет внесения поправок в закон о донорстве. Однако их принятие все откладывается, а мальчику становится все хуже. Наконец врачи принимают решение отвезти Линара в Италию, где ему, возможно, пересадят новое сердце. В Бергамо его сопровождает врач Марсель Тагаев, который по-отечески заботится о мальчике: мама Линара поехать не может. Через два месяца ожидания находится подходящий донор, Линара оперируют, и он, наконец, может жить без большой тяжелой тележки: бегать, кататься на велосипеде и играть в футбол, как все остальные дети. Мама Линара Альбина с трудом узнает сына на фотографиях: так он изменился за два года эпопеи с сердцем. Они встречаются в аэропорту перед объективами многочисленных камер: благодаря помощи людей в разных городах и странах Линар наконец отправляется домой здоровым.
— Когда вы начинали работу над этой историей, как вы представляли себе ее финал?
— Мы думали, что это будет короткометражный фильм об одном дне ребенка, и ожидали, чем закончится история: примут закон и сделают ему операцию или нет. Когда мы провели с Линаром уже достаточно времени и узнали, что его везут в Италию, мы решили ехать с ним и снимать не короткий, а полный метр. В процессе съемок мы очень привыкли к ребенку, подружились с ним и в конце концов приняли решение: если Линар не выживет, мы не будем делать фильм вообще. И мы жили надеждой. Просто шли за реальностью: жизнь разворачивала перед нами свою драматургию по всем законам, и нужно было просто ей следовать. Так случается нечасто, и в этом смысле фильм очень зрительский — абсолютное эмоциональное погружение.
— Сколько времени вы делали фильм?
— Мы снимали два года, а затем три года делали постпродакшн, поскольку часто не хватало денег.
— Что вы переживали в течение этих двух лет?
— Камера все-таки позволяет посмотреть на происходящее со стороны. А вот врач, который сопровождал Линара в Италию, ушел из медицины — очень переживал. Он даже сейчас не может спокойно об этом говорить. Просто поразительно, как чужие люди помогают друг другу. Даже если самый близкий человек, скажем, мама, не может быть рядом, найдется тот, кто придет на помощь.
— Кто финансировал операцию в Италии?
— Это очень специфическая история. Поскольку врачи развили тему детской трансплантологии, даже сама Голикова приезжала в Центр Бакулева, обещала помочь с поправками в закон о донорстве. Но когда врачи уже забили тревогу, Минздраву легче было выделить деньги на отправку Линара в Италию, чем принять эти поправки. В мае этого года снова была попытка принять их, о них снова заговорили. Но я так понимаю, что дело даже не в чиновниках, а в том, что общество не готово и не каждая мама подпишет бумагу о том, что в случае смерти головного мозга ребенка его органы могут быть взяты для трансплантации. Во многих странах, к примеру, у всех детей есть карточки, где написано, что при их смерти их органы могут забрать. И во всей Европе, когда получаешь автомобильные права, на них сзади написано, что при аварии твои органы могут быть использованы для пересадки. В Испании есть очень трогательное место — памятник мальчику, который, скончавшись, спас семерых. И родители этих семерых детей вместе поставили ему памятник.
— Думаете, в России люди к такому не готовы?
— Думаю, да. Конечно, и произвол чиновников возможен, и черный рынок, как в Китае. Может, нам надо еще чуть-чуть подождать. Но нужно привыкать к мысли, что мы должны помогать друг другу, что выжить на этом свете можно только так.
— Вы сейчас поддерживаете связь с Линаром, с его семьей?
— Да, он учится в гимназии, и его, видимо, очень изменило произошедшее: в нем проснулась сильная жажда жизни. Линар отличник, учителя его хвалят.
— Как он переживал всю эту ситуацию?
— Он просто чувствовал опасность. Тогда он не знал, что умирает другой человек, сердце которого отдадут ему. Понимал, что может умереть сам, и говорил об этом. Реагировал на это как взрослый: не устраивал истерики, когда ему становилось все хуже и хуже, не капризничал. Он знал, что нужно ждать какой-то операции, которая его спасет, и он ее ждал.
— О чем вы хотели бы, чтобы подумал зритель, выходя из зала после фильма?
— Сейчас нас делят на большинство и меньшинство: по национальности, по сексуальной ориентации. Но если тебе нужно сердце, так ли важно, кому оно принадлежало: гомосексуалисту, азербайджанцу или кому-то еще? Хочется, чтобы мы учились передавать друг другу светильники жизни, а мы все больше от этого отходим.