Мой приятель отметил, пожалуй, главную драматическую составляющую истории, которая, начавшись как шпионский триллер, быстро переродилась в фарс. Все мусолили российско-американские отношения — как скажется, злорадствует ли Путин, слабак ли Обама и т.д.
Между тем это наименее интересная сторона. Куда примечательнее, что разоблачитель оказался никому не нужен. Будь он чей-то агент — другое дело, завербовавшая страна обязана обеспечить защиту. Но Сноуден действовал, вероятно, из альтруистических соображений, руководствуясь собственным пониманием общественного блага. В интересах не кого-то конкретно, а всех вообще (что, конечно, не исключает жгучей жажды славы). Однако идти на риск ради идеалиста никто не собирается.
Если искать аналогии, то Сноуден попал в положение, подобное тому, в котором оказался Троцкий после высылки (естественно, не сравнивая масштаб личностей). Но «лидера мировой революции» не хотели принимать не столько из боязни советского гнева, сколько из-за его репутации идеолога бунта. В случае же бывшего контрактника АНБ все банальнее. Приютившей стороне головная боль с Америкой гарантирована, а зачем им это? Других проблем мало? Даже государства, которые фрондируют против США, выражаются по этому поводу вяло.
Китай откровенно сплавил правдолюба подальше от себя. Россия мечтает только о том, чтобы нашлась третья страна, куда его можно было бы отправить. Латиноамериканские лидеры-активисты сохраняют лицо и хорохорятся, но особого энтузиазма тоже не демонстрируют. Их заявления, что они не дадут парня в обиду, скорее вынужденная реакция на всеобщие ожидания. Николасу Мадуро ведь не хочется, чтобы о нем говорили: Чавес бы Сноудена принял, а у нынешнего пороху не хватает
Европейские союзники Соединенных Штатов, которые благодаря скандалу узнали неприятные вещи о слежке за ними Вашингтона и по этому поводу гневались, послушно взяли под козырек, когда днем позже американцы потребовали досмотреть самолет боливийского президента Эво Моралеса по подозрению в вывозе Сноудена. Действие само по себе беспрецедентное. Ну а потом все как по команде начали отказывать беглецу в убежище.
Правда, которую выпалил Сноуден, никому в Европе не нужна — все и так понимали, что являются объектом наблюдения, но без доказательств можно было делать вид, что ничего подобного нет. А тут поломали всю красивую идиллию, раскачали лодку трансатлантического братства.
Для Сноудена мир плоский буквально, как простреливаемая со всех сторон равнина, потому что негде спрятаться — ни пригорка, ни впадины
В годы холодной войны такого быть не могло. Благодаря наличию двух идеологических лагерей диссиденты из одного автоматически находили приют в другом. Судьбы их потом складывались по-разному, но во всяком случае вопрос о том, что некуда деться, не стоял. Была, кстати, и третья сила, по-своему влиятельная, — Движение неприсоединения во главе с титовской Югославией, Индией представляло собой вполне независимую группировку, которая успешно противостояла давлению с обеих сторон и проводила достаточно самостоятельную политику. Так что укрыться можно было и там, если что.
Ситуация Сноудена — частное проявление общего кризиса мироустройства. На исходе 1980-х Запад-триумфатор устами Фрэнсиса Фукуямы провозгласил «конец истории», то есть доказанное, по мнению авторов этой концепции, исчерпание всех альтернатив либеральному пути.
В конце 1990-х Том Фридман обнаружил, что мир стал плоским — глобализация приводит все к общему знаменателю. В конце нулевых показалось, что ландшафт снова меняется — в сторону большего разнообразия, многополярной разноголосицы.
Сейчас наступила какая-то общая депрессия. Все вроде бы признали, что доминирование Запада закончилось, но ничего внятного на смену не пришло. Царит всеобщая нервозность — внутренние проблемы заботят любое правительство больше, чем внешние. Привычные политико-экономические подходы под вопросом, новые не появляются. Тот же Фукуяма сетует теперь по поводу интеллектуального банкротства левых, которые не способны заявить ничего, кроме трескучих лозунгов, хотя, казалось бы, с упадком неолиберализма настал их час.
Мир действительно стал плоским, но не в том, скорее позитивном смысле, о котором писал Фридман. Для Сноудена он плоский буквально, как простреливаемая со всех сторон равнина, потому что негде спрятаться — ни пригорка, ни впадины. Для избирателей во многих странах — потому что им не предлагают реальной альтернативы, мол, иного не дано: либо стандартная политика оздоровления, либо популистские вопли о том, что все пропало. Для крупных держав, которые принято считать «восходящими», он сейчас тоже довольно одномерный, потому что они озабочены одним: как минимизировать ущерб от действий тех, кто по-прежнему претендует на то, чтобы определять ход мировых событий.
Обитатель транзитной зоны Шереметьево в конце концов куда-то денется — отбудет в дружественную страну Латинской Америки наслаждаться «социализмом XXI века» или пересечет-таки границу России. Скоро о нем забудут — публике надоедает одна и та же интрига. Ущерб, нанесенный его откровением отношениям Старого и Нового Света, затушуют — Америка невнятно выразит сожаление, Европа утрется и прикинется, что все в порядке. В самих Соединенных Штатах эффект младенца, который глаголет истину, смазан тем, что правдоискатель всплыл в Китае и России, так что героем открытого общества он не станет. В общем, все утрясется.
А плоский мир будет ждать потрясений, которые вновь взрыхлят ландшафт, поскольку унылый застой не бывает вечным.