Глашатай «конца истории», которая, как предполагалось, знаменовала историческое поражение противников идеологии свободного мира, сегодня сетует по поводу банкротства левых сил. Отсутствие разумной альтернативы либеральным идеям, которая реабилитировала бы умеренный протекционизм и роль государства, порождает еще большие сомнения в дееспособности действующей модели. И в ее легитимности.
Легитимность, то есть право управляющих на управление, становится главным вопросом мировой политики. Символично, что «арабская весна» смела именно те режимы, которые не могли доказать обоснованность своей власти, — формальные республики, где «трон» удерживался или передавался без обращения к населению. Не менее недемократичные монархии все устояли, поскольку, как бы подданные ни относились к королям и эмирам, правомочность передачи власти по наследству не оспаривается.
В развитых странах проблема ответственности правящего класса перед «средним» и «мелким» стоит не менее остро, хотя пока и не столь разрушительно. Один из убойных аргументов кампании Обамы против Митта Ромни — его инвестиционная фирма Bain была в авангарде переноса производств в Китай, то есть он сам наживался, но не давал работы простому американцу. Средний европеец перестал понимать, в чем состоит его персональная выгода от все более сложной конструкции единой Европы, в частности, зачем вытягивать Грецию и прочих должников за счет налогоплательщиков других стран. Распространенное объяснение — спасают не греков и испанцев, а немецкие и французские банки, которые распухали, инвестируя в южноевропейские пузыри, а теперь вызволяют средства. В принципе есть аргументы, доказывающие, что крах Евросоюза обойдется каждому дороже, чем выплаты нерадивым. Но в них надо вникать, а публика это не любит.
Элиты практически всего мира — от самых богатых до самых бедных стран — живут примерно одной жизнью. Они стали космополитами, как говорили раньше, или «глобальными гражданами», как называют сейчас. Понятно, что в одних государствах «глобальные» исчисляются сотнями тысяч, в других максимум десятками человек. Но все они имеют между собой много общего. Беда в том, что большинство населения — опять же будь то США или Мали — остается по своему сознанию и образу жизни «локальными» гражданами. Глобальность они воспринимают в основном либо настороженно, либо враждебно, даже если элиты стараются убедить «подданных» в ее благотворности и для них.
Диктатуры утрачивают устойчивость и выходят из моды в общемировом масштабе, так что «глобальной прослойке» все равно нужна убедительная легитимность. А ее негде взять, кроме как у «местного избирателя».
Отсюда необходимость приобретать лояльность, что и делается в основном риторикой, но отчасти и реальными шагами. В Америке говорят о необходимости защиты от китайского засилья (хотя непонятно, как это сделать в условиях неразрывного клинча «долги в обмен на рынки»). Во Франции Франсуа Олланд вводит 75-процентный налог на богатых (хотя воплощение этого смущает даже иных убежденных социалистов). В России ставится вопрос о возврате активов и имущества на родину.
Ни одна из объявляемых мер не оспаривает модель — глобальные рынки и все более тесно переплетенные хозяйственные системы разных стран и регионов. При этом помимо экономического расслоения сохраняются и межгосударственные политические противоречия — взаимозависимость не отменила великодержавного соперничества. А для подкрепления позиций в нем элитам тем более нужна поддержка национальных масс, это просто классика…
Предвидя новую идеологию, Фукуяма пишет, что она «обречена быть популистской; ее посыл будет начинаться с критики элит, которые позволили пожертвовать благополучием многих ради процветания небольшой группы, а также с осуждения денежной политики, особенно в Вашингтоне, которая приносит выгоду только состоятельным людям». Популизма уже хватает. А вот идеи пока не просматривается.
Опубликовано в приложении «Большая политика» к газете «Московские новости» от 8 октября 2012 года