Уютное и обжитое пространство, парадоксальным образом имеющее признаки ада: вот этот ветер, вываливающийся из тоннеля вместе со скрежещущим поездом, эта атмосфера тотального одиночества — это, конечно же, отчасти ад, но для меня, как ни странно, и отчасти рай. Я всегда ужасно расстраиваюсь, когда в метро происходят всякие гадости — драки, даже убийства, избиения... Это ужасно, именно потому что метро в моем восприятии — некое виртуально-чистое, освобожденное от всего земного место. Некий волшебный коридор моей памяти. Несколько человек в этом городе еще помнят стихи почти непереиздаваемого Александра Аронова, где он сравнивает метро с нуль-транспортировкой — модной тогда из-за научной фантастики. Очень точная штука. И конечно, мое недавнее открытие метро как уникального художественного объекта тоже много помогает этому восприятию.
У «Новокузнецкой» восхитительный наземный вестибюль, волшебно-круглый, прозрачный, с коваными решетками, страшно неудобный в часы пик, напоминающий сказочный какой-то дворец. В этом вестибюле где-то под потолком, едва различимые, сидят два старомодных художника с мольбертами, слабое напоминание о соседней Третьяковке. Есть еще потрясающие светильники в нижнем вестибюле. Знаменитые фонари, тоже кованые, прекрасные. Из-за них практически не видно барельефов под потолком. А стоит посмотреть! Солдаты и офицеры времен великой войны изображены тут с удивительной, нездешней наивностью. Присутствуют все рода войск. Даже мотоциклетные. Когда я впервые это увидел, застыл почти как вкопанный, хотя в толпе это непросто. Солдат на мотоцикле прочно ассоциируется у меня с немцем. Но нет — вот он, наш советский солдат на мотоцикле! Стоит только поднять голову, когда бредешь уныло на пересадку. Есть генералы, стоящие возле своей эмки-легковушки. Есть летчики, все в парашютных стропах. Есть кавалеристы! Лошадей вообще на этих барельефах очень много. И если внимательно приглядеться, то увидишь странную вещь — изображенные в каком-то идеальном своем качестве, эти фигурки в дальнейшем стали достоянием каждого советского мальчишки в виде солдатиков. Я их любил страшно, трясся над ними. Советские фабрики игрушечные штамповали их миллионами. Пока заводы не освоили пластмассу, они были металлическими, их можно было переплавлять в серебристое текучее горячее олово. Но главное, они передавали вот это ощущение придуманной, идеальной, детской войны, которое теперь можно найти, пожалуй, только здесь, на «Новокузнецкой», да и то если поднять голову. (Ну а если поднять ее совсем высоко, то станут видны чудесные мозаики. Их для Москвы лепили, между прочим, в блокадном Ленинграде.) Эти солдатики как-то трогают сердце. Война еще не кончилась, еще казалось, что она будет вот такой — идеальной. Арифметически выверенной. Захватывающей, как детская игра. Эти солдатики наивны, как и все метро. И они в то же время чем-то ужасны, как и все метро. Я останавливаюсь, достаю телефон и пытаюсь фотографировать. Меня толкают в бок, я чуть не роняю телефон на пол, прижимаюсь к стене. Этот музей под землей сводит меня с ума, и я упрямо пытаюсь фотографировать Для чего? Чтобы доказать себе: не все реальное реально. Есть реальность другая, в которой нет злобы, обыденности и пластмассовых новостей.