Тот же «Звонок» — в отличие от японской версии — оказывается полемическим фильмом о массмедиа, а «Рейнджер» вдруг превращается в картину о судьбе машинной цивилизации, с символическим поездом, который остановить нельзя. То есть получается такой многослойный торт, из которого любой желающий, вплоть до интеллектуалов, с аппетитом выедает свой корж.
А все почему? А все потому, что Вербински — профессионал, и всякая профессионально сделанная вещь — допускаю, что помимо его воли, — насыщается смыслами. Смысл нельзя придумать заранее, он возникает из плотной, вдумчиво организованной фактуры.
Почему реальность Москвы шестидесятых-семидесятых давно исчезла, а Юрия Трифонова в отличие от десятков представителей «городской прозы» мы читаем до сих пор? Да потому, что Трифонов плотно пишет, у него есть контексты, подтексты, феноменальное мастерство, которое и само по себе интересно, — есть то многомерное пространство, которое гипнотизирует читателя вне зависимости от темы и авторских намерений. Плюс живые люди, за которыми всегда интересно следить.
Так и национальная идея — она не выдумывается заранее, а неизбежно возникает в любом плотном пространстве. Но сегодняшнее наше пространство разрежено, как почти все российские фильмы, потому в нем и не возникает никакая идеология. Идеологию, пора уже сказать об этом вслух, вообще нельзя придумать — иначе на ней всегда будет лежать отпечаток дилетантизма, умозрения и неприличной навязчивости. Она возникает там, где есть среда. Жизнь зарождается не везде, а там, где для нее созданы сложные и тонкие условия.
Нонна Мордюкова говорила мне в интервью, что жизнь появлялась в старых советских фильмах только потому, что там для нее плели чрезвычайно плотную сеть — детали, эпизоды, случайные вроде бы реплики. Но профессионализм в каком-то смысле важнее совести — именно потому, что он и есть ее первое, необходимое, стартовое условие. Она начинается с него, а не наоборот.
Совесть, рискну сказать, может быть только у профессионала, в какой угодно области — от выпиливания лобзиком до нефтедобычи
Вот сейчас вся страна — и официальные, и неофициальные лица, кто с проклятиями, а кто с благословениями — отмечает пятидесятилетие Михаила Ходорковского, с которым я его горячо поздравляю. Многие спрашивают: почему именно Ходорковский оказался достойным символом сопротивления, почему из всех так называемых олигархов именно он вызвал верховный гнев и оказался в силах ему противостоять? Да потому, что у Ходорковского было больше элементарного профессионализма. Потому что он не просто получил кусок при дележке государственного пирога, а имел амбицию сделать лучшую компанию в России: отсюда и его увлечение политикой, и решимость давать советы власти, и теоретические взгляды на судьбы русского либерализма. Все это формируется потом, а в основе — именно профессионализм, серьезное отношение к собственному делу.
Совесть, рискну сказать, может быть только у профессионала, в какой угодно области — от выпиливания лобзиком до нефтедобычи. Настоящим руководителем государства может быть только тот, кто сначала достиг успеха в каком угодно, но настоящем деле. Профессиональный управленец не тот, кто умеет убедительнее наорать на подчиненного или ловчее шантажировать его, а тот, кто сам умеет делать дело лучше этого подчиненного. Вот почему большинство российских менеджеров гениально научились пить кровь и выжимать пот из работника, но в отсутствие этого работника совершенно беспомощны. Я не верю в директора школы, назначенного руководить и не проработавшего в школе обычным учителем хотя бы десять лет. Не верю в управленца, сегодня руководящего продажей мобильных телефонов, а завтра — изданием газеты. Трагедия России в том, что подавляющее большинство ее сегодняшнего населения — непрофессионалы. У них нет фундаментальных знаний ни в какой области, кроме выживания, а это совсем не профессия. Это антипрофессия, если хотите, школа вранья и конформизма. В стране, где конфессиональное уважается больше профессионального, не может быть роста и, что еще печальнее, нет нравственности. Потому что нравственность может быть только у человека, привыкшего отвечать перед собой и людьми, а школой такой ответственности представляется мне только профессия, опыт умного, сознательного, любимого труда.
Оглянитесь вокруг — вы увидите, что самые порядочные люди из вашего окружения, лучшие и надежнейшие из ваших друзей могут различаться по каким угодно параметрам, но объединяет их умение делать дело: у них в руках профессия, набор фундаментальных знаний, который позволит им трудоустроиться вне зависимости от политической конъюнктуры, от атмосферы и погоды на дворе. У них нет необходимости идти в услужение к тем или иным новым хозяевам — эти хозяева сами без них не обойдутся. Они вправе диктовать любой власти — именно потому, что в противном случае эта власть окружит себя дилетантами и окажется в конце концов на том самом необитаемом острове, где два щедринских генерала читали «Московские ведомости». Теперь эта щедринская метафора — генералы, вследствие крайнего легкомыслия попавшие на необитаемый остров, — особенно понятна: на таком острове неизбежно оказывается любой, кто удаляет от себя людей и приближает манекенов.
Когда-то Виктория Токарева — человек, кстати, с двумя надежными профессиями кроме писательской (музыкальный педагог и сценарист), — сказала: в современной российской культуре, будь то проза или кино, профессия героя перестала иметь значение. Остались две профессии — богатые и бедные. Это точная формула, изобличающая именно сценариста с его умением мыслить запоминающимися репризами. Профессия героя — важнейшая психологическая характеристика, поскольку о тунеядце, пусть даже отлично зарабатывающем, увлекательного романа не напишешь. Это уж не говоря об авторе, который считает себя профессионалом лишь на том основании, что умеет складывать слова в предложения. Современный российский прозаик чаще всего вообще не думает о достоверности, о проработке фона, о сквозных мотивах (Набоков это называл «подспудным щебетанием темы») — и в результате в его реалистический роман о быте московской домохозяйки веришь меньше, чем в «Одинокого рейнджера» или его безумного друга Тонго.
Это — чтобы закольцевать тему, каковое умение тоже входит в набор профессиональных навыков журналиста.