Только один пример. Дом Федора Шехтеля на Садовой. Там было для меня несколько важных открытий.
Дом, который строил архитектор для себя, — это вообще особый жанр. Не для других, не чтобы показать товар лицом, создать шедевр, увековечить, поразить, а именно для себя. Первый «дом для себя», некий псевдоготический особняк (ныне посольство Уругвая) — настолько ему самому не понравился, что он его немедленно продал. Второй дом — абсолютно камерный. Неоклассицизм, колонны по фасаду, прямые углы, деревянные дубовые панели по стенам, все очень просто. Вообще чем больше я смотрю домов Шехтеля, тем больше я понимаю, что именно мы потеряли в 1917 году. Мы потеряли какой-то осмысленный, яркий, продуманный, воздушный и в то время очень сильный в смысле архитектуры город. Город гармоничный, спокойный. Было уже понятно в начале ХХ века, что на месте старой купеческой и дворянской Москвы, с кучей налепленных друг на друга домишек и церковок возникает какой-то другой город, для какого-то другого населения. Более европейского. Более образованного. Для людей с другими привычками. Но это происходило постепенно, не сразу, и Шехтель прекрасно нам показывает, как это должно было происходить. Как это должно было быть красиво, благородно, сдержанно, строго.
Сейчас много разговоров о том, что сталинскую Москву отстраивали те же архитекторы — что и в царское время, Щусев, Щуко, и так далее. Нет, не те же. Надломленные, испуганные это были архитекторы.
Еще говорят, что в сталинской Москве есть свое величие. Величие есть. Но это величие отдает какой-то жуткой внутренней драмой. Встаньте вечером, в темноте на улице Горького и поглядите на эти подсвеченные фасады. Это какие-то картонные торты. Декорации к чему-то, чего нет и никогда не могло быть в принципе. Какое-то архитектурное вранье. Смотреть немножко страшно. Хотя да, и боль тоже есть, ведь родные, любимые с детства места. Трудно их теперь оценивать с высоты «птичьего полета», но приходится.
А в доме Шехтеля понимаешь, что вот здесь и жил человек, (один из), который проектировал Москву, как стихи. Как прозу. А не как отчетный доклад съезду партии.
Я не вижу ничего советского (неоклассицизм) в этом особняке Шехтеля на Садовой. Вижу только творческие поиски великого мастера.
Шехтеля вскоре после революции из своего дома выселили. Доживал он в квартире своей дочери. В стесненных, мягко говоря, условиях. Хотя он при Советах и преподавал, и даже кое-что проектировал. Но шехтелевская Москва в 1917 году закончилась. Потом 70 лет советской власти.
С 1993 года дом принадлежит фонду «Стратегия». Это фонд Г.Э. Бурбулиса. В нем проводятся так называемые политософские вечера — исторические, музыкальные, кино, но в основном это про политику и философию.
То есть сейчас это не мертвый офис. Это живой, наполненный гуманитарными проектами, творческими людьми исторический дом. В нем проведена бережная реставрация. Облик дома новые хозяева попытались восстановить, насколько это возможно. Теперь их из этого дома пытаются выселить, с помощью непомерно высокой платы за аренду.
Дело в том, что знаменитые московские дома мы в 99% случаев знаем — только снаружи. Изнутри этих домов все вообще выглядит совершенно иначе, поверьте. Ты входишь в дом, даже неважно, в каком он состоянии и вдруг падаешь, как Алиса, в бесконечный провал. В доме есть стены, которые перемещают тебя в иное незнакомое измерение. Неужели я здесь, спрашиваешь себя. Старый дом затягивает тебя, как воронка. Мы идем по офисному помещению, пусть и красивому, поднимаемся на второй этаж, открываем дверь. И вот историк и писатель Вячеслав Недошивин начинает нам рассказывать: вот в этой комнатке жила Вера Шехтель, та самая, у которой в квартире папа потом и закончил свои дни. Будучи молодой девушкой, она познакомилась с Маяковским, влюбилась в него, но он ее бросил, конечно. Но тут вот, именно тут, они печатали его первую книгу стихов. Готовили макет, иллюстрации. Носились, хохотали. Папа на первом этаже курил сигару, тревожно вслушивался. Слава рассказывает так подробно, что тени встают из углов. Боже ж ты мой. Вот что такое старый московский дом, если зайти внутрь. Но куда зайдешь?
В том-то и дело, что в эти дома никого не пускают. А почему? Какая мне разница, чья эта, блин, частная собственность? Это моя собственность! Наша, московская. Есть субботы, есть воскресенья, праздники, есть вечера, наконец. Можно проводить экскурсии. Понятное дело, что в этих домах почти ничего не осталось. Мебель другая, исчезли картины, вещи, дай бог, чтобы лепнина хотя бы сохранилась на потолке. Но неважно это. Знающие люди расскажут. Главное – попасть внутрь. Я уже был в парочке таких домов. Это стоит того. Это, например, бывший Путевой дворец, в котором останавливались Екатерина Вторая, все Александры и Николаи, бывшие на нашем престоле (отсюда последняя царствующая чета отправилась на Ходынское поле), и, на минуточку, сам Наполеон в 1812 году. Здесь была в советское время Военно-воздушная академия имени Жуковского. Сейчас это собственность правительства Москвы, но дом открыт для посещений! А много ли таких примеров? Вот дом по Смоленскому бульвару, 26. Здесь теперь Раффайзен-банк. А когда-то это был особняк Морозовых, знаменитое место, где собирались великие художники, композиторы, писатели, где проходили заседания московского отделения религиозно-философского общества (Мережковский, Розанов), сюда часто захаживал Андрей Белый, он был влюблен в хозяйку салона — Маргариту Мамонтову-Морозову. Здесь огромный литературный сюжет. Буквально в двух шагах, в Глазовском переулке — так называемый «дом Кусевицкого», где Пастернак впервые показывал на публике свои музыкальные опусы. И был посрамлен. Сейчас в этом безумно красивом особняке представительство администрации Калужской области. Попробуйте зайти в эти дома (хотя они при этом прекрасно отреставрированы). Получится у вас?
Вечернее Садовое кольцо с крыши Шехтелевского дома выглядит совершенно потрясающе. Нереально абсолютно. Вереница двигающихся огненных колесниц. Темнота, холод, космос над головой. Город, наполненный судьбой. Ух.
Между тем, и это тоже (закрытость крыш) — своеобразное эстетическое преступление перед людьми. В общем и целом я за капитализм. Но в отношении старых московских домов элементы социализма просто необходимы. Их двери нужно открыть всем желающим. А желающих много.
Это, кстати, касается и посольств иностранных государств.
Хотя иногда в «дни культурного наследия» некоторые посольства свои двери открывают. По своей доброй воле. Потому что частенько в этих государствах действуют в отношении старых домов совсем другие законы. Хозяева не имеют права их наглухо запирать. В нашей стране и в нашем городе такого закона нет.